Дело о таинственном наследстве - Молчанова Татьяна - Страница 47

Доктор Никольский согласно на этот патетический выпад следователя кивнул.

– Но! – воскликнул Аркадий Арсеньевич, смигивая капли пота, попавшие со взволнованного лба на ресницы. – Тут чрезвычайно интересный момент, господа! Подсыпая яд в табак, Антон Иванович, производя сие действо, видимо, в темноте, совершает потрясающую ошибку, тем не менее приведшую его к требуемому результату. Он подсыпает яд не Феофане Ивановне, а графу! А граф, видимо действительно заколдованный от смерти, еще не пробуя новую порцию табака сам, предлагает его тетушке, и она в мучениях умирает…

Остальное, думаю, вам известно. Служащий больницы, куда привезли Феофану Ивановну, замечает некоторые не совсем обычные детали, и доктор Никольский приказывает тело вскрыть. Вскрытие показало, что Ровчинская скончалась от острого отравления цианидом…

Вот, собственно, и вся картина преступления, господа, – голос Аркадия Арсеньевича поник, сожалея и о несовершенстве этого мира, в котором возможны такие страшные преступления, и об окончании дела, которое стало, безусловно, драгоценным камнем в венце его карьеры.

Ну а к прямым, фактическим доказательствам вины Антона Ивановича, которые я тут уже озвучил, на похоронах случилось и косвенное, но, по моему глубочайшему убеждению, не менее значительное подтверждение. Как правильно заметил доктор в разговоре со мной, с психической точки зрения, Антон Иванович был сильно нездоров. Я имел возможность это наблюдать, господа: несколько неадекватные реакции, глубокая задумчивость, бормотания, вздрагивания. Видимо, все происшествия усугубили состояние Антона Ивановича в сильнейшей степени. А может, он почувствовал раскаяние, стоя у могилы своей жертвы. Нам не понять, что же так подействовало на сознание убийцы, – скорее всего, совокупность всех факторов, но сердце Антона Ивановича не выдерживает. В момент, когда Феофану Ивановну погребают, оно разрывается.

Да, господа, – вздохнул Аркадий Арсеньевич, – это было интересное дело! Так хитроумно пытаться убить одного человека, по прихоти судьбы уничтожить другого, а в конце, не добившись того, из-за чего убийства были придуманы, умереть самому… Н-да… – И, Аркадий Арсеньевич, медленно и аккуратно сложивши раскиданные по столу листы бумаги, сел.

Наверное, всему виной была все та же душевная усталость. От быстроты открытий и свершающихся действ. Бурных аплодисментов и всеобщего шокирования публики не случилось. То ли потому, что не были соблюдены классические жанровые моменты, когда преступник непременно находится среди присутствующих. То ли, наоборот, Аркадий Арсеньевич озвучил лишь ожидаемое… но… все были достаточно спокойны. Князь радовался, что все, наконец, разрешилось, невозможно устало выглядящий доктор Никольский тоже. Граф погрузился в воспоминания об Антоне Ивановиче, грустно пытаясь сопоставить свершенные им злодейства с видом вечно напуганного и трясущегося родственника.

«Господи, неужели он просто не мог попросить денег! – думалось ему. – У меня, у тетушки… Не о миллионах же речь шла. Ну да что в воспаленном мозгу действительно не исказится, не изуродуется. Совершенно прав был доктор Никольский, да и я с самого начала это подозревал. Ох, как нездоров был Антон Иванович… Тетушку жалко…»

А Наташа, вот Наташа удивлена была сильно… Так все просто оказалось, как же она не смогла прийти к таким же выводам, что и следователь? Как не догадалась, не упредила раньше? И уже хотелось заплакать, отчаяться, как ее саркастический голосок задал как всегда очень трезвый и резонный вопрос: «Действительно, как? И почему же про столик…» Следующую мысль, собственно, завершил тайный советник, громогласно поинтересовавшись у следователя:

– А помните, я вам давеча про тетушкину мебель рассказывал? А с этим-то, Аркадий Арсеньевич, что?

