Стрельцов. Человек без локтей - Нилин Александр Павлович - Страница 91

В публике никто не предполагал, что Валентин Иванов уходит из футбола. Я встретил его у служебного входа в Лужниках, когда он уже довольно долго не играл в сезоне шестьдесят пятого — Кузьма шел легкой, как в танце, походкой, стройно прямой в летнем костюме из тонкой серебристой ткани, улыбнулся насмешливо-недоуменно, когда я выразил сожаление, что «Торпедо» играет без него хуже, чем при нем, сказал: «Ничего, вернусь — и все наладим». Он двинулся дальше, а меня обступило множество людей: «Что он сказал? Когда будет играть?»

Стрельцов считал, что с Щербаковым он играет, стараясь не менять рисунок, бывший у них с Кузьмой: «Я не люблю выдвигаться вперед, когда оказываешься перед двумя защитниками. Я лучше отойду, чтобы, получив мяч, развернуться с ним и рассмотреть всю ситуацию: кто открывается, кто кого страхует. Когда ты лицом к противнику — все видишь, а когда повернут к защитникам спиной и ждешь передачи — обзор сужается».

Насчет «спиной к защитникам»… Я вспомнил эпизод из чуть более поздних времен, когда с ним уже чаще играл Шалимов, чем Щербаков. Шалимов двигался к воротам с мячом, а повернутый к защитникам именно спиной Стрельцов, прислоняясь к ним все теснее, давал концентрированными телодвижениями понять Геннадию, чтобы тот дал ему мяч в ноги, а не навешивал. Но Шалимова учили, что в таких случаях правильнее сделать передачу верхом, чтобы Эдик выпрыгнул выше защитников. И вполне грамотно накинул ему на голову, а Стрельцов неожиданно для всех прервал игру, поймав мяч рукой, и кинул его, рассерженный, за ворота. Никто и не понял, что же произошло. Но это, пожалуй, единственный пример, когда Эдик вышел из себя от бестолковости молодых партнеров. Он приучал их — Гершкович не даст соврать — к своему образу мыслей с неослабевающим терпением, не сердился ни на кого за непонятливость.

Стрельцову казалось, что Щербак в конце шестьдесят шестого засбоил: «…футболисту такого склада нужен режим; когда у Володьки стал расти вес, он сразу потерял свою скорость. Но силенок у него еще было достаточно. И когда он предельно выкладывался, игра у него шла…»

С весны шестьдесят шестого Валерий Воронин перестал быть капитаном сборной страны. Им сделался очень известный игрок из ЦСКА, центральный защитник Альберт Шестернев. Происшествие вроде не из чрезвычайных. Перефразируя Брехта, не тот капитан, так этот. Воронин играл от звонка до звонка каждую игру, забил австрийцам единственный гол у них дома. Но венский гол ни в чем не убедил Морозова. Поползли слухи о его недовольстве игроком номер один.

Морозов не стал скрывать своего недовольства и от наседавших на него журналистов: «Плох сейчас ваш Воронин!»

Валерий, однако, привык к тому, что тренеры доверяют ему как профессионалу. Марьенко после игр обычно так и говорил ему: «Спасибо, профессионал!» Да что там Марьенко, Воронин был любимцем Бескова. И вдруг Петрович (Морозов) не хочет понять нежелание опытнейшего игрока форсировать форму. И очень решительно — вплоть до оскорбительных для знаменитого мастера выводов — противится стремлению Валерия готовиться по собственной программе.

В Лондон Воронин уезжал без всяких гарантий на место в основном составе — впервые за шесть лет его пребывания в сборной. И против Кореи он не играл. А победили 3:0. Состав победителей, как правило, не меняют. И стало ясно, что Валерия и с Италией на поле не выпустят. Тем более что накануне игры он ходил на какой-то прием, куда посылают только тех, кто в предстоящем футболе не занят и может слегка расслабиться — сигарету, допустим, выкурить, выпить легкого вина. И вдруг уже вечером, перед отбоем, Морозов говорит ему: «Готовься!» Тренер, вероятно, сообразил, что Воронин при Бескове оба раза здорово сыграл с итальянцами — и глупо будет не бросить его опыт в топку.

