Мы поем глухим - Андреева Наталья Вячеславовна - Страница 17

— Вера ограбила посыльного?! Но это невозможно!

— Тогда, мадам, вы стали жертвой заговора. Прошу: позвольте мне вас защитить. — Барон придвинулся ближе. — Вы себе даже не представляете, насколько велика опасность. Вы одна, рядом с вами нет надежного мужчины, друга. У вас практически нет слуг. И потом, мадам: вы иностранка.

— Вы хотите меня напугать? — невольно улыбнулась она.

— Судя по тому, насколько независимо вы себя ведете, у вас есть немалое состояние, — размеренно сказал барон. — Поверьте мне, мадам, я разбираюсь в людях.

— Допустим, — кивнула Александра.

— Я не буду спрашивать, в чем оно: в золоте, бриллиантах или в ценных бумагах. Но вы наверняка храните их дома.

— А где я, по-вашему, должна их хранить?

— Вы могли бы воспользоваться моими услугами, — слегка нагнул голову барон. — Мой банк один из самых надежных, я вам уже говорил. Париж уже не тот, что раньше, мадам. В нем стало неспокойно. Я знаю гораздо больше, чем все остальные. Мне хотелось бы, чтобы в минуту реальной опасности вы положились бы на меня. Я сумею вывезти вас отсюда. Вас и ваше состояние, в чем бы оно ни было.

— Вывезти? Неужели все настолько серьезно?

— Мы сидим на пороховой бочке, — нахмурился барон. — Трон под монархией шатается. Я не знаю, сколько еще пройдет времени, прежде чем он рухнет: год, два, пять… А может, это случится завтра. Но в том, что непременно случится, я уверен. Не будь я барон Редлих.

— Вы что-нибудь уже предприняли?

— Разумеется! Есть Америка, от которой нас отделяет океан. Часть своих капиталов я определил туда. По моему мнению, будущее за ней, ибо там никогда не было монархии, а основа экономического роста не что иное, как демократия.

— А я думала, вы поддерживаете монархию!

— Разумеется, поддерживаю, — улыбнулся барон. — Я роялист, когда мне это выгодно. Но не будем больше говорить о политике. Ведь мы в театре!

— Я почти забыла об этом… — грустно сказала она.

какое-то время они молчали. Александра слушала музыку, барон о чем-то напряженно думал. Потом она догадалась, что он провел в ее ложе гораздо больше времени, чем это допустимо. Если только они не любовники. Барон, видимо, это понял, потому что сказал:

— Перед тем, как я уйду, я хотел бы обратиться к вам с пожеланиями…

— С пожеланиями? — удивилась она.

— Вы скучаете, это видно. Красивой молодой женщине не подобает так жить. Могу я предложить вам развлечение?

— Какого рода развлечение?

— Один мой друг дает бал у себя во дворце. Это очень богатый американец, тоже банкир. Но в отличие от меня, поскольку он иностранец, то не заигрывает, ни с прессой, ни с чернью, ни с правительством. Словом, живет на широкую ногу.

— А вы нет? О вашей роскоши ходят легенды.

— Что вы, мадам! — рассмеялся барон. — Я по сравнению с ним бедняк! У него одних только лошадей в конюшнях тридцать пять штук! И даже манеж для их выездов и прогулок! Я же живу скромно, поскольку я холост, а тон всему задает хозяйка. А дом мадемуазель Бокаж хоть и называют дворцом, она всего-навсего актриса, у нее не всякий может бывать. Я же приглашаю вас на бал в настоящий дворец. Туда вхожи лишь избранные, но повторяю: этот богатый американец мой друг.

— Понимаю: у вас с ним дела, — кивнула Александра.

— Вы крайне догадливы, мадам, — усмехнулся барон. — Возможно, когда я женюсь и перееду в Америку, мой дом будет не менее роскошен, а поместье поразит своими размерами даже моего друга. Но здесь и сейчас я предпочитаю жить так, как я живу. У меня есть приглашение на две персоны. Я хотел бы, чтобы вы развеялись.

— Но как я могу? Я ведь в трауре!

— Мадам, я вижу, что вам очень хочется пойти, — барон нагнулся к самому ее уху. — Бал будет костюмированный. В приглашении написано, что всем непременно надо быть в турецком костюме. Вы оденетесь одалиской из восточного гарема…

— Одалиской?!

