Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 13

Хлебонасущенский ощутил неприятный холо­док в животе.

— Так вы вправду решились? — переспросил он.

— Порвите вексель. Потом будем всё, как вы изволили сказать, обговаривать...

— Нет, это никак нельзя, — всполошился Хле­бонасущенский. — Так дела не делают... Это уж ни на что не похоже... Сначала дело, а уж потом — вексель.

— Не верите мне, Филимон Кузьмич. — Стев­лов сознательно переставил имя и отчество, но По-лиевкт Харлампиевич был начеку:

— Кузьма Филимоныч, — поправил он корнета.

— Вы мне, стало быть, не верите, а я вам дол­жен верить. У вас на лице написано, что вы мерза­вец и плут. Не сошел же я, любезный, с ума, чтобы вам верить.

Хлебонасущенский изобразил на лице скорб­ную обиду:

— Странный, ваше благородие, у нас разговор получается. Не хотите, так прямо и скажите... А мы уж решим, когда опротестовать векселек... Может, завтра и начнем, помолясь...

— Начинайте, любезный... Хотите — завтра, хо­тите — сегодня. Я же вам сказал: я решился. На опротестование решился... И еще на это!

Стевлов влепил Хлебонасущенскому увесистую пощечину. Полиевкт Харлампиевич в страхе зас­лонил лицо руками, ожидая новых ударов.

— Как насчет сатисфакции? Куда прикажете прислать секундантов? — издевательски поинте­ресовался Стевлов.

— Каких секундантов?! Вы с ума сошли...

— Нет. Просто не мог отказать себе в удо­вольствии.

— Вы еще пожалеете... Сильно пожалеете.

— Пшёл вон... — брезгливо сказал корнет. Хлебонасущенский вскочил и попятился, все

еще прикрывая лицо руками.

— Чужую жизнь ни в грош не ставишь, а за свою дрожишь... Пришибить бы тебя, да рук ма­рать не хочется.

— Ваше благородие! — Полиевкт Харлампие­вич сильно струсил. — Пощадите старика... Болен... Колики и геморрой...

Он еще пару шагов пятился от Стевлова, потом повернулся и, нелепо подпрыгивая, побежал по дорожке.

Чечевины. Саратовская губерния.

Маша выехала из города на рассвете и уже ча­сам к десяти была в Чечевинах. Вся семья собра­лась в кабинете Николая.

Николай очень серьезно отнесся к рассказу пле­мянницы. Амалию Потаповну здесь знали хорошо и понимали, что Стевлову грозит нешуточная опас­ность.

— Хорошо бы узнать, от кого Шпильце заду­мала избавиться руками корнета, — сказал Нико­лай.

— Мне показалось, что он еще сам этого не знает, — промолвила Маша.

— Может быть, это касается нашего семей­ства? — высказала предположение Анна.

— Возможно, — не очень уверенно согласился с сестрой Николай. — Нужно срочно повидать кор­нета. Судя по тому, что ты рассказала, Маша, он возбужден и готов натворить непоправимые глу­пости...

— Может быть... Тридцать тысяч... Где взять такую прорву денег? — воскликнула Маша.

— У меня есть ценные бумаги, от папеньки... Я вам говорил, Николай Яковлевич, помните?... Если их продать... Там тысяч на двадцать пять... Осталь­ные соберем как-нибудь, — предложил Ваня.

Маша благодарно посмотрела на него.

— Деньги сейчас не главное. Главное — встре­титься с корнетом. В кабинете стало тихо, все смот­рели на Николая, ждали его решения.

— Надо немедленно ехать в город, — решил Николай и позвал:

— Степан! Явился Степан.

— Вели седлать Янычара. В город еду.

— Слушаюсь, барин.

— Где мне искать корнета? — спросил Нико­лай у Маши.

— Я поеду с вами, дядя, — твердо сказала Маша. — Степан, вели оседлать Рябинку.

— Вот еще! — заворчал Степан. — Моду взя­ли... Старая княгиня небось и подумать об таком не позволила б...

— Иди, Степан, — распорядился Николай. — Делай как приказано.

— Слушаюсь, барин. Все встали...

— Иван, ты в доме за старшего. С тебя весь спрос... Из дома не отлучайся... — Николай выдви­нул ящик письменного стола. — Здесь пистолеты... Заряжены... Я надеюсь на тебя.

— За нас не беспокойся, Николенька, — про­говорила Анна. — Поезжайте и будьте осторож­ны. — Она быстро перекрестила брата и дочь.

