Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 32

Смотрела на него Шура и молчала, словно бы старалась вспомнить прежнего Мишку. Да мешали навернувшиеся слезы – не разглядишь, где там нос, губы, щеки… Расплылось Мишкино лицо в бесформенное пятно.

– Шура, вот я… значит, приехал, – хрипло выдавил Ягунин.

Девушка быстро закивала: да?да и прижала пальцы к глазам.

– Товарищ Шура, товарищ Шура, – укоризненно пропищала бледная девочка в кофте из застиранного хаки. – Как не стыдно плакать! Сама нам говорила!

Шура погладила ее по светлой головке, хотела что?то ответить, но только всхлипнула.

Во все гляделки на них уставились стриженые ребятишки. Окружили. Мальчики казались одинаковыми в перешитых и перелицованных солдатских гимнастерках и в серых бязевых штанах, происхождения, явно кальсонного. Девочки одеты были чисто, но кто во что горазд: в старушечьи юбки и кофты, выцветшие блузки и платьица из перекроенных гимнастерок. Взрослые одежки перешиты были на них отнюдь не по первому классу, так как ни у Жени, ни у Шуры портновского таланта не оказалось. Разновозрастные дети – от одиннадцати до четырех лет – молчали, как в рот воды набрали. Невдомек было, почему плачет, а не радуется товарищ Шура, к которой пришел такой замечательный, в кожаной куртке и в галифе со шпорами товарищ чекист. Те, что постарше, догадывались, что гость – тот самый герой, который должен был вернуться после победы над степными бандитами.

А потом… А потом Шура взяла да и подошла к Мишке. Положила ему на плечи бессильные руки и уткнулась мокрым лицом в пахучую черную кожу.

– Так долго… Я устала, Миша…

Ягунин с трудом откашлялся и грозно насупился на ребят:

– А ну идите… играйте! – И шепотом спросил у Шуры: – Где нам… хотя бы… присесть?

– Не знаю, – шепотом ответила она, отслоняясь и стирая дорожки слез с пылающих щек.

Распахнулась калитка… Женька! Милая, коротенькая Женя, в гимнастерке, с трудом сходящейся на груди, и с таким выражением лица, что ого?го! Энергичная женработница, активистка, для которой нет преград в мире, не вошла, а ворвалась во двор.

– Мишка! Ягунин! – С размаху бросилась на грудь, но не поцеловала – крепко, по?мужски обняла. – Живой, чертяка! – И, обернувшись к Шуре, выпалила радостно: – Две тележки досок вырвала у жадюги! Наша взяла!

Потом они пошли в столовую и долго пили чай из травки с хлебными пайками Шуры и Жени и, надо же, с горсткой черной икры, которую принес Ягунин в промасленной бумаге.

– Я еще две соленые рыбины довез, – похвастал он, и обе девушки, не сговариваясь, выпалили:

– Это ребятам!

И все трое от души расхохотались. Хорошо прошел, обед!

– Знаете, идите, ребятки, погуляйте часок! – безапелляционно распорядилась Женя.

«Нашла себя Сурикова: командиром ей быть», – с благодарностью подумал Мишка и солидно откашлялся:

– Чего ж? Если Шура не занята…

Девушки переглянулись.

– А мы всегда заняты, Миша. У нас же дети, – сказала, улыбаясь, Шура. – Женечка подменит. Им все равно сейчас обедать, потом спать. Режим!

Ильинская на минутку забежала в комнаты, заглянула в зеркало. Сняла косынку, завязала на шее галстучком. Чуть взбила волосы и подумала: снова остригусь коротко.

– Я готова. А куда?

– Да не все ли вам равно?! – прикрикнула Женя. Эх, не хватало все?таки безразличия в ее голосе…

Она проводила их до калитки долгим взглядом. Был он добрым и любящим, а радостным вряд ли.

– Пойдем поближе к Волге, на проран посмотрим, – тихонько сказала Шура и взяла Мишкины пальцы в свои. – К женскому монастырю. Оттуда далеко видно.

«Привыкла детишек за ручку водить, – стеснялся Мишка, не решаясь все же вынуть руку из ладони девушки. – А если кто нам навстречу?»

– Рассказывай… – тихо сказала Шура.

– Давай не так пойдем… – Мишкины скулы порозовели.

– А как? Через Советскую? Тут ближе, Миш!

– Н?нет… – он осторожно высвободил пальцы. – Я в военном… понимаешь…

– Прости… Я нечаянно.

