Джангар - эпос Калмыцкий народный - Страница 24

24

Песнь десятая

О битве Мингйана с ханом Кюрменом

В пору, когда во славу обильной арзы Клики гремели всей богатырской семьи, Джангар сказал, не стыдясь внезапной слезы: «Счастливы мы сегодня, друзья мои, — Завтра, быть может, народы Бумбы святой Будут раздавлены чужеземной пятой. Знайте: под правым углом заходящих лучей Мощного хана Кюрмена лежит страна. Войско его состоит из одних силачей. Некогда он покорил себе племена Хана Узюнга — родного отца моего. Ныне, когда в государствах мира всего Имя мое прославляют, державу мою, — Возненавидел он громкую славу мою. Он говорит: „На бугристой тверди земной Слишком прославлен Джангар,              единственный сын Воина, некогда покоренного мной“. Бумбу задумал завоевать властелин, — Надо нам хана Кюрмена забрать в полон». Справа сидящий, воскликнул Алтан Цеджи: «Кто же поедет за ним? Нойон, укажи!» — «Славный Мингйан поедет, — сказал нойон. — Главный певец богатырского пира, Мингйан, Первый красавец подлунного мира, Мингйан, Ты полетишь на крепком соловом коне, Ты приведешь Кюрмена живого ко мне!» Молвил Мингйан, снимая шишак золотой: «Помните, Джангар, пришел я к вам сиротой, Вотчину бросив свою, людей и стада. Вы, осчастливив меня, сказали тогда: „Будешь ты нежной усладой бойцов моих, Будешь ты первым из первых певцов моих…“ Вот оно, Джангар, сказалось безродство мое! Как вы решились послать меня одного В край чужеземный, забыв про сиротство мое! Нет у меня под этой луной никого, Сгонит могучий противник со свету меня. Йах! Ни сестер, ни братьев нет у меня, — Что выходили бы вместе, встречая меня, Что напоили бы чашкою чая меня!» И зарыдал он, горем своим обуян. «О запевала Бумбы, красавец Мингйан! — В ставке раздался голос Алтана Цеджи. — Ты поезжай, за судьбу свою не дрожи. Если сумеешь — захватишь Кюрмена живым, А не сумеешь — с прекрасным даром своим Даже в плену будешь первым из первых певцов!» Поднял Мингйан, услыхав слова старика, Желтую чашу: семьдесят сильных бойцов Вряд ли поднимут ее! Шумит арака В теле могучем, сжата в кулак рука, — Крикнул, неистовый, друзьям боевым: «Если пролью богатырскую кровь свою — Обогатится земля глоточком одним, Высохнут кости мои в далеком краю — Обогатится горсточкой праха всего… Эй, коневод, побеги скорей на луга, Эй, коневод, оседлай Алтана Шарга И приведи сюда скакуна моего!» В травах душистых, у холода чистых вод, Бегал Соловый. Привел его коневод И оседлал у чешуйчатых светлых дверей. Добрый скакун снаряжен по законам страны. Вот попрощался Мингйан с нойоном страны. Выслушав пожелания богатырей, Благоухающие, как лотос в цвету, Славный Мингйан вскочил на коня на лету. Перевалил Мингйан курган-перевал, — Холмик заметил. Остановился на нем, Спешился, перед соловым уселся конем, Повод к седлу привязал он и зарыдал. Видит он: что-то чернеет в тумане степном. Это несется Цеджи на Улмане своем. Знают во всех государствах света его! Вот развеваются полы бешмета его Над скакуном, развевается борода… «Бедный Мингйан мой, — сказал он, — иди сюда» И, на колено правое посадив, В правую щеку Мингйана поцеловал, И, на колено левое посадив, В левую щеку Мингйана поцеловал. «Я помогу тебе, милый Мингйан, — он сказал. — Огорожу тебя, славный певец, от беды. На девяностые сутки своей езды Первого ты повстречаешь врага, — он сказал. — Это — небесный верблюд, по прозванью Хавсал. Если скрипит он зубами, пищу жуя, — Пышет во рту десятиязыкий пожар. Здесь, богатырь, и нужна умелость твоя: Должен ему нанести ты смертельный удар! Дальше проскачешь три месяца по полю ты, Три величавых заметишь тополя ты. Выйдет к тебе пятьсот невесток и дев. Яства на тысячу разных вкусов у них, Лица — святых, но сердца — шулмусов у них! Выход один: на красавиц не посмотрев, Повод коня отпусти — Алтана Шарга: Он уже знает, как унести от врага. Минет еще три месяца, — встретишь в степи Двух желтокрылых ужасных ос… Поступи Так же, как прежде: дай волю Алтану Шарга, Помни: Соловому жизнь твоя дорога. Если живым доедешь до ставки врага — Помни: живет у Кюрмена девица одна, Ханши служанка. Ей можешь открыться: она Джангрова родственница и ханская дочь. Должен ты свидеться с ней: сумеет помочь!» Так ясновидец сказал. Приложив сперва К белому лбу священный мирде-талисман, Мудрый Цеджи произнес такие слова: «Да повернешь, по обычаям предков, Мингйан, Повод коня золотой. Победив в бою, Да возвратишься ты в Бумбу, страну свою!» Сели