Джангар - эпос Калмыцкий народный - Страница 25

25

С этим вонзил он в живот блестящий булат И повернул его семьдесят раз подряд. От неожиданной боли Кюрмен заорал, Бросил с размаху противника в правый ад — Тот устоял на мизинце правой ноги. Бросил с размаху противника в левый ад — Тот устоял на мизинце левой ноги. Стали тогда врукопашную биться враги В ханском покое, погруженном во тьму. Бросил Мингйан Кюрмена к противной стене: Без талисмана не страшен Кюрмен никому! Руки и ноги скрутив на ханской спине, Хана Кюрмена сунул в большую тулму. Он увидал, распахнув двенадцать дверей: Травы росою покрылись утренней там, Девушка билась со стражей внутренней там, — С доблестной ратью Кюрменовых богатырей, С грозным тюменом она сражалась одна. Славный Мингйан перепрыгнув через поток Пеших и конных, попал в седло скакуна, И превратилась девушка в желтый платок, Над изумленным войском взметнулась она, За пояс богатыря заткнулась она. Наш богатырь нагайкой ударил коня. На расстоянье пробега целого дня Ставил свои передние ноги скакун. Задние ноги ставил в дороге скакун На расстояние в целый ночной пробег. Если же сбоку смотрел на него человек — Чудилось: выскочил заяц из муравы. Травы степные тонули в красной пыли. Пламя ноздрей обжигало стебли травы. Мчался Шарга, подбородком касаясь земли, А подбородок стальной опирался на грудь… «До расстоянья в двенадцать дней и ночей Мы сократим двенадцатимесячный путь», — Молвила девушка и подняла суховей, Страшному ветру степному велела подуть. Ветер подул за хвостом Алтана Шарга — Вот уже мысли быстрей Соловый летит! Всадники вдруг услыхали топот копыт. Это Мерген догонял их — Кюрмена слуга. Молвила девушка, сразу признав врага: «Дайте мне ваш Кивир — знаменитый лук. Если на горле застежки Мерген отстегнул — Мы победим главаря Кюрменовых слуг. Если ж на горле застежки Мерген застегнул Плохо, Мингйан, окончатся наши года». Девушка синий лук натянула тогда, Через плечо поглядела в степную ширь. Видит она: из-за сильной жары богатырь Обе застежки на горле своем отстегнул! В желтое горло вонзилась тогда стрела И богатырскую голову сорвала. Враг обезглавленный повод коня повернул, Спешился, в черную землю саблю воткнул И обмотал поводья вокруг колен… Саблю сжимая, дух испустил Мерген. Славный Мингйан велел возвратиться коню, Спрыгнул на землю, с убитого снял броню, Воина зла, чародея, он предал огню, Вражеского жеребца повел за собой. На девяностые сутки слез у дверей Джангровой башни, покрытых              искусной резьбой. Вышло навстречу множество богатырей, И развязали они большую тулму. Освободили Кюрмена, сказали ему: «Справа садитесь, на восьминогий престол». Слушать не стал их Кюрмен и дальше пошел, Сел он повыше Джангра Богдо самого! Семеро суток длилось уже торжество, Молвил в разгаре пиров могучий Кюрмен: «Много я вижу в этой стране перемен! Сын Узюнг-хана, Джангар великий, владей Этой прекрасной землей бессмертных людей». И, провожаемый всей богатырской семьей, Этот могучий Кюрмен уехал домой. Возобновилось в ханском дворце торжество. Молвил Алтан Цеджи, богатырь и пророк: «Милый Мингйан, покажи-ка мне желтый платок, Что из кармана выглядывает твоего». Вынул Мингйан платок, и у всех на глазах Девушка появилась такой чистоты, Девушка появилась такой красоты, Что потускнело солнце на небесах! Справа, пониже ханши Ага Шавдал, Девушка села, и каждый тогда увидал: Ханшу затмила она сияньем своим… «В жены красавцу — красавицу отдадим, Пусть она будет Мингйану доброй женой! — Крики послышались. — Доблестный воин                   Мингйан!» — «Слишком заслуги ее велики предо мной, — Молвил Мингйан, — ее недостоин Мингйан: Неоднократно спасала мне душу и честь. Равным красавице я не могу себя счесть, Девушку эту назвать не посмею своей». Эти шесть тысяч двенадцать богатырей, Долго советуясь, изрекли приговор: «Сын ясновидца, отважный Аля Шонхор Пусть эту девушку спутницей изберет». И богатырские снова пошли пиры, Бумбы страна воссияла из рода в род… И в золотом совершенстве с этой поры, В мире, в довольстве, в блаженстве с этой поры Зажил могущественный богатырский народ.

