Аль шерхин (СИ) - "Elle D." - Страница 36

Однако за все эти дни Инди больше ни разу не видел беловолосого мальчика. Трое остальных каждый день выбирались во внутренний дворик и сидели на бортике фонтана, болтая в нём ногами, но к Инди не цеплялись, хотя и враждебно умолкали при его приближении. Он быстро понял, что сами по себе они были безвредны, и лишь жестокая воля Тарри могла толкнуть их на насилие. Инди теперь знал их имена: темноволосых звали Шельнай и Тэн-Шелон, что значило "облако" и "мятый шёлк", а кареглазого блондинчика - Лийнаб, что значило "одуванчик". У них всех здесь были клички, как у щенков, и никто не называл своего настоящего имени, как будто это было под запретом. Инди невольно согласился с Тханом: эти мальчики были тщеславны и пусты, они только и знали, что хихикать и обсуждать, кому какие сшили одежды и у кого волосы красивее и длиннее - ему совершенно не о чем было говорить с ними. Впрочем, то единственное, что его вправду интересовало - участь мальчиков в гареме Бадияра-паши, когда владыка призывает их к себе, - с ним всё равно никто не стал бы обсуждать.

Кроме них, Инди увидел ещё одного мальчишку, которого сразу узнал по лиловому, опухшему носу - это был Дайрар, тот самый, победой над которым хвалился Тарри. Окно его комнаты была прямо напротив окна Инди, и он слышал визгливую ругань евнуха, пытавшегося хоть что-то сделать с кровоподтёком. Дайрар отвечал на это громкими всхлипами, но, к удивлению Инди, не попытался указать на обидчика, и - что было ещё удивительнее - его никто ни о чём не расспрашивал. Всё-таки Тарри оказался прав: либо Дайрар был трусом, либо просто боялся последствий. Второе Инди отлично мог понять.

Меж тем главный евнух - а, следовательно, и сам Бадияр - не проявлял к нему ни малейшего интереса. Инди втайне удивлялся этому и втайне же радовался - здесь полагалось отвечать на невнимание хозяина громкими стонами и заламыванием рук, так что радости его никто бы не понял. Он начинал верить, что был нужен Бадияру и вправду только как купленное им имущество, и что паша отнял его у Эльдина лишь потому, что похищение раба оскорбило его достоинство. Теперь же, судя по всему, он не желал видеть этого раба - оно и понятно, ведь из-за него Бадияр лишился своего верного слуги Оммара, который многие годы служил ему верой и правдой. Всё это Инди говорил себе, и звучало это очень логично и убедительно до того дня, когда двое евнухов ворвались в его комнату, схватили его и поволокли в купальню, хотя Инди уверял их, что вполне может идти сам - но нет, слишком они торопились.

Бадияр-паша требовал Аль-шерхина к себе.

Его вымыли и облили целым флаконом благовоний. Пока цирюльник зачёсывал назад его сильно отросшие волосы, другой евнух велел Инди закрыть глаза и не шевелиться, и пока он сидел, замерев и не дыша, тоненькой кисточкой аккуратно наложил краску ему на веки, ресницы и губы. Было ужасно щекотно, и Инди несколько раз ёжился и вздрагивал, от чего евнух страшно бранился.

- Сиди тихо! Не шевелись! О Аваррат, сколько хлопот с этим мальчишкой!

Потом на него надели шёлковые одежды, которые шили, как он понял теперь, специально для этого случая. "Я как невеста, которую впервые представляют жениху", - подумал Инди с мрачной усмешкой. Потом пришёл Гийнар-бей, придирчиво осмотрел то, что получилось из Инди Альена стараниями евнухов, и, взяв его за плечи, повернул к зеркалу.

С матово блестящей поверхности на Инди смотрела кукла. Очень красивая, с блестящими золотистыми волосами, с огромными глазами, ставшими как будто ещё больше благодаря тёмно-коричневой обводке, с яркими губами, выделявшимися на припудренной коже. Инди смотрел на эту куклу и чувствовал отвращение, доходящее до тошноты. Ему хотелось разбить это проклятое зеркало, сорвать с себя все эти шелка и немедленно смыть с лица краску, из-за которой он едва узнавал собственное отражение. Руки главного евнуха сжались на его плечах, и он вздрогнул.

