Тайный меридиан - Перес-Реверте Артуро - Страница 74

Донг, донг. Донг. Чарли Паркер, который вот-вот умрет, положил саксофон на пол и отправился выпить рюмку у стойки или – что более вероятно – вколол себе что-нибудь в мужском туалете. Гитарные аккорды остались в одиночестве, в последней части Билли Хаднотт снова вел мелодию, но тут поднялся на полуют Пилото и сел рядом с Коем на скамейку из теки.

В руке у него была бутылка коньяка, они прихватили ее с собой в таверне «Мачо». Он жестом предложил Кою выпить, но тот покачал головой в такт музыке, которая истончалась, исчезала в его ушах. Пилото отпил глоток и поставил бутылку на планшир. Кой отключил наушники.

– Что делает Танжер?

– Читает у себя в каюте.

Маяки Сан-Педро и Навидад мигали по ту сторону мола, обозначая вход в порт. Зеленый и красный, проблесковый огонь, четырнадцать и десять секунд – это Кой помнил с тех пор, как помнил себя.

Он посмотрел выше. Над стенами темноты, окружавшими порт, ярко освещенные замки Сан-Хулиан и Галерас, казалось, плыли в воздухе, как на картинах старинных художников. Сияние города затмевало звезды.

– Пилото, что ты об этом думаешь?

Часы на муниципалитете пробили одиннадцать, какие-то другие часы начали вторить им с опозданием.

– Она знает, что делает. По крайней мере, она держится так, будто знает…. Вопрос в том, знаешь ли ты?

Кой накручивал на плеер провод от наушников.

Он слегка улыбнулся в отсветах маслянистых огней на воде.

– Она привела меня обратно в море.

Пилото не сводил с него глаз.

– Как отговорка это годится, – сказал он. – Но меня словами не проведешь.

Он сделал еще один глоток и передал бутылку Кою. Кой обхватил губами горлышко.

– Я тебе уже как-то говорил: я хочу пересчитать все ее веснушки. – Он утер рот тыльной стороной ладони. – Хочу пересчитать все ее веснушки.

Пилото ничего не ответил, он снова взял бутылку. Ночной сторож прошел по дощатой плавучей пристани, шаги его гулко отдавались в тишине. Он обменялся приветствиями с Пилото и Коем и направился дальше.

– Знаешь, Пилото, нас, мужчин, по жизни мотает, как придется… Мы стареем и умираем, так и не поняв хорошенько, что происходит… А женщины, они – совсем другие.

Он умолк, откинулся назад, безвольно опустив руки. Головы его касался флаг, висевший на мачте рядом с антенной GPS, которая формой своей напоминала букву 2. В ночном безмолвии, казалось, слышно было, как потихоньку ржавеют болты на полубаке.

– Иногда я смотрю на нее и думаю: она знает обо мне такое, чего я и сам не знаю.

Пилото – по-прежнему с бутылкой в руке – тихонько рассмеялся.

– То же самое говорит моя жена.

– Я серьезно. Они – другие. Они – вроде бы ясновидящие, и это ясновидение у них как болезнь, Понимаешь?

– Нет.

– Это что-то генетическое… Таким ясновидением обладают даже дуры.

Пилото слушал его внимательно, с удовольствием; но в том, как он наклонял голову вперед, чувствовалось, что к словам Коя он относится скептически.

Он осматривался, оглядывая море и сияющий огнями город, словно искал человека, который привнес бы долю здравого смысла в эти бредовые рассуждения.

– Они всегда рядом, – продолжал Кой, – смотрят на нас, наблюдают. Веками наблюдают за нами, ты понимаешь? И многому за это время научились.

Он опять умолк, Пилото тоже молчал. Со шведского парусника доносились обрывки фраз, шведы убирали со стола перед тем, как отправиться спать.

Потом часы муниципалитета пробили первую из четвертей. Вода была настолько неподвижной, что казалась твердой.

– А она опасна, – сказал наконец Пилото, – как те моря, в которых водоросли обвивают корабли и те сгнивают, не в состоянии двинуться с места…

– Саргассово море.

– Ты мне сказал, что она плохая. Я же скажу только, что она опасна.

Пилото снова передал Кою бутылку с коньяком, тот просто держал ее в руке, не поднося ко рту.

