Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 42

Шатрообразная беседка, стоящая над широким арыком, про­бивалась утренними лучами солнца и свежим ветерком с по­верхности быстротекущей горной воды, оттого в ней оказалось светло и прохладно. И, только переступив порог, он увидел сидящего в углу человека, задумчиво перебиравшего четки, рядом невысокая подставка на манер музыкального пюпитра из резного красного дерева, на ней раскрытая старинная книга с пожелтевшими пергаментными листами, косо пересеченная широкой шелковой закладкой. «Коран», – подумал Сенатор и не ошибся. Старик, услышав слабо скрипнувшую половицу, отрешенно поднял голову, но, увидев гостя, улыбнулся и легко поднялся.

– Салам алейкум, сынок, с приездом, с возвращением на свободу, – приветствовал духовный наставник, обнимая и по­хлопывая гостя по плечу. Не по возрасту молодой, приятный голос с властными нотками как бы не вязался с худощавым, тихим на вид благообразным старцем. Но Сухроб Ахмедович тут же нашел объяснение этому раздвоению образа – он впервые слышал его речь. В прошлый раз до самого отъезда он был уверен, что безмолвный служка – глухонемой. Старик то отпу­скал гостя из своих объятий, то снова крепко прижимал к груди, и Сенатор, ощущая взволнованность Сабира-бобо, не прерывал долгой традиционной церемонии.

Старика так близко, рядом, он видел впервые. Как и в прош­лый раз, одет он был только в белое. Но сейчас он понял, что белое белому рознь. Прижимаясь лицом к груди старика, он чувствовал приятную прохладу очень дорогой одежды, ее запах, фактуру. Как человек неравнодушный к своему гардеробу, Се­натор оценил это сразу, понял, что и в строгой, аскетичной на вид одежде есть свой шарм. По традиции расспрашивая гостя о житье-бытье, семье-детях, хозяин жестом пригласил к столу, к такой же низкой хан-тахте, за которой он только что пил чай с Исматом и Ибрагимом. Столик стоял у него за спиной, и он не увидел его при входе, теперь, усаживаясь на мягкие верблюжьи курпачи, он успел внимательнее рассмотреть шатер-беседку. Чувствовалось, что она хорошо обжита и что хозяин тут часто проводит время, он даже увидел вдалеке, у подставки для Корана, японский радиотелефон «Сони», точно такой он таскал дома за собой в ванную и во двор.

Продолжая автоматически отвечать на традиционные вопро­сы общего характера, гость внимательно разглядывал собесед­ника, замечая все новые и новые изменения в нем со дня последней встречи, когда именно он, Сабир-бобо, внес в столо­вую охотничьего дома в горах чемодан с деньгами и жилет из кевлара в подарок Шубарину. Старик как-то помолодел, посвежел, держался с таким естественным достоинством, что ему позавидовали бы многие власть имущие люди. Отчего такая глубокая метаморфоза произошла с человеком, задумался Се­натор, и тут же нашел ответ, ибо взгляд его случайно упал на зеленую чалму, видимо, снятую на время молитвы. Да, два хаджа подряд в Мекку уже прочно наложили отпечаток на духовного наставника хана Акмаля, и прежде державшегося независимо, с гордыней. На пороге бесшумной тенью появилась девушка с подносом, оставив чайник на хан-тахте, молча удали­лась, и Сухроб Ахмедович, принимая из рук старика пиалу с чаем, сказал:

– Я должен вас поздравить, в вашей жизни за это время произошли большие и важные изменения. Вам удалось выпол­нить самую желанную мечту каждого мусульманина – посетить святые места пророка Мухаммада, Мекку и Медину, и коснуться лбом черного камня Кааба. А сделать это дважды удается и вовсе немногим, поистине святым людям, и я счастлив, что беседую с таким человеком. По дороге сюда я остановился возле вашей мечети. Прекрасная мечеть – вы оставляете еди­новерцам достойный след на земле, и наши потомки даже через десятки, сотни лет будут чтить вас, ваше имя как основополож­ника дивного храма. Построить мечеть в смутное время – это подвиг. Нынче все думают о животе, о дне насущном, а вы – о душе, я восхищаюсь и преклоняюсь перед вами…

Произнося взволнованную тираду, Сенатор наблюдал за ре­акцией старика и понял, что Исмат не обманул. Бальзамом, музыкой звучали для старика слова: «ваша мечеть», «ваш храм». Для начала он нашел верный тон беседы. И быстро объяснилось, отчего Сабир-бобо затребовал его в Аксай в при­казном порядке. Мудрый старик, видимо, заметил, что гость все-таки обеспокоен поспешным вызовом, хотя старался и не подавать вида, поэтому, выслушав восторги по поводу архитек­турной удачи и выбора места строительства мечети, сказал:

