Избранное - Петров Сергей - Страница 9

9

8 августа 1964. Новгород Великий

ДРИАДА

Ночами чаще говоритвесь день молчащая дриада,что дело — дрянь, оно горит,что мне покажут кадры ада.И всё сквернее и верней,что над макушкой зло свершитсяи что червятина корнейв глуби пищит и копошится.И как он мне теперь знаком,тот голос — словно тело, голый,выглядывает шепоткомиз древесины радиолы.Нимфоманическим тепломманит его нагое слово:вот тут надрез, а здесь надлом,а это вот рубец былого.И предо мной — уже ничьи —мелькают кадры — в общем, бодро.Струятся руки, как ручьи,как реки, протекают бедра.Но в теловидении томвсем скопищем морщин и трещин,как бы исхлестанный кнутом,исчеркан ствол и перекрещен.И бьет в меня — пора, пора! —до боли оголенный голос,что обдирается кора,а сердцевина раскололась.И вот ползут по всем ветвямв манере несколько инертнойпрезренье вялое к любвями соки похоти предсмертной.

1964

ИДА РУБИНШТЕЙН СЕРОВА

Как рабыня старого Востока,ластясь, покоряя и коря,муку и усладу сотворя,двигалась ты кротко и жестоко,вся в глазах усталого царя.Опустилась наземь пляска шарфав безвоздушной медленной стране.Замер царь за рамою, занетело опустело, словно арфаоб одной-единственной струне.Кончилось с пространством состязаньена простом холсте пустой стены.Нет, художник, на тебе вины,но свистит лозою наказаньяжесткая мелодия спины.

14 января 1965

(«Ишь, в тумане-то развелось их»)

Ишь, в тумане-то развелось их!Сквозь заиндевелый январьне на лапах, а на колесахстеклоглазая прется тварь.Что ей сделается, машине!Знай, пованивает сопло.И в автобусе, как в брюшине,тесно, муторно и тепло.

18 ноября 1965

КИНОЦЕФАЛИЯ

(Часть первая)

Господь меня кривиться умудрили вышвырнул на растерзанье музам...Как серый вечер, старый гамадрилидет домой с портфелем и арбузом.Киноцефалия! Большой сырой сарай,ты — слезный край платка, ты — латка к ране...Афишкин голос и мартышкин рай,банальные бананы на экране.Академично пальмы шелестят,и, раздвигая нервные лианы,купальниками алыми блестятлиловогубые дианы.Библейский вечер с долгой бородой,с хвостом в руке сопит в усы: «Осанна!»,увидев, что у зорьки молодой,открывши кран, экранится Сусанна.Заветов субтропический неонпокрыл многоэтажные скрижали.Библейский вечер! Он — всегда не он,он есть Они, ну, а они прижаличисло к числу и слово к слову в стройвогнали кулаком, пером, обухом.Киноцефалия! Стоит сарай сыройразбухшим до величия гроссбухом.А мимо гамадрил идет домойи одобрительно кивает брюхом.Геометрически трезвы умов дворцы,где звонки, как скворцы или болонки,забиты в суть по самый пуп столбцыи непреклонные колонки.Когда ученый кот иль пес влюблен,расчетливо мечтает он и бредит,и сальдо сальное облизывает он,с костями дебет проглотив и кредит.Число к числу — как стаи черных слуг.Киноцефалия! Как много суждено там!Лист или холст развернут, словно луг,где звери и цветы расписаны по нотам.Из падали теребит ворон жир,бараны и коровы на жировке,и жизнь, как музыка, упоена в ранжирв бухгалтерской аранжировке.Заведено уж видно искониу сей хвостатой и всесветной касты,что в сердце всем пихают иск они,как напоказ стооки и очкасты,причесаны, клокасты, но клыкасты.Добром они торгуют и грехом,приказчики, купцы и всепродавцы,на черных воронах летят они верхом,кровавоглазые псоглавцы.А рядом толпы маленьких макаки капуциники — как циники-ребятки,всё скок да скок, и все-таки никак,никак не прыгнуть к жизни на запятки.А если ты закис и захандрил,то, чтобы снова мог найти зацеп ты,тотчас является мудрец и врач мандрилвыписывать столичные рецепты.Зады подняв, как знамена без дыр,наигрывая на последней стрункеблюз «Трын-трава», на весь крещеный миррезвятся львиные игрунки.Надулся холст высоких парусов.Не празднуй труса! Заняты романом —и без купальников, и без трусов —на полотне Диана с Павианом.Киноцефалия! Огни, огни, огни!(С огнем играть — не то что чиркать спички.)Согнем в дугу! — они, они, ониво сне бормочут по привычке.Они вгрызаются в чужой изъян,и скалится во мгле дилемма злая:собачьей жизни нет без обезьян,а обезьянничать нельзя без лая.Великий раб себе стругает гроб,на всё посвистывает он сквозь пальцы,и, на глаза надвинув лоб,не видит он, судьбы своей холоп,что в душах, как в скитах, сидят страдальцы,что у лесов бывают постояльцы,что есть еще бесштанные скитальцы,что питекантропы укромных ищут троп,что бегают мечтать неандертальцы.В музей таких! В нейлоновый футляр!Забрать от посетителей в перила!И стой, антропоморфный экземпляр,какая-то последняя горилла!И скачут танцы всех манер и вер,все по нутру — тангу, по рангу — танго.И падает из глаз, как из пещер,последняя слеза орангутанга.И к оной архаической слезепечально тянет руки шимпанзе.Киноцефалия! Ты — Веды и Коран,ты — Библия, ты — Лия и Ревекка,ты — давнее преданье человека,ты — свету на пути расставленный экран,ты — ванькино евангелие века.Киноцефалия! Я сам стеченье числ,как черных рек в отчаянной отчизне.Я сам — баланс и мука коромысл.Киноцефалия! Я сам и крив и кисл,как труп мертвецкий на своей же тризне.Да только что же проку в укоризне?Авось и есть трегубый смыслпообезьянничать в собачьей жизни.