Господин Малоссен - Пеннак Даниэль - Страница 86

И позолоченные ложечки: всё для вашего удовольствия.

– Я опять в фаворе, Мари-Анж.

Она взглянула на него в упор.

– Да, у Лежандра с его методистами что-то не заладилось. Вот он и вспомнил про меня.

Он захотел ее ободрить:

– Эй! У меня пока испытательный срок. Нужно еще, чтобы я прошел.

К шоколаду он захватил коробку бельгийского песочного печенья, белого, как пляжи южных морей.

– Весь интерес в том, что теперь я могу проходить к вам бесплатно, экономя на пошлине. И у вас больше нет возможности меня выставить. Может быть, вы предпочитаете разговаривать в комнате для допросов? То есть как положено…

Нет, очевидно, она не предпочитала. Держа в пальцах маленькую солонку, Титюс посыпал чашку Мари-Анж.

– Немного горького шоколада, сверху…

Он прилежно ухаживал за ней. Ему хотелось бы, чтобы она представила, что сидит на террасе кафе с видом на Люксембургский сад, к примеру.

– Не люблю я тюрьму.

Титюс говорил правду. Но это у него вырвалось невольно. И он решил воспользоваться своей же оплошностью.

– И мне не нравится, что вы сидите за решеткой вместо другого.

Полный провал. Он никогда не думал, что женщина может вложить столько презрения в одну улыбку. Он тут же попытался исправить промах:

– Я хочу сказать, что предпочел бы видеть вас вдвоем в одной камере.

Улыбка Мари-Анж несколько изменилась.

– Вы думаете, что существует такая любовь, которая вынесет это? Медленное старение в одной камере?

Улыбка Мари-Анж начала бледнеть.

– Во всяком случае, нам с моей лапуней это не под силу. Даже нам! А мы уже пережили все, что только можно.

Улыбка Мари-Анж совсем исчезла. Мари-Анж было глубоко плевать на любовь Титюса.

– Нет, нет, вы правы, в конечном счете пусть лучше он будет гулять, а вы сидеть.

Она глубоко вздохнула. Она едва сдерживалась, чтобы не выцарапать ему глаза.

– Заметьте, бывает и похуже! Каково попасть в тюрьму ни за что?! Как этому Малоссену… которого вы не знаете.

Упоминание о Малосене, сидящем за решеткой, немного ее успокоило. И потом, ей следовало быть терпеливой с инспектором Титюсом. Он рассказал ей немало интересного.

И он на этом не остановился.

– Вот уж кому не везет, так это Малоссену! Как вляпался с самого рождения, так и сидит теперь в этом, невероятно! Представьте, вы не единственная, кто хочет его потопить. Тут еще одна компания скинула ему связку трупов на шею. Будто бы он взорвал целую семью в Веркоре, ну, в этом партизанском крае. Оказалось, что это неправда, вы подумайте! Скажу больше: наглая ложь! Они сами все устроили. Мы их прижали на прошлой неделе, голубчиков: двое мужиков и баба. Работали на журнал «Болезнь». Знаете такой?

Она едва дышала.

– Главный, кажется, тоже в деле. Сенклер его зовут…

Внутри у нее все напряглось.

– Но ему удалось улизнуть.

Отпустило.

Титюс смотрел на нее, поверх печенья.

– Вот я и сопоставил. Что-то не верится мне, чтобы люди, которые знать друг друга не знают, стали зачем-то топить одного и того же несчастного олуха. Для простой случайности это слишком. Не может быть, чтобы эти два дела, ваше и их, не были связаны между собой. К тому же они-то прекрасно его знают, этого Малоссена. Так вот я и хочу спросить, эти взрыватели из Веркора случаем не ваши друзья, Мари-Анж? Если честно… Какие-нибудь дальние знакомые? Нет?

Нет, нет, что-то она не припоминает.

– Леман, Дютиёль, Казнёв и Сенклер, эти имена ни о чем вам не говорят?

Нет, с именами, тем более.

Титюс расплылся в широкой улыбке облегчения.

– Вот и прекрасно! Потому что, скажу вам по правде, такое не часто встречается.

На дне термоса шоколад был более густой. Еще по глотку и одно печенье, последнее. Но он отдал его ей. Она же разделила поровну.

– Спасибо, – сказал он.

