Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович - Страница 89

89

ПОЖАРЫ

Пожары над страной всё выше, жарче, веселей, Их отблески плясали в два притопа три прихлопа, — Но вот Судьба и Время пересели на коней, А там — в галоп, под пули в лоб, — И мир ударило в озноб От этого галопа. Шальные пули злы, слепы и бестолковы, А мы летели вскачь — они за нами влет, — Расковывались кони — и горячие подковы Летели в пыль — на счастье тем, кто их потом найдет. Увертливы поводья, словно угри, И спутаны и волосы и мысли на бегу, — А ветер дул — и расплетал нам кудри И распрямлял извилины в мозгу. Ни бегство от огня, ни страх погони — ни при чем, А Время подскакало, и Фортуна улыбалась, — И сабли седоков скрестились с солнечным лучом, — Седок — поэт, а конь — пегас. Пожар померк, потом погас, — А скачка разгоралась. Еще не видел свет подобного аллюра — Копыта били дробь, трезвонила капель. Помешанная на крови слепая пуля-дура Прозрела, поумнела вдруг — и чаще била в цель. И кто кого — азартней перепляса, И кто скорее — в этой скачке опоздавших нет, — А ветер дул, с костей сдувая мясо И радуя прохладою скелет. Удача впереди и исцеление больным, — Впервые скачет Время напрямую — не по кругу, Обещанное завтра будет горьким и хмельным… Легко скакать, врага видать, И друга тоже — благодать! Судьба летит по лугу! Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули — Замешкалась она, забыв махнуть косой, — Уже не догоняли нас и отставали пули… Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?! Пел ветер все печальнее и глуше, Навылет Время ранено, досталось и Судьбе. Ветра и кони — и тела и души Убитых — выносили на себе. 1978

ЛЕТЕЛА ЖИЗНЬ

Я сам с Ростова, я вообще подкидыш — Я мог бы быть с каких угодно мест, — И если ты, мой Бог, меня не выдашь, Тогда моя Свинья меня не съест. Живу — везде, сейчас, к примеру, — в Туле. Живу — и не считаю ни потерь, ни барышей. Из детства помню детский дом в ауле В республике чечено-ингушей. Они нам детских душ не загубили, Делили с нами пищу и судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Я сам не знал, в кого я воспитаюсь, Любил друзей, гостей и анашу. Теперь чуть что, чего — за нож хватаюсь, — Которого, по счастью, не ношу. Как сбитый куст я пó ветру волокся, Питался при дороге, помня зло, но и добро. Я хорошо усвоил чувство локтя, — Который мне совали под ребро. Бывал я там, где и другие были, — Все те, с кем резал пополам судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Нас закаляли в климате морозном, Нет никому ни в чем отказа там. Так что чечены, жившие при Грозном, Намылились с Кавказа в Казахстан. А там — Сибирь — лафа для брадобреев: Скопление народов и нестриженых бичей, — Где место есть для зэков, для евреев И недоистребленных басмачей. В Анадыре что надо мы намыли, Нам там ломы ломали на горбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Мы пили всё, включая политуру, — И лак, и клей, стараясь не взболтнуть. Мы спиртом обманули пулю-дуру — Так, что ли, умных нам не обмануть?! Пью водку под орехи для потехи, Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилáв, — В Норильске, например, в горячем цехе Мы пробовали пить стальной расплав. Мы дыры в деснах золотом забили, Состарюсь — выну — денег наскребу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Какие песни пели мы в ауле! Как прыгали по скалам нагишом! Пока меня с пути не завернули, Писался я чечено-ингушом. Одним досталась рана ножевая, Другим — дела другие, ну а третьим — третья треть… Сибирь, Сибирь — держава бичевая, — Где есть где жить и есть где помереть. Я был кудряв, но кудри истребили — Семь пядей из-за лысины во лбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Воспоминанья только потревожь я — Всегда одно: «На помощь! Караул!..» Вот бьют чеченов немцы из Поволжья, А место битвы — город Барнаул. Когда дошло почти до самосуда, Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, — Те и другие были не отсюда, Но воевали — словно за себя. А те, кто нас на подвиги подбили, Давно лежат и корчатся в гробу, — Их всех свезли туда в автомобиле, А самый главный — вылетел в трубу. 1978

О КОНЦЕ ВОЙНЫ

Сбивают из досок столы во дворе, — Пока не накрыли — стучат в домино… Дни в мае длиннее ночей в декабре, И тянется время — но все решено! Уже довоенные лампы горят вполнакала, Из окон на пленных глазела Москва свысока, — А где-то солдатиков в сердце осколком толкало, А где-то разведчикам надо добыть языка. Вот уже обновляют знамена, и строят в колонны, И булыжник на площади чист, как паркет на полу, — А все же на запад идут и идут, и идут батальоны, И над похоронкой заходятся бабы в тылу. Не выпито всласть родниковой воды, Не куплено впрок обручальных колец — Всё смыло потоком великой беды, Которой приходит конец наконец! Со стекол содрали кресты из полосок бумаги, И шторы долой — затемненье уже ни к чему, — А где-нибудь — спирт раздают перед боем из фляги: Он все выгоняет — и холод, и страх, и чуму. Вот уже очищают от копоти свечек иконы, А душа и уста — и молитвы творят, и стихи, — Но с красным крестом всё идут и идут, и идут эшелоны, А вроде по сводкам — потери не так велики. Уже зацветают повсюду сады, И землю прогрело и воду во рвах, — И скоро награда за ратны труды — Подушка из свежей травы в головах! Уже не маячат над городом аэростаты, Замолкли сирены, готовясь победу трубить, — Но ротные все-таки выйти успеют в комбаты — Которого всё еще запросто могут убить. Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны, Вот и клятвы слышны — жить в согласье, любви, без долгов, — И все же на запад идут и идут, и идут эшелоны, А нам показалось — почти не осталось врагов!.. 1978