Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Степанов Сергей Александрович - Страница 11

Опыт Аустерлица помог выработать новые правила действия для русской артиллерии. Алексей Ермолов, принявший командование конной артиллерией, убеждал, что, опираясь на накопленный опыт, следует отказаться от правила во что бы то ни стало беречь орудия. За потерю пушек командиров строго наказывали. Ермолов доказывал, что это заставляет артиллеристов сниматься с позиций задолго до того, как в этом возникнет необходимость. Но Ермолов был практиком и не оформил свои мысли на бумаге. «Первым, высказавшим их печатно, был молодой, даровитый гвардии конно-артиллерист поручик Дмитрий Столыпин, участник Аустерлица…»[48] – отмечалось в книге «Столетие российской конной артиллерии». В 1810 г. Столыпин опубликовал на страницах «Артиллерийского журнала» статью об употреблении конной артиллерии. Он подчеркивал: «Офицер под предлогом, что может потерять свои пушки, не должен отходить назад. Пушка никогда столько не наносит вреда, как перед тою минутою, что ее возьмут».

В канун Бородинского сражения начальник артиллерии соединенных армий генерал-майор Александр Кутайсов отдал приказ: «Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки». Так действовали орудия в центре сражения на редуте Раевского, который Наполеон назвал «редутом смерти». Ценой громадных потерь французам удалось захватить редут. Но Дмитрий Столыпин недаром писал в своем наставлении: «Тогда-то прикрывающее ее войско должно броситься вперед и отбить уже расстроенного неприятеля». Ермолов и Кутайсов во главе батальонов отбили редут. Двадцативосьмилетний генерал Кутайсов укорял офицеров, которые «кланялись» пролетавшим над их головами ядрам. Когда же ему самому пришлось поклониться, он засмеялся: «Это мое знакомое. Его при мне отливали». Начальник артиллерии пропал после смертельного свидания со знакомым ядром. Его тело так и не нашли, видели только обезумевшую лошадь под окровавленным седлом и предположили, что генерал был разорван на части. Убитого начальника артиллерии заменил Василий Костенецкий. Рассказывали, что в пылу сражения он деревянным банником отогнал от пушек польских улан. Потом он предлагал ввести в артиллерии железные банники, на что Александр I озадаченно заметил, что банники завести не трудно, но где же взять столько Костенецких. Дмитрий Столыпин в Бородинском сражении заменил убитого командира батареи. В «Истории лейб-гвардии конной артиллерии» отмечается: «Штабс-капитан Столыпин привел все орудия назад, хотя переход совершил он тащивши одно орудие с подбитым передковым колесом и среди неприятеля, рассыпанного по местности»[49].

В Бородинском сражении участвовал младший из братьев Афанасий Алексеевич Столыпин (1788 – 1864). Конный артиллерист, как и его брат Дмитрий, он получил боевое крещение в битве при Прейсиш-Эйлау, а в битве под Фридландом был ранен и удостоен ордена Святого Владимира 4-й степени с бантом – награду, которую можно было заслужить только на поле боя. Он служил под началом генерала Алексея Ермолова, который ценил его храбрость, но иногда ругал за безрассудство. Сослуживец Столыпина поручик Иван Жиркевич вспоминал, как однажды весной офицеры, «пообедав хорошенько» у Афанасия Столыпина, заспешили в штаб-квартиру: «Тогда Столыпин вдруг предложил ехать обратно через озеро, взявши на себя быть их вожатым. Сперва стали смеяться такому вызову, потом, видя его настойчивость и насмешку с выражением «струсили», и другие стали требовать непременно ехать через озеро, а у берегов уже саженей на десять и льда не оставалось». Несколько наиболее благоразумных поехали в объезд озера, «а прочие, в глазах наших, сперва вплавь, а потом, проламываясь на каждом шагу, через лед, побрели озером. Ермолов, с другого берега увидев в окно это безрассудство, вышел к ним навстречу, и когда они перебрались, порядком намылил им головы, грозил арестовать их…»[50]

