Радуга просится в дом - Дроздов Иван Владимирович - Страница 31

— Танцевать еще не умеешь?..

— Нет, профессор, еще рано.

Катя стояла тут же и сияла от счастья.

К профессору подошла женщина в белом халате, помогла и ему надеть халат. Откуда-то появился чемодан, приборы. Павел Николаевич и Катя подвинули к койке стол.?

Сергею измеряли давление, слушали сердце, легкие, читали выписки из истории болезни.

Занимались с ним долго, внимательно. Когда же все было окончено, профессор сделал записи в свою тетрадь, сказал:

— Будем лечить! Только чур меня слушаться.

Профессор больно потряс Сергея за подбородок.

— Богатырь!..

Катя была на седьмом небе, она все время, пока Сергея осматривал профессор, суетилась тут же, бросала сияющие взоры, подмигивала, как бы говоря: «Видишь?.. А ты не верил!..»

Ушла она вместе с профессором и Павлом Николаевичем. Уже из дверей крикнула:

— Бегу на занятия. Вечером буду.

В коридоре ее подождал профессор. Страшно шевелил бородой, морщил белевшие серебром брови.

— Ишь, секретарь выискался. Письма пишет!

Катя не могла поднять глаз на профессора. Хотела просить прощения, но от волнения не находила слов. Робко заглянула доктору в глаза. И к удивлению своему, к радости, не увидела в них ни зла, ни укора. Профессор взял ее за руку, по-отцовски привлек к себе:

— Хорошая подрастает у нас смена!

И вышел из дома. В следующую минуту на улице фыркнула машина. Баба Настя смотрела на Сергея, а Сергей на бабу Настю, и оба не находили слов.

— Батюшки, мясо подгорит!

Баба Настя побежала на кухню.

12

Белов испытывал состояние полного удовлетворения, почти физического ощущения счастья. Он увидел человека, которому, как богу, готов был поклоняться. Человек этот — Катя. Еще вчера она была для него просто хорошая, просто привлекательная, просто чистая, а сегодня?.. Белов пытается одним словом выразить все то, что в одну минуту он открыл в Кате, но такого слова не находит. И он вообще не смог бы выразить словами свой восторг, он пока еще не может понять и оценить вполне все то, что она сделала и делает для Сергея. Смутно Белов сознавал, что первый толчок его восторженному состоянию дала Светлана. Не появись она в его доме и не расскажи о своей жизни, о своем коротком, но подвижническом пути в искусстве, он бы и не дал настоящего толкования поступкам Кати, воспринял бы их, как обычное, как постоянно встречающееся добро в нашей жизни — подобные поступки совершают тысячи и тысячи, и им никто не придает значения. Теперь же Белов задумался о поступках Кати.

Благородство девушки имело для него двоякое значение: Катя интересовала Белова и как возможная будущая жена, но, с другой стороны, он увидел в ней, в ее характере цель своих долгих творческих поисков. Она подтвердила и счастливо дополнила находки, подаренные ему Светланой. «Да, — говорил себе Павел, — много есть людей, достойных подражания. И эти люди не только там, где совершается что-то необыкновенное: великие стройки, наука, путешествия».

Зинаида Николаевна тоже задумывалась об отношениях Кати к Сергею, она тоже пыталась вскрыть природу ее бурной деятельности. Но если Зинаида Николаевна искала в поступках девушки корысть, то Белову и на мгновение не пришла мысль о личной заинтересованности Кати. Какая тут заинтересованность! Парень прикован к постели. Процесс его излечения будет длительным, и никто не знает, выздоровеет он совершенно или у него останутся последствия болезни. Может ли у девушки возникнуть к Сергею чувство?.. Катя — сильная, здоровая натура, наконец, красивая! Нет, Павел ни на секунду не усомнился в ее абсолютном бескорыстии. Тут в чистом виде ему представилось человеческое благородство. Девушка принимала участие в судьбе мало знакомого, совершенно чужого ей человека, старалась единственно из чувства добра, из желания прийти на помощь в трудную минуту. Такая не оставит товарища в беде.