— Вам это пойдет безумно… С вашей фигурой… А лицо вы можете скрыть под маской. Никто и не узнает, что вы там были. Никто, кроме меня, — вкрадчиво сказал барон.

— Вы нарочно меня соблазняете, — жалобно сказала Александра.

— Конечно, мадам! Мне, честно сказать, надоело бродить под окнами вашего дома, — весело сказал барон Редлих. — Я хочу вас вытащить из вашей раковины, моя драгоценная жемчужина. Вы засверкаете так, что ахнет и видавший виды Париж. Соглашайтесь, и вы увидите настоящее чудо. Во дворце у моего друга все мечтают побывать, весь высший свет, но американец чрезвычайно разборчив. Впрочем, так же, как и я.

— Когда состоится бал?

— На следующей неделе. Я пришлю вам костюм, — барон встал.

Александра чуть не схватила его за руку и не крикнула: «Стойте! Я никуда не пойду!»

Но она сидела не шевелясь, не в силах сказать ни слова. Соблазн был слишком велик. Она давно уже не была в свете, не надевала роскошное платье, не причесывала волосы к лицу, не танцевала на балу…

Ах, как же давно она всего этого не делала!

Барон Редлих откланялся и ушел. Она сидела, безразлично глядя на сцену. В ушах звучала совсем другая музыка, музыка танца.

«У меня есть еще неделя. И я еще вполне могу передумать…»

Глава 5

Потерпев фиаско у Соболинского и поняв, что действовать против него силой не удастся, папаша Базиль решил действовать хитростью. Поначалу он, признаться, испугался и решил последовать совету Терезы: скрыться из Парижа, поселиться в купленном поместье, а дальше уже жить тем, что Бог пошлет. Выращивать виноград, делать из него вино и вести жизнь честного торговца.

Но потом соблазн пересилил. Виноградник — это, конечно, хорошо, но еще лучше обзавестись и рентой на случай неурожая. Тереза не бог весть какая хозяйка, да и сам месье Дидон мало что понимал в разведении винограда. Лучше будет нанять людей, которые с младых ногтей этим занимаются, а самому вести неспешную и несуетную жизнь рантье. Подолгу гулять на свежем воздухе, а не дышать каждый день гнилым и сырым парижским, попивать собственное винцо вволю, сколько душе угодно и по маленькой играть в картишки с соседями. А там, Бог даст, Терезе сыщется муж, и в усадьбе будет раздаваться детский смех, а дочка сделается настоящей матроной.

Лелея в душе нарисованную картину, папаша Базиль, едва только он вновь обрел голос, отправился к барону Редлиху. Нет, сыщик не поехал в дом к мадемуазель Дельфине, поскольку не хотел, чтобы о его беседе с бароном узнала толстуха Гаспар. Папаша Базиль уже понял, что у той на Дельфину свои виды. Он бы против этого не возражал, но, прежде чем поссорить Дельфину с бароном, надо бы знать наверняка, что у того сладится с русской графиней.

«Девица не пропадет, — думал сыщик, подходя к дому барона Редлиха. — На такой товар, как смазливая актриса, всегда найдется покупатель. Да и что мне до нее? Мне надо слупить с барона тысяч сто франков, а лучше все двести. И я, кажется, знаю, как это сделать…»

Само собой, папашу Базиля отказались принять. Он и не рассчитывал, что для него гостеприимно распахнутся двери дома барона Редлиха. У себя тот почти никого не принимал, ссылаясь на то, что ведет холостяцкую жизнь, только узкий круг самых близких друзей или тех, кого Эрвин Редлих считал своими друзьями. А еще финансистов, с которыми у барона были общие дела. Таким образом, его дом мало чем отличался от кон-торы, жилые комнаты были лишь на втором этаже, но туда вообще никто не допускался.

Если бы у барона было меньше денег, сказали бы, что он человек странный. Но, в конце концов, каждый живет так, как ему вздумается. А миллионер так вообще может позволить себе любую прихоть.

Папаша Базиль сунул камердинеру барона заранее приготовленную записочку и золотую монету:

— Передай записку своему господину. Если он меня и после этого не примет — я уйду. А покамест обожду тут.

И папаша Базиль замер под дверью. Терпению и смирению он давно уже научился. С тех пор, как лишился должности в префектуре. «Гордость — это роскошь не для бедняков, — поучал он Терезу. — Хорошо иметь чувство собственного достоинства, когда у тебя есть миллион. А покамест его нет, надо кланяться сильным мира сего, и как можно ниже».