Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 36

— Что вы! Это такая глухомань... Вроде наше­го Торжка... Правда, живет там одна русская се­мья... Живут как простые крестьяне. Корову дер­жат... Вы много них еще до отъезда рассказывали...

— Разве?

— Да, да... Ковровы...

— Ах, Ковровы... Ну, и как они?

— Жена очень болезненная... Неврозы, исте­рические состояния... Сергей Антонович,

так зо­вут господина Коврова, узнав, что я доктор, по­просил меня осмотреть больную и, в случае необходимости, провести курс.

— Ну, и что?..

— Сначала наступило ощутимое улучшение, и мы все наполнились надеждой и благодарили Бога. Но однажды Юлия Николаевна чего-то сильно ис­пугалась, и произошло резкое обострение болез­ни.

— В чем оно выразилось?

— В полном помутнении рассудка. Мания пре­следования... Боязнь быть похороненной заживо... Словом, крайняя форма паранойи.

— Как жаль! Совсем молодая женщина... И что собирается предпринять господин Ковров?

— Он привез из Цюриха врачей. Был консилиум. Врачи подтвердили правильность моего лече­ния... Но приговор был безжалостный: необрати­мое помутнение рассудка. Врачи предложили Ков­рову поместить жену в лечебницу, но Сергей Антонович наотрез отказался.

— Грустная история, — сказала Шпильце. — Но что поделаешь, в мире столько горя... Надо жить и творить добро.

— Кстати, о добре... Насколько мне помнится, Амалия Потаповна, вы должны мне небольшую сум­му. Я никогда не посмел бы напоминать вам, но в настоящее время испытываю затруднения... Поиз­держался в дороге...

Амалия Потаповна наморщила лоб, как бы вспо­миная, о чем может идти речь...

— Нельзя ли напомнить, о какой сумме идет речь?— спросила она. — У меня сейчас от всячес­ких расчетов голова идет кругом.

— Двадцать пять тысяч, драгоценная Амалия Потаповна.

— О, это огромная сумма! Здесь явно какое-то недоразумение... Я не могла забыть о таких день­гах...

— Хорошо, Амалия Потаповна. Я сейчас все вам напомню... Мы с вами договаривались об од­ном предприятии...

— Не надо, Платон Алексеевич,— прервала его генеральша. — Я все равно не вспомню. Мне ка­жется, что я уже давала вам двадцать пять тысяч. И мне кажется, что этой суммы вам более чем до­статочно.

— Ну, что ж,— спокойно сказал Загурский. — Я вас понял... Вы решили не выполнять условия нашего договора... Я могу с этим только смирить­ся... Не идти же мне к мировому...

— Да,— согласилась Шпильце. — Это было бы весьма опрометчиво...

— Не хотите ли показаться мне?..

— Спасибо. У меня теперь другой доктор.

— Как ваши успехи в китайском?

— Не поняла...

— Как подвигается изучение китайского? У вас ведь есть интересная литература на китайском...

— Ах, вот вы что имеете в виду... Эта литерату­ра давно в камине.

— Зря... Много поучительного можно почерпнуть из этих записок...

Загурский поднялся.

— Позвольте откланяться. Столько дел нако­пилось...

— Кланяйтесь супруге.

— Непременно. Она о вас много наслышана.

Дом Чечевинских. Петербург.

Анна распекала Степана.

— Ну, объясни ты толком, кто приходил к ба­рину!

— Называл его как-то барин... Да разве упом­нишь... Невзрачный такой господин. И глазами так и шныряет.

— А мне Николай Яковлевич велел что-нибудь передать?

— Как же... Сказал — записку напишет, а мне приказал ему портплед собирать...

— Хорошо... Я посмотрю в кабинете...

— Тот господин к вам год назад приходил. А, может, не он...

— Юзич? — спросила Анна.

— Вот-вот... Сдается мне, Николай Яковлевич его так называл... Я ему говорю, непорядок такого человека одного в покоях оставлять... А он не по­слушался... Я вот пепельницу второй час ищу.

— Да вот она. — Анна вынула из-под газеты пепельницу.

— Все одно... Старая-то княгиня такого кра­савца на порог бы не пустила.

Анна прошла в кабинет. На столе на видном месте лежала записка. Анна прочла вслух: «Анна, мне нужно срочно уехать. Приходил Юзич, у него сведения, что Хлебонасущенский в Саратове. Не волнуйся. Ничего не предпринимай. Жди. Нико­лай».