В начале Бородинского сражения 2-я легкая артиллерийская рота, в которой служил поручик Афанасий Столыпин, находилась в резерве. Они стояли, словно на маневрах, в третьей линии и видели только, как из клубов порохового дыма выносили раненых. Мимо них пронесли генерала, чья нога волочилась по пыльной земле. То был смертельно раненный Багратион. Артиллеристы уже истомились в ожидании, как вдруг, по словам Ивана Жиркевича, к ним подскакал адъютант генерала Дохтурова. «Где здесь батарейная рота капитана Гогеля?» – закричал он. «Я и поручик Столыпин вскочили и подбежали к нему, закричав: «наша!»… Адъютант сказал нам, что мы должны идти на левый фланг, где нам он укажет место… Но едва мы вышли из кустов, как по нам раздался залп и мы прямо очутились пред двухъярусной неприятельской батареею. Адъютант поскакал назад. Гогель смешался, крича ему вслед: «Покажите нам место!» Я же, будучи впереди, при первом орудии, тронулся, скомандовав: «рысью!» и, втянувшись в интервал двух колон в линии, закричал: «выстраиваться влево». Нижняго яруса неприятельская батарея дала несколько выстрелов картечью, а верхняя пустила ядрами, так что в одно время ядром убило лошадь под Гогелем».

Капитан Гогель был сильно контужен, и командование ротой взял на себя Афанасий Столыпин. Легкая рота заняла позицию между редутом Раевского и Семеновскими флешами, доверху заваленными телами русских и французских солдат. Семнадцатилетний артиллерийский прапорщик Абрам Норов вспоминал: «Кирасирский его величества полк двинулся для удержания атаки. Наш батарейный командир Столыпин, увидев движение наших кирасир, взял на передки, рысью выехал несколько вперед и, переменив фронт, ожидал приближения неприятеля без выстрела. Орудия были заряжены картечью; цель Столыпина состояла в том, чтобы подпустить неприятеля на близкое расстояние, сильным огнем расстроить противника и тем подготовить верный успех нашим кирасирам». Как видим, Афанасий Столыпин хладнокровно следовал рекомендациям своего брата. Но французы тоже знали толк в военном искусстве: «Неприятель смело шел малой рысью прямо на грозно ожидавшую его батарею; но в то время, когда неприятельская кавалерия была не далее 150 саженей от батареи, на которой уже носились пальники, кавалерия эта развернулась на две стороны и показала скрытую за нею легкую батарею, снявшуюся уже с передков»[51]. Последовала скорострельная артиллерийская дуэль, в которой русские орудия оказались точнее. Граната из единорога взорвала зарядный ящик французской батареи. Последнее, что видел Норов, – это контратаку кирасир, смявших французскую кавалерию. Неприятельским ядром ему раздробило ногу.

Афанасий Столыпин вспоминал, как подъехал к раненому и выразил ему сочувствие: «Норов отвечал мне с своим всегдашним легким заиканием: «Ну что, брат, делать! Бог милостив! Оправлюсь и воевать на костыляшке пойду!»[52] Норов выжил, он действительно ходил на деревяшке, но это не помешало ему стать видным государственным деятелем, министром народного просвещения. В преклонные годы он написал критический разбор романа «Война и мир», в котором рассказал об Афанасии Столыпине и других богатырях и очень удивлялся, почему главным персонажем на Бородинском поле выведен Пьер Безухов в нелепом цилиндре.

В донесении фельдмаршала М.И. Кутузова о Бородинском сражении отмечено: «Поручики Жиркевич и Столыпин действовали отлично своими орудиями по неприятельским кавалерии и батареям, коих пальбу заставили прерывать». Афанасий Столыпин был награжден золотой шпагой с надписью: «За храбрость». Он участвовал в заграничном походе русской армии и вступил в поверженный Париж. В 1817 г. он вышел в отставку «за раною» в чине штабс-капитана и поселился в саратовском имении. Герой Отечественной войны был выбран сначала саратовским уездным, а потом губернским предводителем дворянства. Он оказался необычным предводителем. Вместо того чтобы защищать интересы помещиков, укрыл двух крепостных девушек, бежавших от жестокого барина, и выдал их замуж. Предводитель дворянства вел настоящую баталию против пензенского губернатора, за что ему было публично объявлено «высочайшее неудовольствие».