Век перевода (2006) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 8

8

КРИСТИАН МОРГЕНШТЕРН{19} (1871–1914)

Два осла

Пришел Осел, как туча мрачный, К своей супруге верной жвачной, Сказав: «Такие мы тупицы, Что хоть сейчас иди топиться!» Но прикусил язык свой длинный, И процветает род ослиный.

Герр Щук

Щук добрым стал христианином Со всей родней и щучьим сыном. И, как Антоний Падуанский, Он дал обет вегетарьянский. И вправду, съеденная кость Не укрепляет нравственность! В пруду Щук обустроил склад, Но тухнуть стало всё подряд. Едва попав в среду вонючую, Травились родственники кучею, Хоть, заклиная рыбью плоть, Антоний рек: «Спаси Господь!»

БИМ, БОМ, БУМ

Вечерний звон летит в ночи, Спешит вечерний звон. Под ним долины и ручьи, Католик добрый он. Но так себе его дела, Судьба жестока с ним, Поскольку от него ушла Возлюбленная БИМ. Взывает он: «Приди! Твой БОМ Скорбеет о тебе! Вернись, о козочка, в свой дом, Внемли моей мольбе!» Сбежала БИМ (что говорить!) И БУМу отдалась. Тому придется замолить Случившуюся связь. Летит всё дальше бедный БОМ, Минуя города, Но всё напрасно: дело в том, Что надо не туда!

Забор

В стране родной благословенной Стоял забор обыкновенный. Но, полон творческих идей, К нему пришел один злодей. Из промежутков ограждения Построил он сооружение. Со всех сторон и с разных точек Был омерзительный видочек! Хоть экономное правительство Весьма одобрило строительство, Но от греха инициатор Сбежал куда-то в Занзибатор.

Профессор Штайн

Профессор Штайн сегодня отдыхает, А в доме щиплют кур, шипит утюг. Вдруг в двери стук: служанка выбегает И видит — конь, ну попросту битюг. «Пардон, мамзель, — он ржет. — Целую руки. С заказом я пришел от столяра. Я рамы вам привез, четыре штуки, Хозяин сам не смог зайти вчера». Из дома закричали: «Что случилось?» Кухарка прибежала, а за ней Сама хозяйка в шлепанцах спустилась, Позицию занявши у дверей. Без воплей за мамашей встали дети И мопс хозяйкин, спрятавшись на треть; И, наконец, забыв о кабинете, Профессор сам выходит посмотреть. «Увы, куда мне с лошадиным рылом! — Бормочет конь. — Ну что же, поделом!» И медленно съезжает по перилам, И исчезает грустно за утлом. В молчании застыли домочадцы: Все смотрят на профессора и ждут. Он морщит лоб, он хмыкает раз двадцать И говорит: «Задумаешься тут!»

ЕВГЕНИЙ ВИТКОВСКИЙ{20}

ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА{21} (1304–1374)

«Душа благая, что угодна Богу…»

Душа благая, что угодна Богу, Что прежде в плоть была облачена, Но не погрязла в суетной гордыне И менее других отягчена, — Тебе легко отправиться в дорогу; К обители небесной благостыни Ты в лодке хрупкой отплываешь ныне, Отринув от себя соблазн мирской, Легко и невесомо Зефиром благовеющим несома Средь мира, где объемлет род людской Греховная и тягостная дрема, — Ты, видя гавань на пути далеко, Спеша найти покой. Взыскуешь истого достичь Востока. Мольбы людские, жалобы и просьбы, Великим гневом благостно горя, На суд предстали во святые кущи, — И всё же им одним благодаря Вовеки на земле не удалось бы Добиться справедливости грядущей. Но, на Восток взглянувши, Всемогущий Воспомнит час распятья Своего Там, на священном месте, — И Карлу новому мечту о мести Даря, ему готовит торжество; На помощь ныне ко Своей невесте Грядет Господь, могуч и непреклонен, — От голоса его Уже дрожат оплоты вавилонян. В любом дому — от гор и до Гароны, От Рейна до приморских берегов — Готовятся к сраженью христиане, Ярясь во славу Божью на врагов; Испания, собравши легионы, Уже давно в пути на поле брани, Британия в холодном океане, Вблизи страны нетающего льда, Глядит туда, где снова Звучит святого Геликона слово, — Ее сыны уже сейчас туда Спешат во имя замысла благого, Столь розные по речи и одежде. Кто видел и когда Подобный гнев единодушный прежде? Пусть северные страны долго дремлют, Угнетены морозом искони, — Там небо низко и поля бесплодны, — Но там в седые, пасмурные дни Народы жребий воинский приемлют: Они, от страха гибели свободны, Разобщены, но Господу угодны, С германской страстью выкуют клинки, И горе лиходеям — Арабам, сарацинам и халдеям, Живущим воле Божьей вопреки, Чей род одним владыкой тьмы лелеем, Что низменны, подлы, трусливы, злобны, Грязны не по-людски Да и грешить почти что не способны. Прозреть давно пора по всем законам, Освободясь от древнего ярма, Которым душу мы себе калечим, — И силу благородного ума, Что дан тебе бессмертным Аполлоном, Яви теперь пред родом человечьим Писаньем или вящим красноречьем, И пусть Орфей иль Амфион придет Тебе на память ныне, Когда Италия, о Божьем Сыне Мечтой окрылена, копье возьмет, — Напомни ей великие святыни, Зажги пред нею светоч путеводный: Она идет в поход, Подвигнута причиной превосходной. О ты, под чьим благословенным кровом Хранится множество премудрых книг, Ты древность изучал неутомимо От дней того, кто вечный град воздвиг, До Августа в тройном венце лавровом, Чья слава на земле неколебима, — Обида стран далеких кровью Рима Оплачивалась прежде много раз, И нынче неужели Не примет Рим участья в общем деле, — Иль набожно воспрянет в этот час, Как не однажды восставал доселе? Чем защититься супостат захочет, Когда Господь — за нас И нам победу благостную прочит? Припомни Ксеркса с яростною кровью, Что двинулся на нас в былые дни Чрез море, словно грозная лавина; И жен персидских после вспомяни, Познавших в одночасье долю вдовью; Припомни страшный пурпур Саламина; Но пусть восточной нации руина Ничтожна слишком, — для твоих побед Вернее нет залога, Чем Марафон и горная дорога, Где Леонид врагу сломил хребет: Таких примеров бесконечно много; Мы Господу хвалу несем в молебнах За то, что столько лет Ты — наш оплот пред сонмом сил враждебных. Узри Италию и берег Тибра, Канцона, — ты мешаешь видеть мне Не реку и не гору, Но лишь Любовь, что, представая взору, Меня томит в мучительном огне Теперь не меньше, чем в былую пору. Ступай, не утеряй своих товарок В благом пути, зане Любви Христовой пламень столь же ярок.