Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 77

Эла вынула из кармана на поясе фонарик и протянула ему. Рука Кванды вылетела вперед и схватила Элу за запястье.

– Механизм! – крикнула она. – Такие вещи нельзя приносить сюда!

Эндер мягко вынул фонарик из руки Элы.

– Ограда отключена, – напомнил он. – И все мы теперь вольны заниматься Сомнительной Деятельностью. – Он направил фонарик в землю и включил, потом чуть сдвинул пальцем колечко, чтобы ослабить интенсивность и увеличить охват. Жены что-то бормотали, а Крикунья погладила Человека по животу.

– Я сказал им, что вы можете ночью делать маленькие луны, – объяснил тот, – и принесли такую с собой.

– Если я впущу этот свет в сердце материнского дерева, это повредит кому-нибудь?

Человек спросил Крикунью, а Крикунья потянулась к фонарику. Затем, уже сжимая его в дрожащих руках, она что-то тихо пропела, а потом направила серебряный луч прямо в отверстие, но тут же отшатнулась и отвела его.

– Свет ослепляет их, – перевел Человек.

Джейн уже говорила на ухо Эндеру:

– Звук ее голоса отражается от стен дупла. Когда свет попал внутрь, эхо смодулировало сигнал, изменив характер звука и добавив обертоны. Дерево ответило, используя собственный голос Крикуньи.

– Видеть можешь? – тихо спросил Эндер.

– Стань на колени, поднеси меня поближе, подожди минуту, а потом засовывай голову в отверстие.

Эндер подчинился. Он стоял, чуть покачивая головой, чтобы дать Джейн возможность смотреть под разными углами, слушал, что она говорит. Потом продвинулся чуть глубже, довольно долго неподвижно постоял на коленях, а затем повернулся к остальным.

– Маленькие матери. Там маленькие матери, те, что беременны. Не больше четырех сантиметров в длину. Одна из них как раз сейчас рожает.

– Ты видишь через сережку? – спросила Эла.

Кванда встала на колени рядом с ним, попыталась всмотреться, но ничего не увидела.

– Редкий случай сексуального диморфизма, – заметила она. – Самки достигают зрелости почти сразу после рождения, вынашивают детенышей и умирают. – Она подозвала Человека. – Те малыши, что ползают по стволу, они все братья?

Человек повторил Крикунье вопрос. Жена протянула руку к трещине, сняла со ствола довольно крупного детеныша и пропела несколько слов объяснения.

– Это маленькая жена, – перевел Человек. – Когда она вырастет, присоединится к остальным и станет заботиться о детях.

– Только одна? – удивилась Эла.

Эндер встряхнулся и встал:

– Эта самка стерильна, а если нет, они все равно не позволят ей спариться. Ей нельзя иметь детей.

– Но почему? – спросила Кванда.

– У них нет родового канала, – объяснил Эндер. – Детеныши прогрызают себе путь наружу.

Кванда шепотом прочла молитву.

А у Элы разыгрался азарт исследователя.

– Невероятно! – воскликнула она. – Но если они так малы, как же они спариваются с самцами?

– Естественно, мы относим их к отцам, – рассмеялся Человек. – А как же еще это может происходить? Отцы-то не способны прийти сюда, разве не так?

– Отцы, – пробормотала Кванда. – Так они называют самые уважаемые деревья.

– Правильно, – подхватил Человек. – У отцов пористая кожа. Они выдувают свою пыль на кору и смешивают с соком. Мы относим маленькую мать к тому дереву, которое избрали жены. Она ползает по коре, сок, смешанный с пылью, попадает в ее животик и наполняет ее малышами.

Кванда молча показала пальцем на маленькие шишечки на животе Человека.

– Да, – подтвердил Человек. – Это наши сучья. Брат, удостоенный чести, сажает маленькую мать на один из своих сучьев, и она держится, крепко-крепко, всю дорогу до отца. – Он погладил свой живот. – Это самая большая радость, доступная нам во второй жизни. Мы носили бы маленьких матерей каждую ночь, если бы могли.

Крикунья запела (хоть уши зажимай!), и отверстие в стволе начало затягиваться.

– Все эти самки, все эти маленькие матери, – поинтересовалась Эла, – они разумны?

Этого слова Человек не знал.