- Вот такое же выражение лица, - проговорил Гийнар, - должно быть у тебя, когда мы войдём к нашему владыке. Когда я остановлюсь, ты остановишься тоже и падёшь ниц, а когда владыка милостиво разрешит тебе встать, поднимешься на колени и так останешься. Ты ничего не должен говорить, если он прямо тебя не спросит, но и тогда ты должен сперва посмотреть на меня, как бы не решаясь ответить сиятельному владыке, и отвечать, только когда я дам разрешение. Старайся говорить коротко и односложно, ко всем ответам своим добавляй "о владыка" или "мой господин". Это первое представление тебя Бадияру-паше, оно не продлится долго. Он хочет лишь взглянуть на тебя. Если ты сделаешь что-то не так, нарушишь хоть одно из предписаний, я заставлю тебя об этом очень горько пожалеть.

Он говорил ровно и сухо, тем самым тоном, каким изредка обращался к Инди во время их двухнедельного перехода через пустыню. Ни разу за всё это время Инди не видел в нём притворной любезности, с которой он разговаривал с Эльдином. Этот человек чётко знал своё дело, и ничего помимо того. Слова "жалость" и "понимание" были ему неведомы, ибо не входили в круг его обязанностей при гареме. Он не допускал мысли, что его ослушаются, и предупреждал о наказании как о чём-то совершенно будничном и абсолютно неизбежном - а потому его уверенность в этой неизбежности передалась Инди. Он с трудом кивнул, хотя Гийнар не ждал от него никакого ответа, и пошёл следом за евнухом тёмными и гулкими коридорами в ту часть дворца, где ещё никогда не бывал - в личные покои владыки Ихтаналя.

Они мало чем отличались от дома мальчиков - разве что гораздо большим простором и высотой помещений, а также многолюдностью. Слуги, рабы, стражи, придворные были повсюду. Все они кланялись Гийнару, и почти все с любопытством смотрели на мальчика, которого тот вёл с собой. Инди смотрел в пол, стараясь не отвечать на их взгляды. Ему не было так тяжело и неловко с того дня, когда старый Язиль продавал его в нижней части ильбианского рынка.

Наконец этот тягостный путь окончился - как и все тягостные пути в жизни Инди Альена. Створки огромных дверей распахнулись вовнутрь, и Инди ступил в огромный, ярко освещённый зал, полы и стены которого были устланы коврами, и музыка в котором лилась, казалось, одновременно со всех сторон, не заглушая, однако, ни речи, ни шагов. Инди поднял голову - и застыл, изумлённо глядя перед собой.

Он видел впереди широкий помост, застланный пурпуром, и каких-то людей на нём, но не это привлекло его взгляд. Посередине зала, в ярком пятне света, к потолку была подвешена огромная клетка - вроде тех, в которых держат диковинных птиц. Существо, заключённое в ней, в самом деле походило на птицу: оно было покрыто длинными разноцветными перьями и сидело на деревянной жёрдочке, раскачивавшейся между золочёными прутьями. Это оно было источником музыки - песня лилась без слов, созданная одними только гласными звуками, исторгаемыми горлом "птицы", и Инди ничего в своей жизни не слышал прекраснее. Но всё же кровь застывала у него в жилах и мороз пробегал по коже, когда он смотрел на мальчика его лет, светловолосого, голубоглазого, совершенно голого, если не считать дивного костюма из перьев, не скрывавшего его мужского органа. Он сидел на жёрдочке в клетке и пел, и люди, расположившиеся на помосте, обращали на него не больше внимания, чем на настоящих птиц, щебетавших в клетках, развешанных повсюду.

Инди чуть сбавил шаг, когда они поравнялись с клеткой, и Гийнар, почувствовав это, сжал его руку с такой силой, что он едва не споткнулся. И всё же Инди успел заметить последнюю, наиболее шокировавшую его деталь: роскошный павлиний хвост, украшавший "птицу", был не приделан к одежде, как ему сперва показалось - на самом деле он венчал деревяшку, вставленную мальчику в задний проход. Инди отвёл от него глаза с гулко колотящимся сердцем. И в этот миг Гийнар отпустил его руку.

Инди мешкал какое-то мгновение - он был так ошеломлён увиденным, что все наставления евнуха напрочь вылетели из его головы, - но и этого было довольно. Гийнар посмотрел на него, и было столько холодной, беспощадной злобы в его глазах, что Инди разом всё вспомнил и поспешно рухнул на колени, прижимая голову к полу. Он искренне надеялся, что всё же успел вовремя, что его не накажут и не посадят в клетку, как того светловолосого мальчика. Он страшно боялся тесных запертых карцеров, комнат и клеток.