богатыри на могучих коней. Мудрый провидец пустился в обратный путь. Резвый Соловый помчался, выпятив грудь, Не замечая ночей, не считая дней, Надвое силой дыханья деля траву. Красная пыль поднялась, уперлась в синеву. Так богатырь девяносто дней проскакал. Близилось время к полудню. Увидел Мингйан: Мчится к нему небесный верблюд Хавсал, Десять огней полыхает в огромном рту. Резвый Соловый, ужасом обуян, Остановился, весь в холодном поту. Голову поднял Мингйан скакуна Шарга, Повод его золотой к седлу привязал, С черной нагайкой своей побежал на врага. Справа пытался Мингйана схватить Хавсал, — Кинулся влево Мингйан и одним прыжком Между горбами двумя оказался верхом. Морду направо сворачивает Хавсал, — Влево тогда наклоняется богатырь. Морду налево сворачивает Хавсал, — Вправо тогда наклоняется богатырь. Вынул Мингйан смертоносный меч из ножон, Сталью взмахнул — у верблюда              лоб размозжен, Падает он с окровавленной головой. Вот он покрыл половину степи вековой, Перегораживая девяносто рек. Чтобы скорее пройти, богатырь отсек Голову; срезав горбы, зажарил потом И, подкрепившись, поехал прежним путем. Ровно три месяца мчался по полю он. Три величавых заметил тополя он. Девушки, жены выходят из тени к нему. Яства несут, и доносится пенье к нему: «Голод, старший наш брат, утолите вы, Жажды великий пожар погасите вы!» Вспомнил Мингйан разумного старца слова, Волю Соловому дал. Запрядал сперва, Будто бы перепугавшись, Алтан Шарга, В ужасе мнимом отпрянул на два шага, На небо прыгнул одиннадцать тысяч раз, Наземь он спрыгнул одиннадцать тысяч раз, Не дал опомниться женам, скрылся из глаз! И повторяли бесовки в досаде тогда: «Мы на дорогах стояли в засаде всегда, Целый тюмен приходил — мы хватали тюмен, Десять тюменов — и тех забирали в плен. Если сумел он ловкостью нас превзойти, Если сумел он уйти — пускай на пути Больше не встретит преград, не встретит засад, Благополучно да возвратится назад!» И, прославляя создателя Бумбы своей, Дальше помчался Мингйан. Когда же ездок К цели приблизился на девяносто дней, Дождик закапал. Затрепетал ветерок, Блестки рассыпались радужной полосы, И, беспрерывно меняясь местами, вдали Тучи, две черные тучи по небу шли И превращались в две желтокрылых осы. «Предупреждал об этом провидец меня», — Вспомнил Мингйан. Отпустил он поводья коня, И поскакал золотоволосый его. Снизу пытались ужалить осы его — Делал он вверх одиннадцать тысяч прыжков. Сверху пытались ужалить осы его — Делал он вниз одиннадцать тысяч прыжков. Изнемогая, свалились тогда с высоты Желтые осы, ушибли свои животы. К ним возвратиться Мингйан повелел коню. И желтокрылых тварей он предал огню. И, помолившись творцу родимой страны, Воин подумал: «Победа! Теперь не страшны Недруги, названные святым стариком…» И натянул он ремни золотой узды, И полетел жеребец, как брошенный ком. После двенадцатидневной быстрой езды Гору плешивую всадник увидел вдруг С белой вершиной, лицом обращенной на юг. Всадник взобрался наверх, чумбур растянул, Ноги Соловки согнул, на землю взглянул Взором пронзительным кречетовых очей. Он увидал: под углом заходящих лучей Высится башня, похожая на орла, Перед полетом расправившего крыла, Светятся окна из огненного стекла, И в небосвод упираются купола… «Кто же владелец башни, — подумал Мингйан, — Видимо, тоже один из властителей стран, Видимо, тоже один из могучих владык, Видимо, тоже отважен, богат и велик. Разве такого смогу победить врага?» Так вопрошая, плакал прекрасный Мингйан. Крупные слезы текли — за серьгою серьга. С белой вершины сошел, наконец, великан. Он отпустил своего Алтана. Шарга К водам прохладных ключей,             на зеленый простор. Вырвал сандаловый ствол и развел костер, Чаю сварил, навес над собой развернул, И, раскрасневшись, как жимолость,                воин заснул И на земле растянулся, как цельный ремень. И молодой богатырский сон, говорят, Длился тогда сорок девять суток подряд. Только лишь пятидесятый начался день, Воин проснулся. Взглянул он прежде всего На скакуна своего — и не верит глазам: Кажется, с пастбищ сейчас привели его! И подошел он к ручью, погляделся: и сам Стал он таким же, каким перед выездом был. И засмеялся, печали свои позабыл, И превратил коня в жеребенка потом, И превратил он себя в ребенка потом, И в государство хана Кюрмена вступил. Ехал впритруску, двухлетку не торопил. Там, где давали побольше, там ночевал, Там, где давали поменьше, там он