Западноевропейская литература ХХ века: учебное пособие - Шервашидзе Вера Вахтанговна - Страница 35

нах, теряет жесткий контур категорических оценок. Писатель Эдуар называет любовь очередной иллюзией, мнимостью: «Какой бы сверхчеловеческий разум смог бы провести четкую границу между моей любовью к Лоре и рожденным моей фантазией образом этой любви, между мыслью, что я люблю ее меньше, и уменьшением любви. В области чувств реальное не отличается от воображаемого».

Каждый из персонажей совершает свой выбор в мире мнимых ценностей. Бернар, бежавший из семьи, обрел свободу. Но свободой сыт не будешь – он крадет чемодан у писателя Эдуара, не видя в этом поступке ничего предосудительного. На первых порах эйфории свободы Бернар использует любые средства, чтобы выжить. В его характере нет четкого контура: он меняется в зависимости от «освещения». Глазами Лоры Бернар – образец честности и чистоты, в глазах Эдуара – мошенник и плут, личность несостоявшаяся. Сам же Бернар хотел бы, чтобы его внешняя ценность всегда совпадала с внутренней: ему хотелось «быть», а не казаться.

Идеалом же для Бернара был А. Рембо, жизнь которого он сочинил в соответствии со своими представлениями о свободе. Вседозволенность превращается в опасную игру со смертью: самоубийство для Бернара высшая форма «богоравности». В этой теме ощущается влияние Ф.М. Достоевского, с которым А. Жид ощущал созвучие и идеи которого интерпретировал в соответствии со своей концепцией свободы. «Я очень хорошо понимаю Дмитрия Карамазова в тот момент, когда он спрашивает у своего брата, понимает ли тот, что можно убить себя просто от восторга, от обыкновенного избытка жизни», – говорит Бернар.

А. Жид показывает оборотную сторону этики «имморализма»: рассудочные игры Бернара в «богоравность» спровоцировали самоубийство малолетнего Бориса, буквально понявшего слова Бернара «убить себя просто от восторга». Бернар, как и Иван Карамазов, оказался косвенным убийцей своего младшего друга.

Однако в отличие от героя Достоевского «имморалист» А. Жида не страдает от мук «нечистой совести», не вздергивает себя на дыбу раскаяния. «Имморализм», с точки зрения А. Жида, порождается отсутствием ценностных критериев в основах творения. Обвинением миру, в котором «жестокость – первое из свойств Бога», звучат слова Лаперуза – деда Бориса: «Мы стараемся убедить себя, будто все это, существующее на земле, от дьявола, но это объясняется тем, что мы не нашли бы в себе сил простить Богу. Он играет с нами, как кошка с мышью, которую она мучит».

Роман «Фальшивомонетчики», несмотря на фрагментарность повествования, представляет гармоничное слияние идейного замысла и формы. Этика вседозволенности становится не только питательной средой «имморализма», но и законом субъективного произвола творчества в романе. «Фальшивомонетчики» – произведение, открывшее новую страницу поиска не только смысла, но и формы. А. Жид, изображая в своих произведениях переживание бытия в «мире, где все дозволено», предвосхитил французский экзистенциализм.

За цельность творческого поиска, за вклад в развитие мировой литературы А. Жид был удостоен в 1947 г. Нобелевской премии. В своем духовном завещании, в «Осенних листках» (1947), патриарх французской литературы сказал: «Я свергаю с алтаря Бога и возношу на его место человека».

Андре Мальро (1901 – 1976)

Критика называла А. Мальро не только «свидетелем XX века», но и «властелином душ», «истолкователем страстей, мифов, роковых сил XX столетия».