Воронин никогда не рассказывал про ночь перед матчем — может быть, и заставил себя заснуть (к таблеткам от бессонницы он уже тогда начинал привыкать), а может быть, мучился бессонницей. Но на игру с итальянцами он вышел в лучшем своем виде — и доказал бессмысленность морозовских придирок и беспочвенность сомнений в себе.

А удачные действия в обороне — его опеке были поручены претенденты, в отсутствие искалеченного Пеле, на главные отличия в Лондонском турнире: венгр Альберт и португалец Эйсебио — выдвигали самого Валерия Воронина в герои. И журналисты включили его в символическую сборную мира.

В СБОРНОЙ У ЯКУШИНА

В книге про Стрельцова поговорим прежде всего про атаку. В нападении сборной Морозова лучшим стал динамовец Игорь Численко.

Малофеев и Банишевский пристойно выступили только в игре с корейцами. В других матчах прямолинейность этих форвардов ожидаемого эффекта не дала. У Банишевского были свои достоинства, но на чемпионате мира он предстал «всадником без головы». Венгры в защите предлагали искусственные положения вне игры. И Банишевский — с его-то стартовой скоростью — пятнадцать раз оказывался в офсайде. Везучим вблизи ворот проявил себя дебютант из Киева Поркуян, забивший два мяча чилийцам и один венграм. Но Численко забил голы повесомее: первый венграм и единственный итальянцам.

Казалось, что нападающих, способных к тонкому розыгрышу, тренер сборной не видел в упор. Зачем же тогда возил он в Лондон Маркарова, если не дал ему сыграть с другим бакинцем — Банишевским? При подыгрыше Маркарова и у Банишевского могло что-нибудь получиться. Не удали судьи в полуфинале Численко, вряд ли бы Морозов выпустил второй раз Славу Метревели, который в Тбилиси играл с Баркая сдвоенного центра.

Все равно же Петрович играл с четырьмя нападающими… Так неужели не имело смысла попробовать впереди одновременно Метревели, Иванова и Стрельцова? А слева бы сыграл Хусаинов — он тяготел уже к полузащите, вот бы и сыграл левого полузащитника сегодняшнего толка…

И, главное, мир опять не увидел Стрельцова. Мог увидеть: Эдик был на свободе, играл в футбол на должном уровне, снова был признан лучшим в своем амплуа, то есть достоин сборной, — но страна по-прежнему недостойно вела себя по отношению к нему. Теперь уже Пеле, варварски травмированный мозамбикским негром из португальской команды, давал Эдуарду Стрельцову фору. Но тому не судьба была показать себя миру — точнее, Эдику и в последнем шансе международного признания советской властью было отказано.

Мне говорили, что Морозов был бы не против включения в сборную Эдика. Но нет никаких следов тренерских ходатайств за Стрельцова. Я понимаю, что ответственно тащить в сборную невыездного футболиста, а потом с ним проиграть — не оберешься упреков. Но когда проиграли в Лондоне без Стрельцова, совершенно спокойно заговорили о том, что пора бы и сделать его выездным. «Торпедо» — впервые в истории отечественного футбола — предстояло играть на Кубок чемпионов (предшественник нынешней Лиги чемпионов). Как раз после той игры против московского «Динамо», когда Валентин Иванов оказался в запасе, за кулисами стадиона появился господин с несколько смещенным по-боксерски носом — Эленио Эррера, творец системы эшелонированной обороны «каттеначчио», тренер «Интера», приехавший взглянуть на будущего противника. Эррера, если помните, тренировал команду Испании, когда испанцы отказались в шестидесятом году играть со сборной СССР.

Стрельцов говорил, что в зрелые годы стал больше радоваться, если при их победе с крупным счетом отличался каждый из форвардов, — тогда Эдик точно знал, что какую-то хорошую мысль в атаке он сумел им предложить и развить, подведя партнеров к исполнению желаний. Правда, он признавался, что с возрастом перестал любить победы с крупным счетом — неловко чувствовал себя перед соперниками. Перестал любить голы, забитые «со звоном», слишком уж эффектно, но без затей. Ему больше нравилось, когда мяч еле-еле переползает линию ворот, но голкипер все равно ничего с ним не может сделать — не угадал, куда клонит форвард. Он потому и выделял игру с чемпионами-киевлянами в Москве, когда уложил Банникова в один угол, а мяч легонечко кинул в другой…