Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович - Страница 33

Ф: Еще бы не знать! Я хорошо помню наши споры в те самые страшные годы!

П: Ты был единственный, с кем я мог говорить откровенно, не боясь доноса.

Ф: Спасибо!

П: Знаешь, когда у меня начался перелом в отношении к Сталину? После введения заградительных отрядов в тылу неустойчивых частей. Этим отрядам было дано право стрелять в своих в случае их отступления.

Ф: Приказ 280. После сдачи Воронежа и Ростова. Тогда капитулировали целые армии.

П: Я участвовал в тех операциях. Сталин тогда принял единственно правильное решение. А у меня тогда полностью испарилась надежда на воспитание идеального коммунистического человека в массовых масштабах. Я понял, что в какой-то мере близкий к идеалу массовый человек получается из реальных коммунистических людей лишь тогда, когда есть другие реальные коммунистические люди, готовые стрелять в них, если они не отвечают идеалам.

Ф: Какой страшный вывод! Значит, наша беда, что у нас не оказалось в нужный момент Сталина и заградотрядов.

П: И слишком много Власовых и власовцев. Они-то и явились массовой продукцией реальных коммунистических людей.

Ф: Что же получается?! Мы, прирожденные (как ты сам говорил) коммунисты, оказались неспособными защищать именно коммунизм!

П: Жить при коммунизме и по-коммунистически, поставлять для коммунизма строительный человеческий материал — это одно, а сражаться за коммунизм — это другое. Качества, необходимые для первого, как оказалось, исключают качества, необходимые для второго. Чтобы наш народ сражался за коммунизм, его нужно заставить это делать. Нужен был приказ сверху. А на сей раз такой приказ не последовал. Наоборот, сверху был показан пример капитуляции, предательства, бегства, паники. Как ты думаешь, что произошло бы в 41-м году, если бы Сталин отдал приказ прекратить сопротивление?

Ф: Нас не было бы уже тогда.

П: А нынешний «Сталин» со всем штабом сам перебежал к врагам! Скажи, что сделали в твоей партийной организации, когда Ельцин запретил деятельность КПСС внутри предприятий и учреждений?

Ф: Ничего.

П: А в августе 91-го года?

Ф: Ничего.

П: Ты думаешь, все не ведали того, что творили?

Ф: Думаю, что большинство понимало суть дела.

П: Думаешь, надеялись на лучшее?

Ф: Большинство предвидело худшее.

П: В 41-м году в капитулировавших армиях почти все понимали, что это — капитуляция и предательство, что их ожидает гибель в лагерях, что борьба была возможна, что можно было нанести ущерб врагу и умереть с достоинством. И все-таки сложили оружие. Без ненависти к коммунизму, без любви к капитализму.

Ф: Так что же это такое?!

П: И вместе с тем такой же человеческий материал проявлял чудеса стойкости и самоотверженности, если появлялись инициативные люди, показывавшие пример такого поведения, или вышестоящее командование показывало такой пример.

Ф: Выходит, мы от природы такие?! Нам нужна палка, указ, призыв, пример и т.п.?! Неужели у нас нет сознательности, совести, чувства ответственности?!

П: Я долго ломал голову над этой проблемой. Начинал с одной идеи и приходил к ее отрицанию. И так было со всеми попытками объяснения.

Ф: И что же ты надумал в конце концов?

П: Тут речь идет не об отдельно взятых людях, а о массах людей, об их больших скоплениях. А эти массы имеют свои законы поведения как таковые, как целое.

Ф: Например!

П: Примеры напрашиваются сами собой из того, о чем мы с тобой говорили. Масса сама по себе не обладает способностью к рациональному и целенаправленному поведению. Должно быть нечто вне ее, что привносит в нее эту способность, или такое организующее ядро должно заметным образом сформироваться в ней, но все равно противопоставить себя ей как нечто, стоящее над ней. Это — общий закон. Только в отношении нашего человеческого материала он имеет особо большую силу.