Расставшись с Катей там же, у ворот дома бабы Насти, Белов остался один и бесцельно пошел по городу. Он умышленно расстался с Катей, он хотел осмыслить все происшедшее, посмотреть на Катю со стороны, издалека — так, чтобы никто не видел, как он на нее смотрит. И ради этого он поборол в себе желание побыть с Катей. Нет, он хотел наедине, в беседах с самим собой осмыслить, продумать свое отношение к Кате. Теперь он боялся оказаться в положении неблагодарного человека, в той нежелательной для него позиции, когда бы сам о себе он вдруг мог сказать: «А ты не понял, не оценил эту золотую душу». Он слишком был честолюбив, чтобы допустить подобное, он слишком уважал себя, других, особенно Катю, чтобы оказаться в подобном положении.

Еще вчера Павел считал только себя вправе решать вопрос: быть им вместе с Катей или не быть. На этот счет у него не было сомнений, он не видел на этом пути никаких затруднений. Как скажет он, так тому и быть. И если явилась мысль: «А вдруг отвергнет?», — то всего лишь на минуту, на мгновение, а дальше снова была уверенность. Сейчас же все перевернулось. Он испугался. Катя неожиданно и так сильно поднялась в его глазах, что он уже смотрит, примеривается: достанет ли?

И странное дело! Испугался не обычно, не так, как пугаются чего-то страшного, неприятного, — его испуг был иного рода. Он испугался и вместе с тем обрадовался. Это был испуг радости. Он возникает от приятной неожиданности, от внезапного явления того, чего долго желали и чему рады.

Он направлялся в сторону металлургического завода, шел почти машинально, не думая, куда идет и зачем идет. Ему было хорошо одному, он всегда любил поразмыслить на прогулке. Да и день навевал хорошее настроение. С утра пасмурный и холодный, он скоро разгулялся, зашумел весенними ручьями, засветился белыми простенками домов, улыбками истосковавшихся по теплу людей. Стройка стана «600», открывшаяся сразу же за прудом, на минуту отвлекла Белова от мыслей о Кате, он даже невольно остановился в изумлении. Павел много видел строек, на некоторых работал сам, но панорама строительства крупносортного стана была не похожей на все другие. Казалось, в этом месте закипел горячий бой. С ревом и грохотом врезался в землю металл: кверху вздыбились горы глины, камня и еще чего-то такого, чего нельзя было разобрать, но что падало, лежало, торчало и, причудливо переплетаясь, создавало картину хаоса, совершенного здесь глубинными силами земли. В скопище урчащих бульдозеров, громыхающих экскаваторов, спокойно величавых башенных кранов человек затерялся. В первую минуту Белов не замечал людей. Он даже подумал: «Вот она — техника! Человеку и делать нечего». Но потом, присмотревшись внимательно, то там, то здесь увидел строителей. Одни из них сидели в кабинах машин — их лица белели на фоне крашеного металла, другие стояли по два, по три, рассматривали чертежи. Люди были на стройке, их работало здесь три тысячи. Трест «Углегорскстрой» бросил на стан почти все свои силы. Здесь совершалось чудо, небывалое в строительной технике: стан возводился за десять месяцев. За триста дней решено поставить на земле сооружение длиной больше километра и шириной триста метров.

И опять возникла мысль: тоже ведь под боком, а не замечаем. Ходим мимо, смотрим и не видим. Не видим того, что увидел бы здесь поэт. Не удивляемся тому, чему удивилась бы чуткая и восторженная душа художника! Чуткая! — вот что важно. Не каждый, кто видит, может разглядеть. И уж не многие способны удивиться. А не эта ли способность отличает художника от ремесленника, гражданина от обывателя?.. Рядовой человек посмотрит и скажет: «Оган строят». Гражданин проговорит: «Смотри, как широко шагаем!» Поэт ничего не скажет, он остановится, точно завороженный, и будет стоять молча, не находя слов для выражения своих чувств.

«Видеть хорошее, видеть прекрасное, видеть возвышенное в нашей жизни! Не в этом ли кредо современного художника?.. Не в том ли моя задача?..» — думал Белов, шагая по стройке и приветливо, любовно заглядывая в лица попадавшихся ему строителей.