Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим - Страница 40

— Вы?

— Я...

— Зачем? Не надо... Я никого не принимаю... Платон Алексеевич, почему ко мне пускают без доклада?

— Успокойтесь... Вам ничто не угрожает. Я же здесь...

— Да, да... Не уходите... Это случается часто... Помните? Шарлотта Корде... Он и не подозревал... Сидел в ванне... Я знал ее... Вполне респектабель­ная дама...

— Дмитрий Платонович... Это я, Анна... Вы не узнаете меня?

И вдруг Шадурский зарыдал.

— Анна! Девочка моя! Мне так плохо здесь! Ты даже представить себе не можешь, как мне плохо... Меня бьют... Честное слово! Кругом хамы... Забери меня отсюда! Мы поедем в Италию... Нет, лучше в деревню... Помнишь охотничий домик? Нет? А я'помню...

Дмитрий Платонович упал перед Анной на ко­лени.

— Умоляю! Забери меня... Мне плохо здесь...

— Я заберу вас...

— Обещаешь?

— Обещаю, — тихо сказала Анна. Шадурский мгновенно приободрился, перестал

плакать, встал с колен.

— У меня обширные творческие планы... Я за­мыслил трилогию... На природе мое вдохновение удесятерится... Я стану всемирно известен...

— Сегодня я не смогу вас забрать... Это слу­чится не раньше, чем через неделю-другую...

— Я подожду, — охотно согласился Шадурс­кий.

— Нам нужно идти, — сказал Загурский.

— Да, да... Я окрылен. Распорядитесь насчет пе­рьев. Мне надо писать... Я чувствую вдохновение.

Анна и Загурский вышли в узкий длинный ко­ридор со множеством дверей. Из-за них слыша­лись крики, визги, рыдания.

— Вы и вправду решили забрать его? — спро­сил Загурский.

— Он не опасен для окружающих?

— Нет. Совершенно не опасен.

— Тогда я, пожалуй, заберу его... Помещу под присмотром где-нибудь в деревне... Пусть гуляет, дышит свободой...

— Кто он вам?

— О, это длинная история... Я... впрочем, он — мой муж.

— Муж? — изумился Загурский.

— Год назад мы обвенчались... Так что перед вами княгиня Шадурская. Остальное вам расскажет ваша жена. Она все знает... Мне хотелось бы поскорее уйти отсюда. Действительно, ужасное место...

Дом Чечевинских. Петербург.

Вернувшись из больницы домой, Анна застала там Николая.

— Николенька! — она бросилась обнимать бра­та. — Наконец-то... Я всю неделю места себе не находила... Где ты был?

— В Чечевинах.

Анна в тревоге отпрянула.

— Маша?! Говори правду... Что-то случилось с Машей?

— Все хорошо, Анна.

— Но что-то случилось? Я чувствую...

— Случилось... Он напал на нее, — сказал Ни­колай.

— Управляющий Шадурских?

— Да. По счастью, Иван услышал крики о по­мощи... Вдвоем они с ним справились. Правда, он ранил Ваню из револьвера.

— Опасно?

— Не думаю. Левая рука... Я наложил гипс.

— Бедные дети! Сколько вынесли, и все равно нет покоя! Скажи, Николенька, за что им это? Кому они сделали дурное? И сколько еще это будет про­должаться?

— Надеюсь, такое больше никогда не повто­рится,— сказал Николай.

— Над нами, Чечевинскими, какой-то злове­щий рок... Чем мы прогневили Господа?.. Год на­зад здесь ты сказал, что все наши беды позади. Я и тогда чувствовала, что это не так... Этот управляю­щий, генеральша... Да, — воскликнула она, — при­шло письмо от Сергея Антоновича. Они скоро должны быть в Петербурге...

— Решили вернуться?

— Это письмо мне передала Наташа.

— Ты виделась с Наташей?..

— Она теперь замужем за Платоном Алексее­вичем Загурским... Они были в Швейцарии, виде­ли Ковровых.

— Вот как?

— Она очень изменилась...

— Где письмо?

— В кабинете на столе. Николай поднялся с кресла.

— Николенька, а этот человек, управляющий, не может вернуться? Он ведь сумасшедший... У него навязчивая идея.

— Не может. Сейчас он находится в этом доме, в чулане, под замком...

— Здесь?!— не поверила Анна.

— Мне нужна Устинья... Он отказывается да­вать показания... Я хочу, чтобы с ним поговорила Устинья.