Песнь одиннадцатая

О поражении свирепого хана шулмусов Шара Гюргю

Так он устроен: имел он пред собой Бумбой зовущийся океан голубой, Тот океан государство пересекал, Море к тому океану стремило прибой; Высился он меж двенадцати гор-клыков И в межеустье реки Стеклянный Сандал; Расположился на скате хребтов седых; Был он — великого Джангра дворец — таков: Стоил он семьдесят саев семейств людских. Было в нем восемьдесят решеток складных, Нежною красною краской покрасили их, Бивнями крупных слонов разукрасили их, Смазали жиром девственного зверья. Было по десять сотен на каждой из них Острых стропил, тисненных клыками львов, Были же сделаны этих стропил острия Из одинаково растущих сандалов цветных. Двери дворца — из могучих сандалов цветных, Дымники — из пахучих сандалов цветных, Прутья под войлоком выложены серебром, Чистым таким, как сиянье Джангра Богдо! Тысячестворчатый вырос забор кругом, Восемьдесят изваяний Джангра Богдо Было на каждой створке его золотой. И восхищали створки искусной резьбой, Изображавшей двенадцать богатырей, Избранных, Бумбы прославленных сыновей С Хонгром львиноподобным своим во главе. Шлем золотой у каждого на голове, А на бедре нарисован меч, говорят, Десять огненных лезвий в ножнах горят, В твердой руке зажат золотой черенок. Грозные лезвия обнажены на вершок, — Кажется, что приготовились к бою бойцы! Так благодарным народом славной страны Увековечены были резьбою бойцы, Избранные из тюменов народа сыны, Оберегавшие родину крепкой стеной От ненасытных, что рады край их родной Опустошить, подобно заразе чумной. К югу от башни, где берег зелен лежит, Где голубой океан беспределен лежит, Десять раз десять тысяч молелен стоит. В самой средине белый покатый хурул, Благочестивого Джангра богатый хурул, С благостной верой неразделен, стоит, Жили бесчисленные шебенеры там, Под покровительством Джангровой веры там, И ничего не деля на мое и твое, Славили в песнях радостное бытие. К северу разбежались пространства Богдо, Их населяло несметное ханство Богдо, Не умещающееся в пределах земли. Семьдесят две реки по стране текли. Бумбой звалась благодатная эта страна, Ясная, вечно цветущего лета страна, Где не ведают зим, где блаженно все, Где живое бессмертно, нетленно все. Где счастливого племени радостный мир, Вечно юного времени сладостный пир, Благоуханная, сильных людей страна, Обетованная богатырей страна. В неувядающей блещет она красе. Там и дожди подобны сладчайшей росе, Освежающей мир, предрассветной порой Освещаемый неугасимой зарей. Волны зеленой травы бесконечны там. Вольные, легкие дни быстротечны там. Время проводят в пирах, не бедствуют там. Если же спрошено будет: «Кто из людей Этой страны владетель?» — ответствуют там: «Будучи трехгодовалым — трех крепостей До основанья разрушивший ворота; И на четвертом году — четырех крепостей До основанья разрушивший ворота, Переломавший древки сорока знамен; И пятилетним — пятидесяти знамен Переломавший древки, пяти крепостей До основанья разрушивший ворота; Лета шестого достигнув, — шести крепостей До основанья разрушивший ворота, Хана Зулу подчинивший державе своей, Одинокий на этой земле сирота; В лето седьмое жизни — семи крепостей До основанья разрушивший ворота И победивший хана восточных степей — Злого мангаса, пред кем трепетали враги; Взявший власть в свои руки из рук Шикширги; И в одиночестве свой разводивший очаг; И не лелеемый днем, не хранимый в ночах; Не обладавший даже остатком хвоста, Чтобы сумел удержаться внизу — сирота, — Редкою гривой, чтоб удержаться вверху.[9] Неоперившийся, в комлях еще, в пуху, Слабый орленыш, паривший под солнцем один… Но и не мужа простого воинственный сын, — Славного Зула-хана потомок прямой, Славного Узюнг-хана единственный сын В битву вступивший даже со смертью самой; Родине счастье давший, врагов разогнав; Названный Джангром; круглым слывя сиротой, Ставший двенадцати западных стран мечтой И сновиденьем семи восточных держав, И упованьем владык четырех сторон, — Имя чье — Джангар державный, великий нойон — Всюду прославлено, и вблизи и вдали, Эхом лесным отдается в ушах земли». И еще вопрошающим скажут потом: «Восседающий в белом покое своем Под балдахином шелковым, цвета зари, И вдавивший свой локоть в подушку лаври, И глядящий на землю свирепым орлом, — Джангар владеет этой нетленной страной, Этой бессмертной, благословенной страной!» На берегу океана, что снега белей, На бесподобном скате горы ледяной, В самом стыке семи