– Они в сознании? – спросил Эндер.

– Конечно.

– Он хочет узнать, – объяснила Кванда, – могут ли маленькие матери думать? Понимают ли они речь?

– Они? – переспросил Человек. – Да нет, они не умнее кабр. И лишь ненамного умнее масиос. Они делают только три вещи. Едят, ползают и держатся за наши сучья. А вот те, кто на стволе дерева, сейчас начинают учиться. Я помню, как ползал по коре материнского дерева. Значит, тогда у меня была память. Но я один из немногих, кто помнит так далеко.

Слезы навернулись на глаза Кванды.

– Все эти матери… Они рождаются, совокупляются, дают жизнь и умирают. Такими маленькими. Они даже не успевают понять, что жили.

– М-да, половой диморфизм, доведенный до смешного, – покачала головой Эла. – Матери достигают зрелости в раннем возрасте, отцы – в глубокой старости, а доминирующие самки стерильны. Какая ирония, не правда ли? Они управляют целым племенем, но не могут передать свои гены…

– Эла, – прервала ее Кванда, – а если мы придумаем способ, позволяющий этим несчастным рожать и не быть съеденными? Кесарево сечение. А для детенышей – питательные заменители, высокое содержание белка. Как ты думаешь, может маленькая мать выжить и стать взрослой?

У Элы не было возможности ответить. Эндер схватил их обеих за руки и оттащил от дерева.

– Как вы смеете? – прошептал он. – А если они отыщут способ – и наши трехлетние девочки начнут рожать детей, а те, чтобы появиться на свет, станут поедать маленькие тела своих матерей?

– О чем вы говорите? – возмутилась Кванда.

– Это омерзительно, – согласилась Эла.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы подрубить корень всей их жизни, – твердо сказал Эндер, – а чтобы проложить путь и разделить с ними мир. Через сто или пятьсот лет, когда они будут знать достаточно, чтобы самим вносить изменения, они решат, что им делать с тем, как рождаются их дети. Но мы ведь даже представить себе не можем, что произойдет, если число взрослых самцов и самок уравняется. И что, кстати, будут делать эти самки? Они ведь больше не смогут рожать детей, не так ли? И стать отцами, как самцы, тоже. Так зачем они?

– Но они умирают еще до жизни…

– Они есть то, что они есть. И они сами будут решать, что им менять. Они, а не вы, с вашим слепым человеческим желанием помочь им прожить полные и счастливые жизни, совсем как наши.

– Вы правы, – сказала Эла. – Конечно, вы правы, простите меня.

Для Элы свинксы не были людьми, просто еще один вид местной фауны. А она привыкла, что у инопланетных животных вывихнутый и нечеловеческий образ жизни. Но Эндер видел, что Кванда все еще расстроена. В ее сознании переход произошел давно: она думала о свинксах как о «нас», а не как о «них». Она принимала все известные ей странности в их поведении, даже убийство ее отца, как нечто находящееся в пределах допустимого. Это значило, что она куда более терпима и куда лучше понимает свинксов, чем Эла, даже если Эла станет учиться. Но именно эта позиция делала Кванду уязвимой: она не могла спокойно смотреть на жестокие, по человеческим меркам, обычаи своих друзей.

А еще Эндер заметил, что после многих лет общения со свинксами Кванда переняла одну из их привычек. В минуты душевной тревоги, боли, беспокойства ее тело словно каменело. А потому он напомнил ей о принадлежности к роду человеческому тем, что обнял за плечи и притянул к себе.

От его прикосновения Кванда чуть-чуть оттаяла, нервно рассмеялась и тихо сказала:

– Вы знаете, о чем я все время думаю? Что маленькие матери рожают детей и умирают некрещеными.

– Если епископ Перегрино обратит свинксов, – ответил Эндер, – возможно, они позволят окропить внутренность материнского дерева святой водой и произнести все надлежащие слова.

– Не смейтесь надо мной.

– Я не смеюсь. Однако сегодня мы будем просить их только о тех изменениях, которые позволят нам свободно жить рядом с ними, и не более. И сами согласимся измениться лишь настолько, чтобы они могли выносить наше присутствие. Соглашайся. Иначе нам придется снова подключить ограду. Неограниченный контакт действительно может погубить их.