— Не нужно этого делать, Николя... Она не в себе... Она убьет его.

— Не думаю... Но, согласись, он этого заслу­живает.

— Нельзя творить самосуд. Нельзя становить­ся с ним на одну доску.

— Зло должно быть наказано. Таков порядок вещей...

— Нет.

— Пока он ходит по земле, Маше и Ивану уг­рожает опасность.

— Ты не допустишь до самосуда, Николай. Обе­щай.

— Хорошо. Обещаю. Но Устинья мне нужна. Где она?

— Я пошлю за ней. Послушай, Николай, я была у Долли.

— Как она?

— Твой неожиданный отъезд очень напугал ее. Тебе необходимо тотчас же пойти к ней...

— Но ты сказала, чем вызван мой отъезд?

— Долли влюблена в тебя, боится тебя поте­рять... Она очень возбуждена. Нафантазировала, что ты отказался от нее...

— Как она могла так подумать! — с досадой сказал Николай.

— Влюбленная женщина не слушает никаких доводов...

— Я прочту письмо позже. Теперь я поеду к ней... А ты к моему возвращению сыщи Устинью.

— Николя, только что я была в Обуховской больнице, — сказала Анна.

— У него? -Да...

— Что он?

— Ему там очень плохо...

— Мы поговорим об этом после,— сказал Ни­колай и вышел.

Дом Шеншеевых. Петербург,

Николай стремительно вошел в прихожую. У дверей в покои путь ему преградил ливрейный ла­кей.

— Как прикажете доложить?

— Пошел прочь!

— Приказано никого не принимать.

— Доложи: князь Николай Чечевинский.

— Слушаю-с, ваша светлость.

 Лакей ушел, Николай нервно расхаживал по прихожей. Дверь отворилась, появилась Кузьми­нична, за ней лакей.

— Барышня не принимают,— зловредно сказа­ла Кузьминична. — У них мигрень.

— Да ты сказала ей, кто пришел?..

— Ей это без разницы... Ходят тут всякие... На­говорят с три короба, а опосля исчезают.

— Кузьминична! Тебя, кажется, так величают...

— Ты гляди... Запомнил...

— Не доводи до греха...

— Испужал, касатик... Да барышня из-за тебя все глаза выплакала. Исхудала, побледнела... А тебе-то хоть бы хны... Все вы, мужики, такие.

— Кузьминична! Поди вон, — раздался голос Долли, и она появилась в дверях. — Здравствуйте, Николай Яковлевич.

Николай бросился к ней, взял ее за руки. Дол­ли мягко отстранилась.

— Прошу... Ну, как ваши дела? Надеюсь, все благополучно?

— Вы сердитесь на меня?

— С чего вы взяли? У меня нет никаких прав сердиться на вас.

— Значит, сердитесь... Я виноват... Я должен был заскочить к вам перед отъездом... Но я боялся за Машу...

— Как она?

— С ней все благополучно. Иван ранен.

— Опасно?

— Всякая рана опасна.

Долли подняла глаза на Николая, из глаз ее тек­ли слезы. Николай впервые видел, чтобы так пла­кали: тихо, без всхлипов и рыданий.

— Я очень боялась за вас... Вы не представляе­те, как я боялась за вас... И за себя... Потому что, если бы с вами что-то случилось, я бы этого не пережила. Никогда не исчезайте! Обещайте мне...

— Обещаю.

— Берите меня с собой... Я все умею и ничего не испугаюсь. Особенно рядом с вами. А может быть, вы передумали? Тогда я возвращаю вам ваше слово.

— Какие глупости лезут вам в голову... Нужно как можно скорее обвенчаться. Со дня на день в Петербурге появится мой друг Ковров. И мы сыг­раем свадьбу. Хорошо?

— Хорошо, — сказала Долли. — Но мне все рав­но кажется, что этого никогда не будет... Навер­ное, потому, что мне этого очень хочется.

Она бросилась к Николаю, повисла у него на шее и крепко поцеловала его.

Дом Чечевинских. Петербург.

Хлебонасущенского поместили в темный чулан. Он сидел на полу, поджав ноги, и тихо плакал... Он проклинал судьбу, проклинал бывших хозяев Шадурских, проклинал генеральшу фон Шпильце. Странное дело, к Николаю Чечевинскому он не ис­пытывал ненависти. Был страх. Ему хотелось съе­житься под его колючим взглядом, стать малень­ким, незаметным.