Анна тяжело опустилась в кресло. Вошел Сте­пан.

— Барыня! Там к вам пришли.

— Устинья?

— Нет... Та... И не знаю как назвать...

— Что ты загадками сегодня говоришь? Кто пришел?

— Горничная ваша, Наташка. Вот кто! Прика­жете прогнать?

— Прогони, Степан... Не до нее.

— Слушаю-с, ваша светлость!

Степан, тяжело переставляя ноги, пошел к две­ри,

— Стой! Скажи, чтобы подождала. Я выйду.

Наташа ожидала Анну в гостиной. Когда Анна вошла, она встала с дивана и посмотрела Анне пря­мо в глаза.

— Здравствуй, Наташа.

— Здравствуйте, ваша светлость. Я хотела бы видеть Николая Яковлевича.

— Это невозможно. Он в отъезде.

— Тогда возьмите вы.— Она протянула Анне письмо.

— Что это? — спросила Анна.

— Письмо от Сергея Антоновича, Мы с мужем

были в Швейцарии, видели Коврова и Юлию Ни­колаевну. 

— Вы... Ты замужем? — спросила Анна.

— Меня зовут теперь Наталья Алексеевна Загурская. Мой муж известный хирург.

— Я слышала это имя, — сказала Анна.

— Платон Алексеевич знает обо мне все... .

— Все?

— Да... Знает, что беглая дворовая князей Чечевинских, знает о том зле, которое я причинила всем вам, знает о Бодлевском.

Они стояли друг против друга, как год назад, когда Анна узнала в баронессе фон Деринг свою беглую горничную.

— Подожди меня здесь. Я прочту письмо. Степан! Явился Степан.

— Кофе госпоже Загурской...

— Кому? — не понял Степан.

— Мне, — сказала Наташа. — Я теперь госпо­жа Загурская.

— Неисповедимы пути твои, Господи! — вздох­нув, сказал Степан и пошел готовить кофе.

Анна ушла в кабинет. Наташа осталась одна. Воспоминания нахлынули на нее. Комнату запол­нили голоса. Она явственно услышала голос ста­рой княгини, которая отчитывала ее за какую-то провинность. А потом страшный крик ее, когда она прочла подложное письмо.

— Я прочла письмо,— раздался голос Анны. — Ковров считает, что я могу вам доверять... — Анна впервые назвала Наташу на «вы».

— А вы как считаете? Анна не сразу ответила.

— Ковров пишет, что вы пытались лишить себя жизни?

— Неудачное самоубийство делает человека смешным...

Вошел Степан, поставил на стол поднос с ко­фейником и чашками.

— Я бы хотела, Степан, чтобы ты называл эту госпожу Натальей Алексеевной.

— Как прикажете, барыня... Степан вышел.

— Он очень болен,— сказала Анна. — Что-то со спиной...

— Я скажу мужу, он заедет... Он очень хоро­ший доктор.

— Спасибо. Вы любили брата?— неожиданно спросила Анна.

— Я его и сейчас люблю...

— А как же?.. Впрочем, мне ли об этом спра­шивать... Брат уехал в Саратов. Он опасается, что моей девочке снова грозит беда.

Наташа насторожилась:

— Что же теперь?

— Управляющий князей Шадурских.

— Эти люди просто так не успокоятся,— ска­зала Наташа. — Их надо унять.

Анна кивнула.

Чечевины. Саратовская губерния.

Жарким полднем Маша возвращалась с даль­них покосов. Рябинка, почуяв близость дома, горя­чилась, натягивала поводья, переходила в галоп. С косогора открылся вид на усадьбу, и у Маши стало тепло и радостно на душе. Сколько раз видела она эту картину, и всегда ее поражала красота старин­ного дома на берегу озера, прелесть запущенного сада

с полуразвалившимися беседками.

Маша решила спуститься к озеру напоить Ря­бинку и умыться. Умница Рябинка угадала ее же­лание и по узкой тропке вынесла Машу на берег. Маша соскочила с лошади, разулась и, взяв Рябин­ку под уздцы, ввела ее в воду. Рябинка прикоснулась губами к воде, будто желая сначала ее попро­бовать. Маша захватила воду в пригоршню и швыр­нула прохладную влагу себе в лицо. Ее охватило радостное бесшабашное настроение, какое бывает у людей только в детстве и юности, когда ощуще­ние счастья возникает по неизвестной причине, просто от того, что ты — часть этого прекрасного мира.