Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович - Страница 129

129

«Жан, Жак, Гийом, Густав…»

Жан, Жак, Гийом, Густав — Нормальные французы, — Немного подлатав Расползшиеся узы, Бесцветные, как моль, Разинув рты без кляпа, Орут: «Виват, Жан-Поль, Наш драгоценный папа!» Настороже, как лось, Наш папа, уши — чутки. Откуда что взялось — Флажки, плакаты, дудки? Страшась гореть в аду, Поют на верхней ноте. «А ну-ка, ниспаду Я к ним на вертолете!» «Есть риск! — предупредил Пилот там, на экране, — Ведь шлепнулся один Не вовремя в Иране». «Смелее! В облака, Брат мой, ведь я в сутане, А смерть — она пока Еще в Афганистане!» — И он разгладил шелк Там, где помялась лента, И вскоре снизошел До нас, до президента. Есть папа, но была Когда-то божья мама. Впервые весела Химера Нотр-Дама. Людским химер не мерь — Висит язык, как жало. Внутри ж ее теперь Чего-то дребезжало. Ей был смешон и вид Толпы — плащи да блузки… Ан, папа говорит Прекрасно по-французски. Поедет в Лувр, «Куполь» И, может быть, в Сорбонну, Ведь папа наш, Жан-Поль, Сегодня рад любому. Но начеку был зав Отделом протокола: Химере не сказав Ни слова никакого, Он вышел. Я не дам Гроша теперь за папу. Химеры Нотр-Дам, Опять сосите лапу! <1980>

«Неужто здесь сошелся клином свет…»

Неужто здесь сошелся клином свет, Верней, клинком ошибочных возмезди[й]… И было мне неполных двадцать лет, Когда меня зарезали в подъезде. Он скалился открыто — не хитро, Он делал вид, что не намерен драться, [И в<д>руг] — ножом под нижнее ребро И вон — не вынув, чтоб не зама[ра]ться. Да будет выть-то! Ты не виновата — Обманут я улыбкой и добром. Метнулся в подворотню луч заката И спрятался за мусорным ведром… Еще спасибо, что стою не в луже, И лезвие продвинулось чуть глубже, И стукнула о кафель рукоять, Но падаю — уже не устоять. <1980>

ДВЕ ПРОСЬБЫ

М. Шемякину — другу и брату — посвящен сей полуэкспромт

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я Гоню их прочь, стеная и браня. Но вместо них я вижу виночерпия — Он шепчет: «Выход есть. К исходу дня — Вина! И прекратится толкотня, Виденья схлынут, сердце и предсердие Отпустит, и расплавится броня!» Я — снова я, и вы теперь мне верьте, — я Немногого прошу взамен бессмертия — Широкий тракт, холст, друга да коня; Прошу покорно, голову склоня, Побойтесь Бога, если не меня, — Не плачьте вслед, во имя Милосердия! Чту Фауста ли, Дориана Грея ли, Но чтобы душу дьяволу — ни-ни! Зачем цыганки мне гадать затеяли? День смерти уточнили мне они… Ты эту дату, Боже, сохрани, — Не отмечай в своем календаре или В последний миг возьми и измени, Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли И чтобы агнцы жалобно не блеяли, Чтоб люди не хихикали в тени, — От них от всех, о Боже, охрани — Скорее, ибо душу мне они Сомненьями и страхами засеяли! Париж, 1 июня 1980 г.

«Как зайдешь в бистро-столовку…»

Михаилу Шемякину — чьим другом посчастливилось быть мне

Как зайдешь в бистро-столовку, По пивку ударишь — Вспоминай всегда про Вовку: Где, мол, друг-товарищ! <А> в лицо — трехстопным матом, Можешь — хоть до драки, — Про себя же помни: братом Вовчик был Шемяке. Баба, как наседка, квохчет (Не было печали!), — Вспоминай! Быть может, Вовчик — «Поминай как звали». М. Chemiakin — всегда, везде Шемякин, — А посему французский не учи!.. Как хороши, как свежи были маки, Из коих смерть схимичили врачи. . . . . Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! — Поживем еще, братишка, Po-gi-viom! 1980

«И снизу лед, и сверху — маюсь между…»

И снизу лед, и сверху — маюсь между, — Пробить ли верх иль пробуравить низ? Конечно — всплыть и не терять надежду, А там — за дело в ожиданье виз. Лед надо мною, надломись и тресни! Я весь в поту, как пахарь от сохи. Вернусь к тебе, как корабли из песни, Всё помня, даже старые стихи. Мне меньше полувека — сорок с лишним, — Я жив, тобой и господом храним. Мне есть что спеть, представ перед всевышним, Мне есть чем оправдаться перед ним. 1980