Ф: Значит, если бы сейчас наша высшая власть заявила, что все задуманное и сделанное после 85-го года — ошибка, что надо восстановить то, что было до этого, то...

П: Девяносто процентов населения поддержало бы призыв власти, и в кратчайшие сроки с реформаторами было бы покончено. Но высшая власть не сделает этого.

Ф: Почему ты уверен в этом?

П: Потому что те, кто у власти, понимают, что и их сбросили бы в помойку истории.

Историческая паника

П: Уже в той панике, какая у нас была в первые месяцы войны, ощущалось нечто большее, чем просто паника, а именно — состояние общества, которое я называю исторической паникой.

Ф: Что это такое?

П: Это состояние населения страны, которое возникает от предчувствия или предвидения огромного масштаба перемен в обществе, угрожающих не столько самим живущим, сколько их предполагаемым потомкам. Еще в брежневские годы у нас обозначилось расслоение общества, замыкание слоев и снижение вертикальной динамики, т.е. сокращение возможностей подниматься из низших слоев в высшие.

Ф: Это верно. Нависла угроза превращения социальной иерархии в наследственную. Я помню, как началась пропаганда наследования профессий родителей, чтобы дети рабочих шли в рабочие, а крестьян — в крестьяне.

П: И помнишь, какой психоз начался в среде родителей в связи с поступлением детей в институты?

Ф: Конечно! В ход пошли все средства. Блат. Взятки.

П: А на этот наш внутренний психоз наложился внешний.

Ф: Что ты имеешь в виду?

П: Рост населения, ограниченность ресурсов планеты, образование привилегированной части человечества из наиболее развитых стран, стремление других народов попасть в число этих счастливчиков.

Ф: Неужели ты думаешь, прогнозы будущего, которые могут и не оправдаться, играют такую уж сильную роль?!

П: Во-первых, это — не просто прогнозы. Это — наша сегодняшняя реальность. Футурологи «предсказывают» то, что сбывается на наших глазах. А то, что сеет панику в человечестве, замалчивается. Но люди сами догадываются. Тут срабатывает своего рода социальный инстинкт.

Ф: Как у животных.

П: Только у людей работает механизм массового сознания. Это

- инстинкт, но опосредованный сознанием.

Ф: Честно говоря, мы с женой сильно волновались за детей и внуков, когда началась наша «вторая революция». А когда увидели, что они «зацепились», ниже нас не упадут, успокоились.

П: Уже в брежневские годы миллионы советских людей впали в панику из-за того, что их дети и вообще потомки не попадут в высшие слои или хотя бы в слои более или менее высокого уровня. К этому добавилась паника от мысли о том, что советские люди не попадут в число избранного миллиарда. И главным в поведении огромного числа активных, благополучных, успешных и карьеристичных советских людей стало желание попасть самим и пристроить своих потомков в избранное меньшинство соотечественников, которое будет допущено к тому же в избранное меньшинство миллиарда «счастливчиков» перенаселенной планеты. Ради этого они готовы пойти на все, ибо тут цена — не просто личное благополучие, а судьба всего рода на все последующее будущее.

Ф Одним словом, борьба за место в классе господ для своего личного рода.

П: Да. Социологи, конечно, не будут проводить такое исследование: каковы умонастроения людей в зависимости от того, как они пристроились сами и как — их дети и внуки. Результат, если бы он был действительно научным, наверняка подтвердил бы мою гипотезу.

Ф: Тут и без социологии ясно.

П: Ясно. Но социологические данные могли бы зафиксировать это навечно как бесспорный факт. А без них это остается всего лишь мнением одиночек вроде меня.

Смена поколений

П: Обрати внимание на возрастной состав тех, кто образовал инициативное ядро, руководство и ударную силу перестройки и переворота после 85-го года! В основном — представители послевоенного поколения. Конечно, в их среде оказались и некоторые представители довоенного поколения, но не они задавали тон. И их было немного.