– То же самое сказал мне Нино Палермо. Когда я разговаривал с ним в Гибралтаре. Как тебе это?

Пилото пожал плечами Он ждал, совершенно спокойно.

– Я же не знаю, что он тебе сказал.

Кой передал ему бутылку, Пилото сделал большой глоток.

– Мы, мужчины, бываем злыми по глупости. Из упрямства. Мы злы из честолюбия, из пристрастия к роскоши, по невежеству… Понимаешь?

– Более или менее.

– Я хочу сказать, что они – другие.

– Они не другие. Они просто выживают.

Кой замолк, пораженный точностью формулировки.

– То же самое сказал Нино Палермо.

Потом протянул бутылку Пилото, но ничего больше не сказал. Пилото наклонился, забирая бутылку.

– Зачитался книжками.

Он выпил последний глоток, завинтил крышку, поставил бутылку на палубу и глядел на Коя, ожидая, пока тот отсмеется.

– От чего она защищается?

Кой поднял руки, словно пытаясь ускользнуть от ответа. Какого черта я буду тебе это рассказывать, говорил этот жест.

– Она борется за то, чтобы вернуть ту девочку, которой она когда-то была. Девочку, со всех сторон защищенную, мечтательницу, победительницу на детских соревнованиях по плаванию. Девочку, которая росла очень счастливой, а потом счастье кончилось, и она узнала, что все умирают в одиночку… А теперь она не может признать, что той девочки больше нет.

– Ну а ты тут при чем?

– Она просто меня заводит, Пилото.

– Врешь. Такие дела так или иначе решаются, а тут совсем другой случай.

Он прав, ответил Кой про себя. В конце концов, заводят-то меня не впервые, но я никогда не доходил до такого идиотизма. Обычные глупости, как у всех.

– А может, это как с кораблями, которые проходят мимо по ночам… Как бы объяснить.. Ты стоишь у борта, мимо идет судно, о котором ты ничего не знаешь – ни названия, ни флага, ни куда оно идет… Видишь только огни и думаешь, что и там кто-то стоит, опершись на планшир, и смотрит на твои огни…

– Какого цвета огни ты видишь?

– Какая разница! – Кой сердито передернул плечами. – Откуда мне знать… Красные. Или белые.

– Если они красные, у того судна преимущественное право. А тебе – лево руля.

– Я же в переносном смысле, Пилото. В общем, понимаешь?

Пилото не сказал, понимает он или нет. Но в его молчании весьма красноречиво сквозило неодобрение всяческих метафор – про корабли, про ночи, про что угодно. Не рыскай, как бы говорил Пилото.

Тебя надули, и точка. Раньше или позже этим все равно кончится. Причины – дело твое, а вот последствия и меня касаются.

– И что ты собираешься делать? – спросил он через некоторое время.

– Что я собираюсь делать? – повторил Кой. – Не имею ни малейшего понятия… Наверное, оставаться здесь.. Присматривать за ней.

– А помнишь пословицу: коварней моря только женщина?

Пилото изрек эту стародавнюю мудрость и надолго погрузился в космическое молчание. Он созерцал отражения огней порта в маслянисто-черной воде.

– Очень жаль, что так получилось с твоим танкером, – прервал он молчание. – Там все было ясно.

Проблемы бывают только на земле.

– Я в нее влюблен.

Пилото давно уже встал. Он разглядывал небо, задаваясь вопросом, какая погода будет завтра.

– Бывают женщины, – говорил Пилото, словно не слышал Коя, – у которых в голове есть странные мысли. Это как триппер. Свяжешься с такой, и – готово, заразился.

Он наклонился взять бутылку, а когда выпрямился, в огнях города стали видны его глаза – совсем близко.

– В конце концов, – сказал он, – это, наверное, не твоя вина.

С этими своими глубокими морщинами, которые отбрасывали черные тени, с коротко постриженными седыми волосами, в темноте ночи приобретавшими пепельный оттенок, он казался утомленным Одиссеем; ни сирены, ни гарпии его уже не волновали, как не волновали совсем уж юные и доступные девочки на пляжах и невнятные – иди сюда, иди отсюда – взгляды, то ли презрительные, то ли равнодушные. И вдруг Кой всеми силами души позавидовал Пилото, позавидовал его возрасту, когда уже вряд ли станешь платить за женщину жизнью или свободой.