Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 12

Корнет быстро глянул на Машу и сказал:

— Я, Машенька, вляпался в дурную историю... Жил хорошо, весело, красиво и вдруг — шлеп, и весь в грязи... И это ощущение грязи сводит меня с ума... А что делать — не знаю.

— Прежде всего — все рассказать. И, пожа­луйста, не деликатничайте... Я столько всего пови­дала... Меня трудно удивить...

С трудом выговаривая слова, делая паузы там, где их, казалось, быть не должно, иногда переходя на еле понятную скороговорку, начал корнет свой рассказ.

— В прошлом году я сопровождал в Петербург полкового командира. Его вызвали в Генеральный штаб и на аудиенцию к государю. Он взял с собой нескольких офицеров полка, как бы в награду за хорошую службу. Я оказался в их числе. Петер­бург меня оглушил: балы, вернисажи, маскарады... Я стремился везде побывать, во всем принять уча­стие. Однажды у Нарышкина играли в баккару... Я согласился взять карты и в один час проиграл двад­цать тысяч. Хотел застрелиться... Потом мне на­шли процентщицу, и она под грабительские про­центы выдала мне необходимую сумму. Целый год я коплю деньги, но у меня ничего не выходит... Жалованье уплывает неизвестно куда.

Стевлов замолчал... С берега доносились голо­са, слышался женский смех.

— Нужно выкупить расписку, чтобы проценты не росли, — сказала Маша. — Взять в долг у поря­дочного человека...

— Где ж такого человека взять? — скривился, как от зубной боли, Стевлов. — А вчера вызвал меня письмом посланец этой генеральши и потре­бовал немедленно заплатить... С процентами — уже тридцать тысяч...

При слове «генеральша» Машу будто судорога свела.

— Вы сказали — «генеральша»?

— Ее вроде все так называли... Впрочем, я не уверен, что это так на самом деле.

— А ее, случаем, не Амалией Потаповной фон Шпильце зовут?

Пришла очередь удивляться Стевлову:

— Вы знакомы с ней?

— Господи! Доколе же эта старая сводня будет губить людей... Рассказывайте, Мишенька. Дело, я вижу, и впрямь серьезное.

— Денег у меня, как вы знаете, нет... Я попро­сил об отсрочке... Посланец об этом и слышать не хочет... Неприятный такой господин, лысый, пот­ный... Он пригрозил мне долговой ямой...

— Не падайте духом, Мишенька... Что-нибудь мы придумаем...

— Нет, нет... Не нужно об этом никому расска­зывать. Человек за все должен платить сам.

С реки потянул свежий ветерок. Маше стало зябко. К костру возвращались люди, начали соби­рать скарб. Пора было уезжать. Маша взяла Стевлова за руку, отвела недалеко от костра.

— Амалия Потаповна — страшный человек, — сказала она. — Хуже я в своей жизни не встреча­ла... А я много всяких людей повидала. С нею надо быть очень осторожным...

— Так я это уже понял... Мне ведь этот посла­нец пообещал долг простить за небольшую услу­гу, — усмехнулся корнет.

— Какую услугу? — насторожилась Маша.

— Человека им надо убить... Решили, что я поупираюсь и соглашусь... Кому в яме-то оказаться хочется.

— Надо сообщить в полицию, — решительно сказала Маша.

— Это ничего не даст... Господин этот сразу от своих слов откажется. Скажет, что я наговариваю на него, чтобы долг не платить. 

— Что же делать?

— Попробую деньги достать... Пойдемте, все уже уходят.

И они присоединились к участникам пикника, которые веселой гурьбой направились к лодкам.

Дом Шеншеева. Саратов.

О том, что случилось с корнетом Стевловым, вечером того же дня узнала Долли. Маша расска­зала ей все, что знала.

— Надо спасать Мишеньку... — закончила она свой рассказ.

Долли ответила не сразу. От своего батюшки она унаследовала трезвый ум, разумную прижи­мистость и скептическое отношение к людям.

— Ты уверена, что корнет не придумал всю эту историю, чтобы выглядеть перед тобой романичес­ким героем?

— Уверена!.. — горячо сказала Маша. — С ним случилось несчастье. Амалия Потаповна фон Шпильце — грязное животное. Она погубила столько людей! Я рассказывала тебе о лотерее невинности. Только чудо спасло меня тогда.

Восторженно-радостное состояние, захватив­шее Долли на пикнике, еще не прошло. Она села за пианино... Зазвучал Шопен... Долли была масте­рицей в игре на фортепьяно.