– Дорогой Сухроб-джан, вы должны меня простить за то, что я поступил с вами жестоко, не дал и трех дней побыть дома с семьей, детьми. Но иного способа испытать вас, проверить, я не знал. А дело, которым мы заняты с вами, требует людей сильных, которых не могут надломить обстоятельства. И я, грешным делом, подумал: может, тюрьма сломала вас, может, вы уже раскаялись, что ввязались в рисковые дела? Тем более, я слышал по телевидению ваше более чем сдержанное интер­вью на открытии банка Артура. И я рассчитал, на мой взгляд, абсолютно верный ход: если «Матросская Тишина», в которой ныне сидят многие уважаемые люди, испугала вас, если вы сожалеете, что некогда стали доверенным человеком Аксая, вряд ли явитесь по первому требованию. Только человек, рву­щийся в бой, готовый к новым испытаниям, желающий испра­вить ошибки и жаждущий поквитаться с врагами, поспешит в Аксай, ибо здесь он, как всегда, получит помощь и поддержку. Вот отчего мне понятно и ваше сдержанное интервью – вы намерены вернуть прежнюю должность, структуры власти не изменились, и мы поможем вам и деньгами, и людьми…

Улучив момент, когда старик склонился над чайником, гость с облегчением перевел дух, расслабился. Как бы хорошо ни держался Сенатор, ни храбрился, визит в Аксай все-таки вызывал тревогу. Да и без денег хана Акмаля, как уже рассчитал Миршаб, рваться к власти бессмысленно.

– Но это не значит, что я без повода вызвал вас в Аксай, – продолжал ходжа, протягивая пиалу. – Дел у нас, дорогой Сухроб, невпроворот. После ареста хана Акмаля вашим «дру­гом» прокурором Камаловым мне одному пришлось тянуть груз забот, а это в моих летах нелегко. Самое главное – мне уда­лось сберечь деньги. Ведь хан Акмаль там, в тюрьме, думает: пропала наша финансовая мощь, он-то знает, что основная сумма хранилась в тайниках в ста – и пятидесятирублевых купю­рах, но я пережил павловскую реформу без особых потерь, хотя, на мой взгляд, Павлов далеко не дурак, как хотят выставить его московские демократы… – И опять Сенатор с облегчением вздохнул, он-то был уверен, что аксайская казна сильно постра­дала от январской реформы, известна тяга восточных людей к крупным купюрам.

– Деньги есть, дорогой Сухроб-джан, – продолжал после паузы Сабир-бобо. – И главная задача сегодня – вызволить хана Акмаля из тюрьмы. Чувствую, сейчас самое время, в Мо­скве разброд, безвластие, все продается-покупается, многие крупные чины уже откровенно смотрят на Запад и за доллары готовы на что угодно… А доллары у нас тоже есть, имейте в виду. Можно сказать, по этому поводу я и вызвал вас, и спешка оправданна.

Раздался слабый зуммер «Сони», и старик, поднявшись, по­дошел к столу с телефоном.

– Да, да, пригласите адвоката после обеда, отсюда они и выедут к поезду, думаю, им есть о чем поговорить…

– …Вот и звонок кстати, – хитро улыбнулся ходжа. – А спешка заключается в следующем: завтра прилетают из Москвы адвокаты хана Акмаля, у меня такой порядок – деньги они получают в Аксае. Это дисциплинирует их, а мне дает возможность быть в курсе дел, я не люблю решать вопросы по телефону. Знаете, старая школа – делать все с глазу на глаз. Но я не специалист в юридических делах, и поэтому для стра­ховки нанял еще одного толкового адвоката из местных, с кото­рого могу спросить в любое время, да и ему не резон водить меня за нос, норов хозяина ему хорошо знаком. Так что я прини­маю московских юристов со своим адвокатом, и каждый раз мы составляем план-задание на месяц. Не знаю, насколько эффективна наша совместная работа, но один пункт вполне удался… – Старик вдруг остановился и опять лукаво улыбнул­ся. – Вам никогда не догадаться, что наш план касался вашего, Сухроб, освобождения. – Видя удивление гостя, ходжа повто­рил: – Да, да, вашего, и я рад, что аллах подсказал мне эту идею. Когда из сообщений адвокатов стало ясно, что прокурату­ра Союза выделяет отдельные материалы хана Акмаля для передачи в суд, я решил, что нужно использовать трибуну высокого суда хотя бы для вашего оправдания, и подал мысль, чтобы хозяин Аксая обвинил вас во всех смертных грехах, назвал ставленником Москвы, эта карта нынче беспроигрыш­ная. Ну, а речь, конечно, выверив до запятой, написали адвока­ты, вы с ними встретитесь послезавтра в Ташкенте.