священных морей, Желтая башня высится над крутизной. На золотом она основанье стоит, На сорока подпорах в сиянье стоит, Сорок ее поддерживают столбов, И украшают чистейшие чиндамани. Стройно ступени бегут, опираясь на львов, Красные стекла окон горят, как огни, В рамах из красных сандалов пылают они. Купол увенчан скипетром из серебра, И разукрашена бумбулва бахромой, Чьи золотые махры развевают ветра. Если же спрошено будет: «Кто из людей Башней владеет?» — ответ найдется прямой: «Скакуна приучивший к борьбе силачей, Лютых врагов поражать приучивший копье, Приучивший, подобное тетиве, К всевозможным лишениям тело свое; Восьмивековый, со снегом на голове, — Башней владеет старик Шикширги издавна, Перед которым трепещут враги издавна!» К югу от башни, в зеленой долине, — там Множество златостенных молелен стоит. Белый покатый хурул посредине там, С благостной верою неразделен, стоит. Это — хурул седокудрого Шикширги. Под покровительством мудрого Шикширги Неисчислимые шебенеры живут, В благоуханье истинной веры живут, И ничего не деля на мое и твое, Славят в напевах радостное бытие. Синей водой омываемая морской И голубой орошаемая рекой, Не умещающаяся в пределах земли, — Расположилась, теряющаяся вдали, Вотчина многотюменная Шикширги, Вотчина благословенная Шикширги. Люди его сопричастны счастью его, И благоденствует всё под властью его. В самом предгорье, словно воздух, легка, Дивная башня белеет издалека, О красоте которой сложили рассказ, Ставший излюбленным чтеньем              двенадцати стран, К югу от башни, в кругу зеленых полян, Сорок молелен стоит, окружая хурул. Это — владетеля горного края хурул, И пребывает пятьсот шебенеров там, Истинной веры собранье примеров там, И, ничего не деля на мое и твое, Славят святое, радостное бытие. К северу от бумбулвы долина видна, Вотчина мудрого властелина видна, Люди его сопричастны счастью его, И благоденствует всё под властью его, Время проводят в пирах, не бедствуют там. Если же спрошено будет: «Кто властелин Этой чудесной земли?» — ответствуют там: «Богача Алтан-хана единственный сын, Богатырь светлоликий Алтан Цеджи, Ясновидец великий Алтан Цеджи, — В битвах еще не терпел поражения он, Не проиграл ни разу сражения он!» Там, где черный, глубокий шумит океан, Есть гора, что зовется Гюши-Зандан. У подножья горы берега хороши. Там блестит, как жемчужина, башня Гюши. Описание башни, стоящей в тиши, Стало чтеньем излюбленным тысячи стран, К югу от башни, в кругу зеленых полян, Множество великолепных молелен стоит, А посредине — белый покатый хурул, С благостной верою неразделен, стоит. Сразу видать: это — самый богатый хурул. И пребывает пятьсот шебенеров там, Истинной веры собранье примеров там, И, ничего не деля на мое и твое, Славят святое, радостное бытие. А на север от башни пространство легло — Это Бумбы несметное ханство легло, Не умещающееся в пределах земли. И опирается ханство, теряясь вдали, На бесконечно темнеющий океан. В башне Гюши, говорят, пребывает хан, Люди его сопричастны счастью его. И благоденствует всё под властью его. Время проводят в пирах, не бедствуют там. Если же спрошено будет: «Кто из людей Башен и вотчин владетель?» — ответствуют там: «Знамя державы держащий в руке своей, Во всеуслышанье провозгласивший: „Мои Все племена, все богатства, все страны земли! Славного хана Узюнга единственный сын — Джангар-сиротка — этой страны властелин!“» Буйно шумел у державы могучей в ногах Бумбой зовущийся океан-исполин. В сутки бывало на гладких его берегах По три прилива и по три отлива всегда. Утром навстречу ветру стремилась вода И наносила россыпи чиндамани: Сразу желанья людей исполняли они; Только вечерняя наступала пора, Как начинался в другом направленье прилив, И прибывала вода, берега покрыв Множеством зерен золота и серебра. В пору полудня, когда тяжелеет зной, С пеной у рта боролась волна с крутизной. Вился, тоской обуян, седой океан В сто девяносто тысяч бэря глубиной. Был он таким широким, что балабан Среброголовый, с багряно-белым крылом, С барсовым сердцем,          в битвах сходный с орлом, Птица, что может покрыть, в небесах паря, Взмахом единым крыл девяносто бэря, Птица, которой не страшно бремя пути, — Трижды снесла бы яйца во время пути, — А не сумела бы перелететь океан, На полдороге бы затонул балабан, — Так, именуемый Бумбой, широк океан… Был властелинам знаком чужестранным он, Слыл у них Джангра Богдо океаном он, И только снился завистливым ханам он.