Раннее творчество А. Мальро складывается в начале 20-х годов. Это произведения, написанные в жанре фэнтези: «Бумажные луны» (1921), «Текст для идола с рожком» (1923), «Королевство Фарфелю» (1928). Основная цель писателя – воспроизведение экзистенциальной смыслоутраты. Используя сюрреалистическую стилистику – языковую игру, черный юмор, гротеск, ошеломляющую метафору, Мальро создает адекватное воплощение тщеты и нелепости жизни. Названия всех трех произведений пост-

роены на сюрреалистическом принципе сочетания несочетаемого. Как и в сюрреализме («Растворимая рыба» А. Бретона, «Магнитные поля» Ф. Супо и А. Бретона), названия произведений Мальро не имеют никакого отношения к содержанию. Писатель не анализирует абсурд, а демонстрирует его, погружая читателя в атмосферу бессмысленности. Создание предельной наглядности стало возможным благодаря понятию искусства как игры. В фантастических феериях Мальро действительность и вымысел уравниваются в правах, размываются границы категорий пространства и времени. Пространство, как и персонажи, лишаются всякой конкретности, являясь символическим воплощением человека и человеческого существования. Используя принцип снижения повествования и образов персонажей при помощи черного юмора и гротеска, Мальро создает ошеломляющую метафору абсурда.

В своей попытке выразить парадоксальность, абсурдность существования Мальро, используя сюрреалистическую стилистику, придает предельную наглядность экзистенциальной смыслоутрате.

Однако вскоре Мальро теряет интерес к литературным занятиям. Его неудержимо привлекает Восток – Индокитай и Китай, где бурлят политические и революционные страсти. Бытует легенда о Мальро, участнике Кантонской революции 1925 г. и шанхайских событий 1927 г., столь достоверно воспроизведенных в романах «Завоеватели» (1928) и «Человеческое существование» (1933).

Легенда обросла фактами после публикации перевода романа «Завоеватели» на немецкий язык в берлинском журнале «Европейское ревю» в 1928 г. Биографическая справка гласила: «Мальро родился в Париже. Направлен министерством колоний в Камбоджу и Сиам с археологической миссией (1923). Член руководящего комитета партии "Молодой Аннам" (1924). Комиссар Гоминдана в Индокитае (1924 – 1925). Заместитель комиссара по пропаганде Бородина при руководящем комитете национально-освободительного движения в Кантоне (1925)».

Опровержений со стороны Мальро не последовало, и легенда о герое Кантонской революции пошла гулять по свету, обрастая все новыми подробностями.

На самом деле весь политический опыт Мальро в Индокитае ограничился участием в либеральном движении «Молодой Аннам» и пропагандой идей этого движения в основанной им газете «Индошин». После закрытия газеты, в 1926 году Мальро возвратился во Францию.

Неудачный опыт азиатской одиссеи, мучительное переживание «Заката Европы», кризиса европейского сознания определили тональность первых философских эссе Мальро – «Искушение Запада» (1926) и «Европейская молодежь» (1927). В этих произведениях намечаются контуры философской мысли писателя, его «трагического гуманизма», опирающегося на философию жизни Ф. Ницше и О. Шпенглера.

Отталкиваясь от шпенглеровской концепции непроницаемости и замкнутости различных культур, Мальро строит эссе «Искушение Запада» на противопоставлении Востока и Запада. Каждый из типов культуры, считал Шпенглер, вырастает на основе своего собственного уникального «прафеномена» (т.е. способа переживания жизни) и, подчиняясь жесткому биологическому ритму, проходит основные фазы развития: рождение и детство, зрелость и закат. Шпенглер вводит противопоставление между культурой и цивилизацией. Культура характеризуется как «органический» тип эволюции во всех сферах общественной жизни – социальной, политической, религиозной и т.д. Второй этап – цивилизация характеризуется «механическим типом эволюции», представляющим «окостенение творческих начал культуры и ее распад». Европа, с позиции Шпенглера, переживает стадию цивилизации, а потому ее закат неизбежен.

В сопоставлении Запада и Востока в эссе Мальро четко обозначается преемственность шпенглеровской традиции. Писатель утверждает труднопреодолимую границу двух культур: в одной из них (Восток) есть Бог, есть нравственно-этические ценности, личность слита с коллективом; в другой (европейской) – крушение всех традиционных ценностей, «смерть Бога» и зияющая бездна абсурда.

«Европейцы устали от самих себя, от собственного индивидуализма, который трещит по швам. То, что их поддерживает, – это отрицание всего... Способные действовать вплоть до самопожертвования, они хотели б найти в действии более глубокий смысл».