И продолжил:

– Для меня это ничего не меняет, все та же нерешенная проблема на руках…

Пауза.

– Вы помните, отец…

Он нахмурился.

– Что меня выводит, так это то, что сколько я ни бьюсь над этим, не вижу никакого другого кандидата, кроме одного. Одного!

Чело его разгладилось, пылая яростью.

– Я не понимаю, как этот подонок мог сделать такое Жервезе! Он! Жервезе! Черт!

В уголках губ у нее остался след от шоколада.

– Извините. Я начинаю нервничать, только представлю этот пронырливый сперматозоид. У вас шоколад остался, вот здесь, в уголках…

Он протянул руку и вытер след кончиком мизинца. Она не отстранилась. За все эти недели он впервые прикоснулся к ней.

– Мне нужно идти.

Он встал.

– Все бы хорошо, да только теперь мне придется каждый раз составлять отчет.

Она помогла ему уложить грязную посуду в корзину.

Стоя на пороге камеры, когда дверь уже чуть приоткрылась, он сказал:

– Ах да! Я и забыл. Скоро Малоссена отпускают. Лежандр и следователь Кеплен не вполне с этим согласны, но их понемногу выводят на правильный путь.

60

Кудрие лично приехал за мной в следственный изолятор, даже в камеру зашел. Такое не часто случается, и нашего маленького капрала, должно быть, в этой лавочке боялись как огня, если судить по тому, с какой нежностью стали относиться ко мне за неделю до его посещения: отдельная камера после косметического ремонта, роскошная постель, отличное трехразовое питание, читай, сколько хочешь, витамины по часам, в общем, настоящий кошмар заслуженного налогоплательщика. Если в дверь моей камеры стучали, то только за тем, чтобы осведомиться, не нужно ли мне чего-нибудь. Мне даже пришлось настоять, чтобы убрали телевизор, лампу для загара и тренажеры.

– Если бы я знал, что вам здесь так хорошо живется, я бы и не подумал бросать удочки и бежать в комиссариат, чтобы вытащить вас отсюда, – пошутил Кудрие, вытаскивая меня из этого кокона.

Он все не унимался, пока инспектор Карегга вез нас к свободному миру:

– Я всегда подозревал, что у вас наверху есть длинная рука, Малоссен…

Мир почти не изменился за месяцы моего заточения. На предвыборных плакатах красовались физиономии кандидатов в президенты, но они были те же, что и всегда. Интересно, сколько мне надо было бы отсидеть, чтобы этот курятник хоть немного обновился? Тридцать лет по полной? Нет, мало. С другой стороны, я даже рад был увидеть знакомые физиономии: в глазах по-прежнему пустота, зато широкое небо над головами.

– Карегга и Силистри поймали друзей из Веркора, – объявил Кудрие, нарушив мою мечтательную задумчивость. – Они, оказывается, работали на Сенклера.

Я переспросил, будто сквозь сон:

– Сенклер? Сенклер из Магазина?

– Да, он же из журнала «Болезнь», – продолжил Кудрие. – Тот, который потерял из-за вас свое место в Магазине несколько лет назад, и тот, которого вы не так давно расписали лучше некуда. Такое впечатление, что инспектор Карегга служит в полиции только для того, чтобы вытаскивать вас из лап этого Сенклера, Малоссен. Ему спасибо надо сказать.

– Спасибо, инспектор.

– Не за что, – ответил Карегга, глядя в зеркало заднего вида, – вы избавили меня от бумажной работы в юридическом отделе.

Предвыборные обещания тянулись бесконечной чередой, перемежаясь с праздничными плакатами, возвещающими столетие кинематографа. Солнце сияло. Почки распускались. Голуби прели на теплом асфальте тротуаров.

Кудрие пустился объяснять:

– Вас случайно отобрали, Малоссен. Когда ваш брат Жереми пригласил Лемана сыграть себя самого в его пьесе, он впустил волка в овчарню. Чего только Леман там у вас не наслушался. В частности, он узнал, что Жюли объявлена наследницей Иова Бернардена. Эта история с Уникальным Фильмом весьма его заинтересовала.

Вот, значит, как, время развязки подошло? Мне вдруг так это все опротивело. Кто? Как? Почему? Какая разница… Нужно будет перекинуться парой слов с Жереми. Вот о чем я думал, пока машина везла меня домой… Предостеречь Жереми от соблазнов развязки.