И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич - Страница 27

Вскоре явилось и подтверждение — небольшая дубрава с колодцем и долбленым корытом, в котором еще не высохла вода. Из таких обычно поят скот и лошадей. А вот и большое кострище, чисто обглоданные бараньи кости, лошадиный и верблюжий помет…

Решили заночевать здесь, благо воды было в избытке, пусть и солоноватой. Для начала и сами напились, и коней напоили, и еду сварили — столько радости! Ведь в последние дни на пути не попадалось ни единой речушки, ни единого родника. На радостях и корыто наполнили, — приятно было поднимать потяжелевшую бадью, слушать, как звенят улетающие в черную глубину капли, смотреть, как купается в холодной купели серебряный месяц.

Оставив для ночного бденья стражу, выбрали место под раскидистым дубом и, сбившись поплотнее, улеглись спать. Ночи к тому времени были уже прохладными, и Ягила с Добрецом, боясь застудить детей и женщин, долго устраивали им постели потеплей. А потом и вовсе расхотелось спать.

Насколько позволял свет костра и месяца, наблюдали за пасущимися лошадьми, обошли дубраву, поговорили со стражей. И вдруг один из дружинников насторожился.

— Тихо, братия… Что-то в степи не так.

Лег на землю, припал к ней одним ухом, другим:

117

— Земля гудит. Точно войско скачет…

Мигом подняли всех мужчин, те — за мечи и топоры. Кто-то догадался пригасить костер. Замерли в ожидании.

— Гудит, гудит земля…

— Однако уже хорошо слыхать… Близко…

— Ну, Перун великий, пособи!..

И вдруг все стихло. Но и при слабом свете месяца уже можно было разглядеть в ночи большое темное пятно и даже силуэты отдельных лошадей.

— Чего-то встали, — обронил Добрец, тоже уже оружный, готовый к сече. — Может, брат, и нам — на коней?

— Против такого войска твоя дружина не сила. Подождем, может, дадут боги, еще мимо пройдут.

— Тихо, мужи!..

А там, в том темном пятне, опять что-то задвигалось, затопало, заржало враз несколько лошадей. Им тут же отозвались и свои, сурожские. И тогда все тот же дружинник, в прошлом бывалый степняк, догадался:

— Не войско это, не войско! Дикие кони это. Вольные, из степей!..

Но тут заволновались свои. Заржали, зафыркали, потянулись к степям.

— Держи лошадей, не то уведут! Уведут ведь, говорю!..

Добрец первым почувствовал новую опасность и кинулся за своим конем. Поймал, накинул узду, взнуздал. То же сделали и другие, но лошади еще долго не могли успокоиться — ржали, крутили головами, вскидывались на дыбы.

А степняки все не уходили, лишь перемещались с места на место вокруг дубравки и словно чего-то ждали. Когда оказывались совсем близко, вожак табуна, гневно храпя и действуя зубами и копытами, осаживал их назад.

— Да они же на водопой пришли, — догадался Ягила, — а тут мы. Сторожкие, чисто звери!

— Может, уйти нам? — сказал Добрец. — Отойдем подальше и уж там доспим, а?

— Жалко всех будить-то. Только пригрелись.

— Да никто уже не спит, глянь!

И верно, вокруг возов и между ними уже вовсю сновали старики и женщины, разбуженные случившемся переполохом.

— Что тут у вас? — подошла к Добрецу Блага. — Хазары?

— Побольше б таких хазар! — засмеялся тот. — Дикие кони, степняки. Чуть наших не увели!

— А много-то как! — удивилась Блага. — И как они тут одни, без людей?

— Вот как раз без людей им и хорошо. Это людям без них плохо… Как там дети, спят?

— Эти спят. Им что кони, что хазары.

Поскольку все уже были на ногах, снялись и поехали. А степняки тут же двинулись к воде. Напившись, какое-то время ходили вокруг колодца и кострища, вынюхивали следы людей, фыркали и как-то незаметно, словно растворившись, исчезли в степи.

На следующий день навстречу попался длинный обоз, шедший на восход солнца. Сурожцы уступили ему дорогу и, удивленно глядя на такую массу телег, лишь качали головами:

— Это ж надо, сколь их сбилось!.. Никак — купцы?

— И откуда едут, чего везут?

— Выходит, есть еще чем торговать Руси.