дневал. Прибыл в цахар, когда еще было светло. Ясная, как луны золотое стекло, Вышла девица: видимо, в башне жила. Остановил он коня, чтобы мимо прошла, Но побежала девица навстречу ему. Он поскакал, чтоб осталась она позади, — Рядом бежит, обращается с речью к нему: «Старший мой брат, не спеши, мой нойон, погоди, С благополучным приездом поздравлю тебя И безошибочно к цели направлю тебя», — «Девушка, с виду кажетесь кроткою вы, А посмеяться непрочь над сироткою вы, Над мальчуганом без матери, без отца. Если, девица, для шуточек вздорных вам Недостает покорного молодца, Трудно ль такого найти средь              придворных вам?» — С гневом притворным ответствовал мальчуган. «Сразу тебя признала я, славный Мингйан, Первый красавец вселенной! Ты — исполин Бумбы нетленной, и Джангар — твой властелин Послан сюда нойоном на гибель врагу. Можешь открыться мне, воин, я помогу». «Верно, — Мингйан отвечал, не слезая с коня. — Послан я Джангром сюда, нойоном своим. Верно и то, что Мингйаном зовут меня. Должен я Джангру доставить Кюрмена живым. Что предпринять? Помогите, красавица, мне. С хитрым врагом помогите справиться мне». «Та, про которую, мой прекрасный Мингйан, Мудрый Цеджи тебе говорил, это — я. Все расскажу тебе, ничего не тая. Этот Кюрмен — воистину сильный хан, Этот Кюрмен — один из могучих владык, Принадлежит ему света четвертая часть. Ханский очир, железную ханскую власть, Белый Мудрец охраняет — древний старик. Как-то в один из тихих степных вечеров Вышел из башни старик. На звездный покров Он посмотрел и, вернувшись, хану сказал: „Видишь, оттуда, — и на восток указал, — Воин великого Джангра прибыл уже. Ханство в опасности. Будем настороже“. „Кто же из этой забытой на тверди земной, Слабой страны Узюнг-хана,            разгромленной мной, Кто же со мною вступить осмелится в спор? Правду всегда говорили вы до сих пор, Даром провидца мой просветляя народ, Все, что случится, ведали вы наперед. Ваши слова — не пустые слова ли теперь? Мудрости вашей года миновали теперь, Старости вашей теперь наступили года!“ Так и не принял хвастливый Кюрмен тогда В бедный свой ум старика разумного речь. Старец не смог властелина предостеречь. Вот почему я встречаю тебя, Мингйан! Если ты снимешь с Кюрмена мирде-талисман — Станет слабее дитяти грозный Кюрмен, И ничего не стоит взять его в плен; Если не снимешь — никто не осилит его Между двуногими нашего мира всего. Ночью приди на пиршество богатырей И, превратив дорогого коня своего В косточку, альчик,         оставь у наружных дверей. Если ты снимешь обличье Будды с груди — Хана вяжи; не снимешь — к ногам припади И попроси, чтоб испытывать начал тебя, Лучшим из лучших певцов назначил тебя. Духом не падай, надейся на помощь мою». И возвратилась девица к себе домой. Славный Мингйан в безмолвной тиши ночной Чудо содеял: себя превратил в змею И ко дворцу Кюрмена тотчас же подполз. Мимо наружной и внутренней стражи прополз, Щелку нашел он и юркнул в ханский покой. Перед иконой горел светильник святой, Отсвет его на стене над престолом дрожал, А на священном ложе Кюрмен возлежал, И не поймешь его — спит он или не спит. Острый булат на груди, как солнце, слепит, Слева от хана левый находится ад, Справа от хана правый находится ад, Барс и гиена с обеих сторон стоят, Прыгнут — ничто не сумеет тебя спасти. Смотрит на них Мингйан, и дрожит Мингйан, Что-то заныло в груди, заныло в кости, Горько заплакал он, ужасом обуян. Долго поднять испуганных взоров не мог. Поднял — и что же? Видит: паук-осьминог С ханской груди снимает святой талисман. Понял Мингйан: перед ним не простой паук! Спрыгнул паук — превратился в девушку вдруг. Разом знакомку свою признает Мингйан! Девушка направляется к богатырю И на него надевает святой талисман. «Воин, запомни то, что сейчас говорю: Барс и гиена заснули, не встанут, поверь; Их усыпила я на сорок суток теперь; Я до рассвета должна расстаться с тобой: Выйду, вступлю со стражей внутренней в бой, Ты же, по правилам веры, в ночной тиши, Дело благое свое, Мингйан, заверши И постарайся покинуть башню к утру». Вышла. Мингйан испил благодатной арзы. Огненная вода разлилась по нутру, Вспыхнули в зорких глазах зарницы грозы. Соединил для молитвы ладони Мингйан, И поклонился грозной иконе Мингйан, И потушил светильник пальцем одним, И, подойдя к владыке, склонился над ним, И закричал он, вынув булат из ножон: «Будешь, Кюрмен, не моей рукой поражен — Это великий Джангар тебя покарал!»