Возрождение из пепла - Белова Елена Петровна - Страница 46

– Мелочь!

– Пухополз!

– Глазастик листиковый!

– Мымрик!

Вы не обзываетесь теми словами, которыми бранятся на улице – от этого мама сердится. Куда лучше выдумать ругательные слова самим, это не обидно, а смешно… и помириться легко. Вы еще переругиваетесь, когда на кухне появляются двое мужчин… Ты еще успеваешь увидеть, как Дим быстро заступает им дорогу, закрывает тебя своей спиной… И в комнате сразу выключается свет.

Тут темно и холодно, как в подвале, и очень болит голова… Что это? Это ведь не дом… Все плывет, ничего не видно… Ты хочешь позвать маму, но голос не слушается, и рядом… рядом слышатся голоса:

– Обоих? Вы рехнулись? Родители нас живьем спалят!

– Младшего можно потом вернуть.

– Какого черта вы его вообще притащили? Я заказывала первенца!

– Да ты б видела, что этот твой «заказ» устроил! Чуть не прикончил нас! Пришлось малявке ножик к горлу приставить, только тогда этот притих…

– Ладно, готовим алтарь. Вы сделали, как я сказала?

– Да, снотворное ему влили сразу же, как только сцапали. Он спит.

Тебе пять, и злых колдунов ты видел только в мультиках, но ты понимаешь, что нужно молчать. И голову осторожно поворачиваешь, чтоб не заметили. И прутья клетки трогаешь осторожно – один… два… Может, они и заговоренные – пальцы сильно колет, до слез просто. Но получалось же пробивать мамины и папины «сетки» – на сладостях там или на красивых баночках с цветными зельями. Папа и мама даже не замечали, когда сетки были сломаны. Они только на пропажу сердились, так что они с Димкой брали понемножку, чтоб незаметно было.

…Дим лежит рядом. И не шевелится. Тот дядька сказал, что он спит. А губы в крови. Сейчас, сейчас… Только цепь придержать ладошкой, чтоб не брякала. Цепь? И какие-то штуки на руках – как мамины браслеты, только от них больно. Что ж это такое?

Это пещера, точь-в-точь как в аниме про злого чародея – темные стены из камня, костер, на полке травы и горшки. На полу вокруг одного камня что-то начерчено, и там… там они. Те, кто забрали их из дома. У одного, лохматого, в руках был череп…

– Давайте старшего.

У тебя сильно болит голова, и глаза еле видят, и папа сто раз говорил, что нельзя телепр… переносить себя, когда тебе плохо. Но времени больше нет, потому что один из тех идет к ним. За Димом.

И ты решаешься – обнимаешь Дима за шею, из всех сил зажмуриваешься… и вы падаете… падаете… Прямо на ковер в гостиной.

Тебе пять, и у вас с мамой общий секрет – подарки на день рождения Дима. Вы прячете их в детской, на чердаке, в подвале – везде. И на видное место вешаете «Карту поиска сокровищ», по которой можно догадаться, где они спрятаны. Диму понравится – недаром весь последний месяц ты осторожненько выспрашивал про его желания. Поэтому вы сегодня и не вместе – папа забрал Вадима на рыбалку одного, чтобы вы с мамой подготовили дом. Папа даже выходной на работе взял, хотя сам говорил, что там «все на ушах из-за возмущения Граней и возможного прорыва». Но взял. Ты с нетерпением ждешь, когда они с папой вернутся.

А их нет и нет, и мама начинает тревожно поглядывать на часы. Потом тянется к мобильному телефону, но ты это уже еле видишь.

Что-то случилось. Стало холодно и тревожно. И комната словно раздвоилась – ты еще здесь, и мамины пальцы ложатся тебе на лоб… но ты и там – на берегу быстрой горной речки, где воздух прорезает прямая черно-фиолетовая щель. Твои глаза удивленно смотрят, как она расширяется на глазах, превращается в дыру, и оттуда прыгают несколько человек. Ты никогда не видел такого телепорта…

– Не может быть! Вадим, домо… – Голос отца обрывается, и папа… папа… Нет!

Нет-нет-нет! Папа!

Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается – и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам…

Ты не помнишь, что дальше. Просто становится очень больно.