Дорога.

За год, проведенный в Чечевинах, Маша стала весьма порядочной наездницей. Ее низкорослая су­хонькая Рябинка ни на шаг не отставала от воро­ного могучего Янычара.

По полю шли галопом, в лесу перешли на рысь, поехали рядом.

— Поедем сразу в полк? — спросил Николай у племянницы. Маша кивнула.

— Ты, случаем, не знаешь, где квартирует кор­нет?

— Не знаю. Он из местных... Саратовский. Слы­шала, живет где-то у тетки. В маленьком домике. Очень бедно.

— В полку должны знать.

— Боюсь, нам будет нелегко объяснить офицерам причину наших поисков... Должно быть, они несколько удивятся, — высказала свои сомнения Маша.

Некоторое время ехали молча, потом Николай заговорил:

— Двадцать лет назад это случилось, под аулом Ножай-юрт... Корнет Красильщиков шесть верст тащил на себе тяжелораненого поручика Чечевинского и тем спас ему жизнь... Шесть верст по гор­ным тропам...

— Полковой командир Красильщиков и тот кор­нет — одно и то же лицо? — спросила Маша.

Николай кивнул.

Дом Шеншеева. Саратов.

Долли очень обрадовалась, когда слуга доложил:

— Корнет Стевлов... Прикажете принять?

— Проси... — И пошла навстречу корнету, ра­достно улыбаясь.

— Вы и представить не можете, как я рада вас видеть...

— Я, Дарья Даниловна, тоже весьма рад... У меня сегодня увольнительная. Вот я и решил...

— Замечательно решили! Пообедаете у нас. Иван! — позвала она слугу. — Вели накрывать на стол.

— Увольте, Дарья Даниловна. Я, собственно, на минутку... У меня важное дело... А Марья Дмитри­евна у себя?

— Маша с утра пораньше отправилась в Чечевины.

— Ах, какая незадача, — расстроился корнет и стал похож на обиженного ребенка. — Мне так надо было ее повидать!

— Она из-за вас уехала, Мишенька!

— Из-за меня?! — изумился Стевлов.

— Вы наговорили ей какие-то страшные вещи...

Она перепугалась и отправилась к дяде, чтобы при­звать его на помощь.

— Господи! — досадливо скривился корнет. — Я же ее просил...

— Я ее тоже просила. Она так близко прини­мает все к сердцу. — Долли лукаво глянула на Стев-лова. — Признайтесь, Мишенька, вы ведь многое сочинили во вчерашнем рассказе! И в этом нет ничего дурного. Вы же артист! У вас богатое вооб­ражение. Не так ли?

— Именно так, — согласился Стевлов. — Жал­ко, что не повидал Марью Дмитриевну... Вы ей ска­жите, — корнет оборвал себя на полуслове. — Впрочем, не нужно ничего говорить.

— Правильно! Лучше вы ей все сами скаже­те... — Долли подошла к фортепьяно. — А я разу­чила куплеты... Хотите послушать? — И не ожи­дая ответа Стевлова, Долли запела веселые куплеты.

Вошел слуга, объявил:

— Кушать подано...

Долли чинно подошла к корнету, протянула ему руку.

— Простите меня, Христа ради, — взмолился Стевлов. — Не могу... Неотложное дело... Совер­шенно неотложное.

Долли сделала вид, что страшно обиделась.

— Вы гадкий, нехороший человек! Оставляете меня одну. Впрочем, без вас я есть не буду. Умру с голоду... А вас всю жизнь будут мучить угрызения совести.

— Прощайте, Дарья Даниловна. Поклон Марье Дмитриевне... Вам и ей — всего самого лучшего... Живите долго и счастливо.

— Мишенька! Это из какой пьесы?

— Не помню... Забыл... — сказал Стевлов и, по­клонившись, вышел.

Новые казармы. Саратов.

Николай и Маша спешились у ворот, ведущих в расположение гусарского полка. Привязали ко­ней к коновязи и подошли к караульной будке; на­встречу им вышел грузный вахмистр с неправдо­подобно большими усами.

— Полковой командир у себя? — спросил Ни­колай.

— Вам что до этого ? — подозрительно оглядел их вахмистр.

— Пошли к нему вестового, голубчик. Пусть доложит полковнику, что князь Чечевинский име­ет до него дело.

Вахмистр с недоверием посмотрел на человека в длинном дорожном плаще, в докторских очках... А стоящая рядом молодая женщина, одетая ама­зонкой, совсем сбивала его с толку.