Публика, бывшая совершенно не в теме этого нового вопроса, немного оживилась…

– Ах да, действительно! – сощурился Аркадий Арсеньевич, забрался в портфель и достал еще один листочек. – Существует, господа, еще один маленький неразрешенный вопрос. Его мне задавал Дмитрий Мстиславович по просьбе некой любопытствующей особы.

Доктор Никольский посмотрел на «любопытствующую особу» с еле заметной улыбкой. Наташа улыбнулась в ответ, подумав: «Ну и хорошо, что меня не упоминают, ну и не нужно мне это вовсе».

А следователь продолжал:

– Не так давно у Феофаны Ивановны был украден чайный столик и варварски переломан вместе с другой старой мебелью в близлежащем лесу. Некоей особе сей факт показался странным, так вот, спешу удовлетворить разъяснением это происшествие. Взяв полицейские отчеты за те дни, в один из которых могло быть совершенно сие злодеяние, я достаточно быстро обнаружил искомое. Зачитываю:

«…-го августа был подобран шедший вдоль дороги мужик с топором. Вид он имел весьма подозрительный, поэтому был доставлен к помощнику пристава и допрошен. Мужик оказался бывшим дворовым помещика Зайцева, соседнего уезда, звать Лука. Слова выговаривал нечленораздельно, плакал, просился отпустить его в домик. На вопрос, какой такой домик, умильно улыбался и ответствовал: „который я построю…“ При этом хлопал себя по бедрам, будто искал чего, и выворачивал карманы. В карманах и в котомке обнаружилось большое количество различных пород дерева щепок».

Наташа, граф, тайный советник и доктор переглянулись. У Наташи от расстройства запылали щеки: «Не может быть!»

Следователь отложил лист:

– Далее призвали полицейского врача, тот у Луки определил явное помешательство, и мужика отправили в соответствующее уездное заведение. Я не поленился сегодня туда съездить. Показал несчастному вот это, – следователь продемонстрировал присутствующим щепку красного дерева, такую же, как от тетушкиной мебели. – На что Лука разулыбался и произнес: «Столик, чай пить…» Засим я считаю разъяснение по данному происшествию законченным, потому как вывод очевиден: некий сумасшедший, преследуя только ему одному известную цель, ездит по дворам, собирая старую мебель под видом старьевщика, туда же отправляется и злополучный чайный столик Феофаны Ивановны. Все это отвозится в лес и, видимо, в психотическом приступе рубится на части. Ведь умалишенные способны на такие действия, доктор?

Никольский как главный сегодняшний эксперт опять согласительно качнул головой.

Щеки Наташины пылали от стыда, растерянности и гнева. Все выглядело стройным и доказательным вполне. Однако Наташа знала такое, чего не знал этот напыщенный псковский господин! То, что Василий все-таки не ошибся! Аркадий Арсеньевич так легко разделался с вопросом о столике: мол, случайность и проделки сумасшедшего, а между тем рубщиком-то был покойный Антон Иванович! Если все, что говорил следователь про совершенные им преступления, так и есть, то тем более тогда нужно выяснить действительную правду и о столике. Бог его знает, как в лес попал этот Лука… Скорее всего, как и Василий, наблюдал сцену со стороны, вот и запомнил – красная щепка – столик. Ну все, хватит сидеть, посмотрим, как Аркадий Арсеньевич ответит на ее, Наташины, вопросы!

И она вдохнула побольше воздуха и уже приподнялась над стулом, чтобы встать и рассказать то, что она знает. Но тут граф точно таким же жестом, как недавно у тайного советника, почти незаметно приложил палец к губам. И Наташа, выдохнув, села обратно. Ведь это граф ей рассказал о сокровищах, якобы запрятанных в тетушкиной мебели, значит, у него есть какой-то серьезный резон советовать Наташе молчать.

«Во всяком случае, я на это надеюсь…»

Расходились странно. Буквально все присутствующие отчего-то не ощущали облегчение от того, что дело, наконец, закончено и можно вернуться к спокойной жизни без страха и оглядок. А может, и от того, что теперь в уезде в ближайшее время такой темы уж точно больше не случится, и самым страшным происшествием опять станет уведенная у кого-нибудь цыганами лошадь. А это скучно…

– Князь, вы позволите Наталье Николаевне немного задержаться, не более часа, я провожу ее после? – обратился граф к Николаю Никитичу.