— Из Киева… О-хо-хо! А нам еще идти да идти!..

И все-таки они дошли. Сначала все чаще стали попадаться небольшие леса и перелески, потом степь отступила окончательно, и путники увидели Днепр.

Сердце Ягилы учащенно забилось.

— Непра-матушка, колыбель русичей… низкий поклон тебе от Сурожа… живи до скончания веков!..

Поприветствовав главную реку здешних славян, он вознес славу богам, благополучно приведшим сюда его род, пропел им достойные славы и кинул взор на противоположенный берег. Спросил перевозчика:

— Скажи, брат, а чей это род сидит на той горушке?

— На той горе, брат, сидит сам город Киев, — солидно ответствовал тот, снисходительно глядя на пришельцев. — А сам ты, медведь, из какой пущи явился?

Глава семнадцатая

— Ну, вот мы и приехали. В Русь… в Киевскую…

Ягила хмуро оглядел сбившиеся в кучу телеги родовичей, просторную поляну на краю голого осеннего леса, сам лес. Посмотреть в глаза людям не решался: сам был недоволен собой и от них одобрения не ждал.

Не понравился ему Киев с его крутой неустроенной дорогой на гору, еще более неустроенный Подол внизу с муравейником беспорядочно разбросанных хижин и землянок, с греческой церковью над Ручьем, бесчисленными оврагами.

Поначалу подумал: ну ладно, это бедное предградье, вот поднимемся наверх, там и будет настоящий город, стольный град русичей-полян, их гордость и краса.

А чего стоило подняться-то! Тут пеший, пока взойдет, сто потов прольет, а как быть с конями, с телегами? Кони сбивали о камень копыта, рвались из упряжи, опрокидывали возы, едва не падали сами. Пришлось каждую телегу вздымать едва не на руках. Хорошо что дружина Добреца еще не оставила их, помогла, а то бы…

Нет, не понравился Ягиле Киев. Вид с горы на Днепр, конечно, солидный, дух захватывающий, но где могучие каменные стены, где неприступные башни, которые можно было бы сравнить если не с херсонесскими, то хотя бы с сурожскими?

Вид скромных валов с деревянными заплотами и деревянными же башенками оскорблял его несбывшиеся ожидания, горько разочаровывал. После того, что осталось в памяти о городах покинутой родины, досада и оторопь рвали душу. Неужели не понимают здешние князья, что при таком обилии врагов не устоять деревянному Киеву? Похоже, что с тех пор, как утвердил его великий Кий, тут мало что изменилось. Варягам Аскольду и Диру с их варяжской дружиной, может, все равно, они тут чужаки и временщики, но о чем думают сами русы? Это же их отчая земля, единственная на свете…

Нет, не это виделось в мечтах Ягиле, не этого ожидал он увидеть на Непре-реке.

— Ну вот, — повторил он убитым голосом. — Русь… Киевская…

Кроме этой, Киевской, он знал еще Северскую, Венедскую, Новгородско-словенскую, погибшую Сурожскую. И каждая сама по себе, каждая в особицу. Поначалу он думал уйти в Северскую землю, но вспомнил отца Заряна, его слова о необходимости всегда быть с Киевом, и ослушаться не посмел.

Единственное, что грело сердце, — вера пращуров здесь еще держалась. И хотя князья огречились, святилища Влеса на Подоле и Перуна на Горе стояли, и люди к ним шли. Ради этого и привел он сюда свой род.

— О чем, брат, тужишь? — окликнул его Добрец, подходя с двумя заступами в руках. — Если думаешь, с чего начать, так я уже решился: первое, что нам нужно, так это крыша над головой.

— Успеем ли? Просич[36] ведь на дворе, — шагнул ему навстречу Ягила.

— Пока не об избе речь. То впереди. А для начала без землянки нам никак. Вон женщины наши с детьми малыми стынут. А просич киевский не то что в Суроже — зима тут, по всему, иная.

Ягила согласно покивал, взял один из заступов и напомнил о лошадях, которые сейчас, стреноженные, жевали пожухлую траву.

— Для них из жердин тоже что-то сладим. И хотя бы этой сохлой травы воз-другой на зиму насерпить надо. Когда все успеем?

— Главное — начать. А там и женщины помогут.

36

Просич — месяц ноябрь по современному календарю.