— Машенька, милая! Ну что мы можем... Не надо было проигрывать. Тридцать тысяч... Откуда их взять? У папа, конечно, есть деньги, но они в обороте... И потом, с какой стати? Кто мне этот смазливый корнет? Я решительно не могу, не знаю, чем помочь...

— Как знаешь, как знаешь... — резко сказала Маша. — Помоги мне продать колье...

Долли перестала играть.

— Ты хочешь продать колье, что подарил тебе дядя? Маша! Это глупо, в конце концов... Есть вещи, которые ни при каких условиях нельзя продавать...

— Дядя меня поймет...

— Ну, и что ты за него возьмешь?! — горячи­лась Долли. — Тысячи полторы... И то, если добро­го покупщика найдем. Ты представляешь себе, что это за сумма — тридцать тысяч! На нее можно име­ние в сто душ купить, земли десятин так тысячи в две...

— Я еду в Чечевины, — неожиданно решила Маша. — Мне нужно поговорить с мамой, с дядей Николя, с Ваней...

— А ему это понравится?

— Что ему может не понравиться?

— Твои хлопоты за неизвестного гусарского корнета. Он может приревновать тебя к нему... Об этом ты подумала?

— Я не хочу об этом думать... Ты бы не могла распорядиться насчет лошадей?

— Сейчас?! — удивилась Долли. — Так ведь ночь на дворе... Двадцать верст... Лес, брод... Люди откажутся.

Маша нетерпеливо заметалась по комнате.

— Тогда рано утром... Как только рассветет... Я тебя очень прошу, Долли! Нужно торопиться.

Долли обняла Машу, прижала к себе.

— Вот увидишь, твои страхи напрасны... Все образуется...

— У меня дурные предчувствия, Долли...

— Это всё нервы... Ты услышала про генераль­шу, и это взбудоражило тебя... Я тебя понимаю. А вот рассказ корнета очень смахивает на авантюр­ный роман.

— Не нужно, Долли... Это не тема для иро­нии. — Маша выскользнула из рук Долли.

— Я распоряжусь... Рано утром тебе будет по­дана коляска, — сказала Долли.

Сад Очкина. Саратов.

Очередную встречу с корнетом Хлебонасущенский назначил на понедельник в саду Очкина. В будни здесь бывало мало народу, скамейки стояли далеко друг от дружки вокруг клумб, окаймлен­ных густым кустарником, так что с одной скамей­ки нельзя было увидеть того, кто сидит на другой, соседней.

Стевлов явился ровно в три, как и было условлено. Полиевкт Харлампиевич опоздал минут на пятнадцать. Вообще-то, он пришел в сад раньше корнета, но не подошел к нему сразу, а некоторое время бродил по дорожкам, резко менял направ­ления, присаживался неожиданно на скамейки, де­лал все, чтобы обнаружить слежку. Не заметив ничего подозрительного, он подсел к Стевлову.

— Погода какая стоит — просто благодать! — сказал Полиевкт Харлампиевич. — У меня с неко­торых пор сердце в плохую погоду шалит. Ста­рость — не радость...

Стевлов молчал.

— Не расположены к беседе, ваше благородие? Тогда я прямо, по-стариковски: решились?

— Решился, — ответил корнет.

У Хлебонасущенского будто гиря с души сва­лилась.

— Ну, вот и славненько!.. Вот и хорошо!.. Те­перь надобно все самым обстоятельным образом обговорить... Первым делом я должен вам человеч­ка этого показать. Это мы не будем в долгий ящик откладывать... Сегодня же и прогуляемся на Ба­бушкин взвоз. Не возражаете?

— А вексель? — спросил Стевлов.

— Что вексель? — не понял Хлебонасущенс-кий. — Ах, вексель... Как дело сделаете, так я его сразу порву.

— Обманете, — глухо сказал корнет.

— Господь с вами... Зачем мне вас обманывать? Мне-то какая от этого польза? Вексель не мой, а Амалии Потаповны...

— Все равно обманете. — Корнет преувеличен­но внимательно глянул на Полиевкта Харлампие-вича. — Ведь как ловко придумали: мало того, что убийцей меня сделаете, так еще и долг на мне ос­тавите... И никакой вы не Кузьма Филимоныч! Вер­но? Вы после дела исчезнете, аки дым без огня. А через год какой-нибудь Филимон Кузьмич выныр­нет, и опять — с векселечком. А я по нему уже тысяч сорок должен буду.