День рождения ведьмы - Кащеев Кирилл - Страница 93

   – Можно сказать и так, – согласилась Танька, оглядывая размытые пятна крови на плитах набережной и мосту, перевернутые после массового бегства публики киоски, раскатившиеся калачи, изодранные мокрые юбки ведьм… – Повеселились – сил нет! – и тихонько добавила: – Ну совсем нет – только в душ и спать!

   – Но я видела… Видела! Зубы! Хвост! Чешуя! – девчонка закричала, попыталась подняться, но Танька удержала ее. – Зубы в воде!

   – Пить не треба було! – проворчала наклонившаяся к девушке Стелла. – Медовушку-то, небось, на травах настаивали? А травки таки бувають, що писля них не те що зубы в воде, вставные глаза в лимонаде побачишь! Так своим приятелям и передай!

   – Показалось… почудилось… – облегченно вздохнула девушка, снова прикрывая глаза. – Учитель говорит, в такую ночь бывают истинные видения… проникновение в сокровенную суть вещей… – дремотным голосом прошептала она.

   Учитель – это, надо полагать, русый бородач. Стелла, Танька и Ирка дружно задрали головы к мосту. На лицах всех трех ведьм читалось одинаковое желание содрать с бородача ими же наложенные повязки… и сдать его вовкулакам. Чтобы те закончили начатое русалкой дело – так сказать, довели знакомство с сокровенной сутью вещей до логического конца. За то, что книжек про древние обряды начитался, а так и не понял, что все написанное – не сказка и не игра! Не зная броду, кидает своих учеников в воду!

   – А где моя сестра? – уже задремывая, пробормотала девушка.

   – Какая сестра? – машинально переспросила Ирка.

   – Марыся… Машенька… маленькая…

   Ирка напряженно посмотрела на недоеденную девицу:

   – Маленькая – это сколько?

   – Восемь лет… – девушка уже почти спала.

   Ее разбудили. Пальцы разъяренной ведьмы сомкнулись у нее на горле:

   – Ты взяла маленькую девочку – самый лакомый для русалок кусочек! – на мост над текучей водой на русалкину ночку?

   – Я хотела показать ей наши танцы! – в панике завопила девушка, не понимая, кто эта суровая девчонка и на что она так злится! – Чтоб она приобщалась! Чтоб выросла настоящей славянкой! Может, даже ведьмой!

   – Да что ж вас всех тянет: то на кладбище – ведьм смотреть, то в воду – русалок собой кормить! – всплеснула руками Ирка.

   – Не волнуйся, девочка наверняка удрала с остальными… – начала Танька.

   – Вот здорово – восьмилетняя девочка ночью в большом городе! – восхитилась Ирка. – А ее надкушенная сестрица на набережной валяется! И какого же лешего…

   – Не виноватый я! – в очередной раз взмолился из тьмы вконец задерганный Иркой леший. – А девчонка не в городе вовсе! Не вышла она из парка, за ней лосарка погналась!

   – Что-о-о? – взвыла Ирка. – И ты молчал?

   – Так я за людей не ответчик, я за парк ответчик. А на кровушке деревья да травка растут гуще.

   – А вот запрещу я тебе называться парковым или садовым, своей властью ведьмы-хозяйки запрещу! – уже срываясь на бег, крикнула Ирка. – Культурный! На кровушке у него гуще растет!

   – Смилуйтесь, барыня-ведьма, век помнить буду! – заорал-заскрипел вслед леший, но черноволосая девчонка уже исчезла – черная борзая мчалась под деревьями на окраине старого парка.

   «Вот же пенек – даже пообещать ничего толкового не может! Век он помнить будет! – мысленно передразнила Хортица. – Что такое век памяти для молодого двухсотлетнего лешего!»

   Громадный черный нос обследовал траву – ей нужен след, мельчайшее дуновение, похожее на запах недоеденной старшей сестрички… Она может, она должна успеть! Лосарки, травяные родственницы русалок, любят сперва погонять жертву, поприставать с загадками, ответы на которые забылись, еще когда парковый леший даже не зародился в утробе старого дерева. У девочки оставался шанс.

   Есть! Вот он, запах, есть! Хортица помчалась широким размашистыми скачками. Вылетела на поросшую высоченной нестриженной травой поляну и понеслась сквозь нее, пробивая сплетение стеблей широкой грудью.

   Ой, бижить, бижить мила дивчина.

   А за нею та лосарочка…

   Наполняя всю полянку вязким, обессиливающим страхом, сочился зловещий тихий шепот. Словно шуршала сама трава на поляне, дразнила, насмехалась…

Ты послухай меня, красна панночка,

Загадаю тоби три загадочки.

Як угадаешь – до батька пущу,

Не вгадаешь – до сэбэ визьму…

   Вдалеке раздался смех – пронзительный, захлебывающийся, истеричный детский хохот. Черная борзая подпрыгнула – и понеслась, то взмывая в прыжке над травой, то исчезая…

Панночка загадку не видгадала,

Лосарочка панночку залоскотала… [18]

   Хохот прервался… Снова возобновился, срываясь на задыхающийся визг… затих опять… Хортица помчалась быстрее.

   Лосарка, травяная русалка, походила на манекенщицу – длинная, тонкая, как травинка, и почти такая же зеленая. Короткие, будто стриженные «под мальчика», волосы, малиновые, как венчик чертополоха, торчали во все стороны. Русалка обнимала маленькую белокурую девочку, и ее длинные гибкие пальцы шевелились, пробегая у девочки по бокам, скользя под подбородком, ныряли под мышки…

   Девочка смеялась – смеялась, смеялась… Из ее расширенных от ужаса глаз катились слезы. Шея раздувалась, лицо синело, из горла уже вырывался не смех, а хрип. Руки и ноги дергались в судорогах, тело корчилось. На бледной коже проступали синие пятна от пальцев лосарки, а на губах – пена.