Покаяние брата Кадфаэля - Питерс Эллис - Страница 21

— Я думаю, — продолжал гонец, — что их лазутчик следовал за нами всю дорогу. Он вызнал, где едет нужный им человек, и сообщил своим. Они устроили засаду у поворота, в густых зарослях. Все произошло в одно мгновение.

— И это случилось близ Дирхэрста? — переспросил Кадфаэль. — Уж не в тех ли краях, где нынче правит Фицроберт? Далеко ли оттуда его замки? Видать, не зря он уехал из Ковентри спозаранку — торопился подготовить засаду. Не иначе как задумал это с самого начала, как только понял, что Ива ему на расправу не выдадут.

— До Криклейда будет миль двадцать, ну а до Фарингдона и того больше. Но неподалеку, в Гринемстеде, у него есть новый замок, тот, что он недавно отбил у Роберта Масара. Это менее чем в десяти милях от Глостера.

— Ты уверен, — нерешительно спросил Хью, с опаской поглядывая на Кадфаэля, — что они… действительно взяли его в плен?

— Само собой, — ответил гонец с прямотой смертельно уставшего человека. — Он был нужен им живым, а не то уложили бы на месте. Зачем им скакать невесть куда с мертвым телом. Да в последнее время они и не больно рвутся проливать кровь, ведь почитай у каждого есть родня и в том и в другом лагере. Если родичи убитого возмутятся, с ними хлопот не оберешься. Нет, они его не убили — на сей счет тревожиться не стоит.

Гонца отвели в приорские покои перекусить и отдохнуть, а епископ отправился в свою резиденцию, чтобы срочно написать письма и отослать их с нарочными в Оксфорд и Мэзбери. Станет ли заниматься этим делом Стефан — неизвестно, но в любом случае следовало известить и его, и пребывавшего в Девизесе дядюшку плененного юноши, ибо при дворе императрицы этот барон пользовался некоторым влиянием. Нельзя было пренебрегать ни малейшей возможностью.

Кадфаэль долго молчал, вглядываясь в удрученное лицо Берингара, а потом вздохнул и сказал:

— Теперь мне придется выручать не одного, а двух пленников. Если у меня и были сомнения насчет того, что мне делать, то теперь их не осталось. Это знак свыше.

— Но я все равно не могу отправиться с тобой, — невесело отозвался Хью. — Ты в ответе за все графство. Достаточно и того, что один из нас пренебрегает своими обязанностями. Но не оставишь ли ты мне эту добрую лошадку, Хью?

— Непременно, но с одним условием. Обещай мне вернуть ее — и вернуться сам.

За воротами приората они распрощались. Хью и три его оруженосца отправились на северо-запад той же дорогой, какой приехали. Кадфаэлю предстоял путь на юг. Перед тем как сесть на коней, друзья крепко обнялись, но, разъехавшись каждый в свою сторону, пришпорили коней и больше не оглядывались. С каждым ярдом связывавшая их нить растягивалась и становилась тоньше. Она превратилась в волосок, в паутинку, но так и не порвалась.

Поначалу Кадфаэль ехал, не замечая ничего вокруг, ибо был полностью поглощен невеселыми раздумьями. Другая нить, нить, связывавшая его с обителью, оборвалась в тот миг, когда он свернул на юг. Приняв окончательное, нелегко давшееся ему решение, монах испытывал и облегчение, и страх.

Облегчение, непривычное чувство свободы, осознание возможности ехать куда угодно и делать что угодно пришло первым, и лишь потом подступил страх. Страх понимания того, что он сознательно, зная, на что идет, стал отступником. Единственным искуплением этого греха могло стать спасение Оливье и Ива. В противном случае ему не может быть оправдания.

«Знай, ты действуешь сам, без моего разрешения и благословения», — сказал на прощание Радульфус. Расставшись с Хью и пустившись в путь самостоятельно, Кадфаэль нарушил обет, отрекся от братьев и остался один. Все это следовало осознать, осмыслить и принять как свершившийся факт. Сейчас, как и в первую половину жизни, он был хозяином своей судьбы. Правда, он добровольно поступился свободой, обретя пристанище и покой в обители, — но что поделаешь. Видать, ему на роду написано на склоне лет вновь пожить в миру. Дай Бог, лишь недолгое время. Приведя в порядок свои мысли, Кадфаэль встрепенулся, огляделся по сторонам и вновь принялся размышлять, но на сей раз о предстоящем ему деле.