Тебе пять, и ты единственный мужчина в опустевшем доме. Ты держишься и не плачешь, когда Светлые Стражи приносят домой мертвого отца и говорят маме что-то о неожиданном массовом прорыве каких-то дай-имонов. И отводят глаза, когда ломкий мамин голос спрашивает о Диме. Ты не плачешь. Ты мужчина. Должен заботиться о маме…

Но в детской, рядом с пустой кроватью Дима, ты перестаешь притворяться, и слезы прорываются сами, потому что там, внутри, где-то в груди, что-то болит, и болит не переставая, то примолкая, то разгораясь настоящим костром. Пусто, плохо, страшно и больно-больно-больно!

Где ты, Дим?

Где ты?

Дима-а!

Я… здесь…

Ты резко поднимаешь голову. Дим?! Дим… Где? В комнате пусто… Димка, где ты? Мне же не показалось? Дим!

Я… здесь…

Не показалось! Нет-нет… Это не в комнате, это… это где-то в голове… Как это? Дим… Димка, ты живой?!

Я… да… кажется…

Дим… И двумя ладошками быстро-быстро провести по лицу, стирая слезы. Не плакать. Не сейчас. Дим живой. И ты его найдешь. Ты закусываешь губу, ты жмуришься, как на игре в прятки. Найти. Чтобы найти, надо почувствовать. Как учил Димка. Так никто не умеет, ни мама, ни другие ребята – только они с Димом. Протянуть ниточку… Ну давай же…

– Дим! Где ты?!

И снова где-то в голове шепчет очень усталый, тихий голос: Не знаю… Больно…

Ты и сам слышишь, что Димке больно – это всегда так, у них одна боль на двоих, мама шутила, что они как близнецы…

– Дим… – Не плакать, не плакать. – Дим, открой глаза, посмотри – где ты? И ищи нас!

Глухая темнота перед глазами чуть расступается, и голос звучит живее:

– Леш? Это правда ты?.. А я думал, снится.

– Иди домой! Ты можешь идти?

– Не знаю… Мне… меня… – Голос снова точно выцветает, рвется, как нитка… уходит…

Он уходит, и ты цепляешься за него, как котенок за клубок с нитками, хватаешь то, непонятно что, которое всегда одно на двоих, тянешь… и точно в стену колотишься:

– Иди сюда! Сюда! Прятки, Дим! Ищи! Дим, ищи!

Ты кричишь так, что братик просыпается… неуверенно оглядывается вокруг… тебя начинает колотить дрожь, когда ты видишь, где он…

– Прятки, Дим! Ищи меня! Ищи меня…

Но ты опять перестаешь его видеть. Кругом темно и тихо, ты один в пустой детской, ты снова один… еще секунду.

А потом что-то начинает мигать рядом, что-то похожее… похожее на тучку брата… Дим! Он появляется прямо рядом с кроватью, непохожий на себя, всклокоченный, худой, в разодранной майке, и сразу падает.

– Леш…

И тогда ты кричишь так, что прибегает и мама, и два папиных друга…

Тебе шесть, и ты снова один в детской. Дима опять забрали папины друзья Стражи. На «беседу». Ты сердишься на них – неужели нельзя оставить брата в покое? Он же сказал, что ничего не помнит! И в память сколько раз пытались пробиться – не получается. Не хочет он помнить, ну и не трогайте его!

Хотя, может, и правда было б лучше помнить, как сказал тот дядя в очках. Может, тогда б Димка не кричал по ночам?

Его, Леша, тоже спрашивали – как получилось наладить контакт, как Димке удалось выжить у дай… демонов, как они теперь ладят. Ты честно отвечаешь, надеясь, что братику помогут. Но все равно, что-то не нравится тому Стражу, который смотрит за их семьей, и он снова и снова утаскивает Дима в Свод, смотреть и «беседовать».

Тебе семь, и ты ничего не видишь от боли. И может, вообще больше ничего не увидишь – глаза… И Дим, ругаясь и всхлипывая, что-то колдует и колдует рядом, проклиная эти гадские защиты, этот, будь он неладен, Свод и этих Стражей, которые отгораживаются от всех подряд! А потом хватает тебя на руки.

Тебе семь, а Диму девять, когда мама, виновато улыбаясь, говорит, что, возможно, у них снова будет братик. Или сестричка. И маме с дядей Андреем придется пожениться. Она надеется, что они поймут.