Теперь Шурины щеки вспыхнули. Эх! Разговора?то не получается. Из?за такой чуши! Они брели рядышком, поглядывая то под ноги – кругом лужи, то по сторонам, лишь бы не в глаза друг другу. Так прошли до Алексеевской, пересекли трамвайную линию, добрели до ограды Струковского сада. «Струкачи» еще не работали – сад, был пуст, и ветви мокрых деревьев торчали нелепо. На склонах серели ошметки снега. Шебутились незнакомые птички, ярко?рыжие ручейки стекали вниз с площадок и аллей.

– Зайдем?

Они прошли по чмокающему под ногами песку аллеи и – о чудо! – наткнулись на скамейку. Еще довоенная, с железными витками спинки, крепко врытая в грунт. Не было, правда, у этой лавки прежних деревянных сидений – давно сожгли их люди. Однако же концы скреплял продольный ржавый брус, что?то вроде рельса.

– Сядем?

– Что ты! На холодную железку! – вздрогнула Шура.

– Какая там железяка… – пробормотал Мишка и, сняв с плеч свою кожаную роскошь, сложил вдвое и уложил на брус. – Садись!

– Испачкаешь, Миша… – Шура подняла на него умоляющие глаза. Они просили… нет, совсем не о том, чтобы Мишка пожалел кожанку. Чтоб не передумал.

От мокрой земли, от деревьев, от всей раннеапрельской сырости было зябко. Хорошо, хоть солнышко пригревало спины. Еще лучше, что сидели они спинами к тротуарам Советской улицы. Отличная скамейка!

– Рассказывай! – теперь Шура не попросила, а приказала.

Рассказывать? Пожалуйста. В подробностях? Можно. Он начал с того, как сел в вагон и как высадился в Уральске. На всякий случай Мишка не упомянул о встрече в дороге с Нинкой Ковалевой. Эпизоды торговли «купца Иголкина» с уральскими станичниками и в киргизских зимовьях привели Шуру в восторг. Не могла представить себе Мишку, степенно раскладывающим перед бабами и девицами резинки, платочки да пуговицы. И опять?таки, как бы случайно, опустил Мишка в своем повествовании красавицу Алену, спрятавшую его от Глеба. Кстати, она не казалась ему сейчас ни красавицей, ни даже привлекательной барышней. Так, обычная. Что же касается Шуриного дяди, то поначалу Ягунин хотел было умолчать и о нем. Как?никак, а не его эта тайна, служебная. Но вот он подошел в рассказе к встрече с Гаюсовым. Значит, избили Мишку, бросили в сарай, наутро расстрел…

Шурочка прижалась плечом, замерла.

«А почему сейчас?то нельзя сказать? – подумал Ягунин. – Банды Серова, считай, уже нет. А что с Глебом, они с матерью не знают, мучаются. Скажу! Нет, все?таки нельзя…»

– Ваш Глеб спас меня… по знакомству. Посадил на коня – и айда! Мы тогда крепко пощипали бандитов у Гребенщиково…

Женская интуиция… Ее не обманешь. Шурочка положила холодную ладошку на Мишкину щеку и повернула лицо к себе. Ягунин упорно смотрел на кончик своего носа.

– Мишенька, что с Глебом? – тихо спросила Шура.

Ну что ответишь ей, что?! Мишка тяжело сопел и молчал.

– Миша…

Была не была!

– Шура! – он больно сдавил ее запястья. – Одно скажу: твой Глеб – за нас. И живой он, Шура! Все! Больше ни слова, хоть режь!

– Милый ты мой, – слезы блеснули в глазах у Шуры. Я хотела верить в это. Я звонила потом по телефону, который он мне оставил. 2–42, помнишь? Мне ответили, что это номер ЧК… Как же ты сам не догадался, когда Коптев…

Она замолчала и, подхватив Мишкин локоть, прижалась к нему. «А ведь и верно, балда я… – ругнул себя Ягунин. – Но откуда было знать, что наш телефон ей дал Глеб?»

Хорошо было так сидеть. Очень хорошо. Но холодно.

– Послушай, Шура, – вспомнил Ягунин поручение Булиса. – Мамаша твоя, Надежда Сергеевна… Она, в целом, сочувствующая, как считаешь?

– Мама? – лишь на секунду задумалась Шурочка. – Она многое поняла, когда присмотрелась к американцам. Тяжело ей с ними. Противно. Да, ты не знаешь? Она однажды сама взялась помочь нашим. АРА хотела закрыть столовые…

– Знаю, знаю, – остановил ее Мишка и, оглядевшись, перешел на громкий шепот. – А еще разок нам помочь, она не сможет, как думаешь?

Шура насторожилась. Нахмурила брови.

– Как именно? Она ведь от политики далека. На бесчестный поступок ее никто не толкнет. Даже ГПУ.