Итак, нападение на кортеж императрицы произошло близ Дирхэрста. Именно там Ив был отрезан от спутников и схвачен. Строго говоря, прямых доказательств того, что это дело рук Фицроберта, не было, однако кому другому такое могло прийти в голову? Филипп, как всем известно, был разгневан на юношу, хотел посчитаться с ним, а как раз в тех краях у него три замка и немало соратников. Только он, уверенный в своей силе, мог решиться на такой дерзкий налет. Правда, скорее всего, даже он не отважился бы везти пленника далеко — вдруг все же выследят, догонят и отобьют. Нет, скорее всего, его заточили в одном из замков. А самый ближний замок, по словам гонца, находится в Гринемстеде. Кадфаэль не очень хорошо знал те края, но он подробнейшим образом расспросил посланца Матильды.

Дирхэрст располагался в нескольких милях к северу от Глостера, а Гринемстед — примерно на таком же расстоянии, но только к юго-востоку. Тамошний замок гонец называл Масардери, по имени семейства Масаров, владевшего им с тех пор, как по повелению Вильгельма Завоевателя была проведена земельная перепись, названная Книгой Страшного суда. В Дирхэрсте находился приорат, принадлежавший аббатству Святого Дени. Остановившись там на ночь, он, возможно, сумеет узнать побольше о здешних делах. Время нынче тревожное, и местные жители наверняка держат ухо востро. Ради собственной безопасности им приходится быть в курсе того, что затевают их лорды.

Рассказывали, что замок Масардери был заложен, когда Вильгельм Завоеватель пожаловал эти земли Хэйскоту Масару, почти сразу после проведения переписи. Поначалу крепость была деревянной, и лишь со временем появились каменные укрепления, теперь, надо полагать, внушительные. Фарингдон был воздвигнут всего за несколько недель и попал в осаду прежде, чем его успели достроить. Наверняка там не было других оборонительных сооружений, кроме земляных валов и частокола, — их просто некогда было возвести. Едва ли Ива повезли в столь дальнюю и ненадежную цитадель. Да и Криклейд, независимо от прочности его стен, находился далековато от места похищения. Гринемстед, как ни крути, ближе всего.

— Что ж, — решил Кадфаэль, — перво-наперво отправлюсь в Дирхэрст, глядишь, там кое-что и разузнаю.

Ехал он, не останавливаясь на отдых, и намеревался продолжать путь до самой темноты. Монах не взял с собой никакой снеди и подкреплял свои силы тем, что распевал псалмы, сидя в седле. На несколько миль компанию ему составили купец с работником, тоже ехавшие верхом. Торговец всю дорогу тараторил без умолку, но у Кадфаэля в одно ухо влетало, а в другое вылетало. Время от времени монах кивал, давая понять, что заинтересован услышанным, но мысли его витали в долине Темзы. По приближении к Страффорду купец и слуга свернули в город, и Кадфаэль снова остался без попутчиков. Впрочем, встречные на дороге попадались частенько, и все они почтительно приветствовали бенедиктинского монаха. Путь был оживленным и относительно безопасным.

Уже смеркалось, когда Кадфаэль добрался до Эвешема, и тут внутри у него неожиданно похолодело. До сих пор он считал само собой разумеющимся, что вправе явиться в любую бенедиктинскую обитель и рассчитывать, что его примут как брата. Но ведь, нарушив обет повиновения, он сам лишил себя этого права. По существу, даже ряса ему более не принадлежала — разве что орден мог оставить ее из милости, дабы было чем прикрыть наготу.

Явившись в приорат, Кадфаэль попросил соломенный тюфяк и место в общей спальне странноприимного дома, пояснив, что ему не пристало пребывать среди братии, ибо на него наложена епитимья, каковая будет снята лишь по окончании покаянного паломничества. Это было близко к правде настолько, насколько он мог себе позволить. Брат — попечитель странноприимного дома, человек учтивый, ни возражать, ни задавать лишних вопросов не стал. Предложив новоприбывшему, если он хочет, исповедаться и причаститься, он ушел, а Кадфаэль отвел лошадь на конюшню, напоил, вычистил и задал ей корму. Вечерню и повечерие он отстоял в укромном уголке нефа, из которого, однако, был хорошо виден алтарь. От церкви он пока еще отлучен не был, но на протяжении всей службы ощущал гнетущую пустоту. Гнетущую физически, словно тяжкая ноша.