На грани жизни и смерти - Паниев Николай Александрович - Страница 18

— Был уверен, что ваш кумир, господин полковник, Бонапарт:

— Давайте оставим шутки до лучших времен. Ленин отнюдь не объект для этого. Как и его мысль о том, что есть две России...

— Сегодня мне пришлось немного выпить, а мне так хочется, господин полковник, внимательно следить за ходом ваших мыслей. Насколько я осведомлен, ваше командование хочет, чтобы «Надежда» открыла огонь по большевикам? Если так, то это не проблема, — самоуверенно произнес Покровский.

— Ну а по нашим сведениям болгарский экипаж настроен отнюдь не в пользу «нашей России» и «нашей Франции»...

Покровский одним махом допил свой коньяк, недовольным тоном произнес:

— Господи! Ну почему вы воображаете, что мы, русские, все должны узнавать от вас... да и то с опозданием. Мои люди докладывают, что тот экипаж будет втянут... в ремонт...

— Прошу извинить, но это тоже день вчерашний, — не отказывал себе в иронии француз. — Как и ваше намерение подослать к болгарам своих людей. Не обижайтесь, мой друг, но с «Надеждой» и у нас и у англичан связаны определенные надежды. Все средства с большевиками хороши. Ну а если болгары стреляют по своим бывшим освободителям, то вообразите политический эффект в мире! И какой шок испытывают большевики, их друзья в самой Болгарии.

— О, вы далеко пошли...

— Дошли до положения «палец на курке». Агитировать или обрабатывать экипаж — дело долгое и небеспроигрышное. План. Короткий, как выстрел. Арестовать экипаж. Бесшумно, разумеется. Крейсер под болгарским флагом открывает огонь. О подвиге болгарского экипажа позаботится официальный представитель французского посольства, в ведении которого щелкоперы.

* * *

В Севастополе ждали официального представителя французского посольства. Вернее, одного из секретарей посольства Шарля Пикара. Приехав из Москвы с большими приключениями, о чем месье Пикар с юмором рассказывал полковнику Леману, гость не преминул дать понять, что в Париже и в посольстве у него широкие связи, что конфиденциальный характер его пребывания в городе вынуждает его вести себя незаметно, чтобы не бросалось в глаза ни союзникам, ни враждебным силам, которые, конечно же, имеются здесь. Жоржу Бланше пришлось расстаться со своей бородкой, да и много потрудиться, чтобы изменить свою внешность. Его бумаги были в полном порядке. В этом помогла женщина, которую он любил, — Сюзан Легранж. Она была связана с французским посольством и пользовалась там доверием. Приехавший дипломат обещал контрразведчику свою полную поддержку в его нелегкой и ответственной миссии. Это заявление вынудило полковника быть более откровенным в разговорах с дипломатом. Благодаря этому севастопольские товарищи узнали о том, что собираются сделать оккупанты с экипажем восставшей «Надежды», где находятся арестованные Балев и Василий... О восстании на «Надежде» стало широко известно, причем и в самой Болгарии. Задуманная провокация: вместо арестованного экипажа сражение с большевиками ведет группа оккупантов — провалилась. Важным было сообщение Бланше и о судьбе арестованных товарищей. Балев и Василий числились за службой Покровского. Но учинить расправу генерал самостоятельно не мог. На все надо было иметь санкции, согласие командования оккупационных войск союзников. Вот на этом и решила перехитрить белую контрразведку группа севастопольских подпольщиков. По разработанному плану Бланше должен был действовать вместе с двумя помощниками. Но в свою роль, французского дипломата он «вошел» в Москве, где Сюзан Легранж, его милая, любимая Сюзан, приготовила ему необходимые бумаги для поездки в оккупированный Севастополь. Один из секретарей посольства действительно командировался в Севастополь для связи с полковником Леманом. Однако миссию дипломата должен был «выполнить» Жорж Бланше. В этом деле Сюзан показала свои недюжинные способности конспиратора, умение находить верные решения в сложнейших ситуациях. По ее предложению командированный дипломат на несколько дней был «задержан» в пути. Зато Жоржу Бланше — двойнику того дипломата — в Севастополе была открыта «зеленая улица».

* * *

В кабинете генерала Покровского на столе лежали фотографии Балева и Василия, заснятые в Севастополе.

— Одно ваше слово, и их не только расстреляют, а четвертуют, — заметил рыжеволосый, огромного роста полковник Сиволап.

— Без промедления надо, без промедления! — вскипел Покровский. — Кто знает, что взбредет на ум этим англо-французам!

Другой офицер вставил:

— Ну за то, что арестованным удалось поднять бунт на болгарском во-ен-ном корабле, французы им головы снимут, как вы изволили выразиться, без промедления. У союзников опыт. Бо-оль-шой опыт. В своих колониях они расправляются огнем и мечом. К тому же французы еще помнят Парижскую коммуну. Думаю, что вот-вот раздастся звонок и...

Тут в самом деле зазвонил телефон. Покровский снял трубку. По мере того как он слушал, его лицо расплывалось в улыбке.

— Ведите его сюда! — радостно крикнул он в трубку. — Жду, жду!

Положив трубку на рычаг, генерал довольным голосом сообщил:

— Господа, в Севастополь пробился капитан Агапов.

— Тот самый, кто называет вас не иначе как «мой генерал»? — спросил рыжий полковник.

— Он самый. Весьма преданный офицер, — самодовольно сказал Покровский.

Опять зазвонил телефон. Покровский снял трубку. Звонили от полковника Лемана. На этот раз, однако, по мере разговора лицо генерала мрачнело. Выслушав сообщение, он сказал в трубку:

— Представитель французского посольства должен, я полагаю, разговаривать с арестованными в нашем присутствии. Что? Не соглашаются? Ну а приговор утвержден? Да? Предупреждаю: будьте осторожны. Посылайте своих людей. Только и мои тоже будут сопровождать. Не доверяю? Нет, дело не в этом. Значит, после встречи с... кем именно? Месье Пикар? Важная птица? Но осмелюсь предупредить, как бы от этой важной птицы не улетели наши птички.

На том конце провода, видимо, положили трубку. Покровский сердито проворчал:

— Тоже мне! Бо-оль-шой опыт. Здесь не колония, а взбунтовавшаяся Россия. Гигант, колосс... А они... цацкаются, представителя французского посольства присылают. Месье Пикар. России нужна геенна огненная! Голгофа!

Покровский задумался. Почему по такому важному делу ему не позвонил сам Леман? Считает ниже своего достоинства? Или ревнивое отношение к тому, что арестованные не его добыча, а русской контрразведки? Но если отбросить все это в сторону, нелишне перепроверить у самого Лемана о представителе французского посольства. И Покровский позвонил своему французскому коллеге. Леман подтвердил сказанное Покровскому и добавил, что месье Пикар высказал предположение, что он где-то встречал арестованного болгарина, и имеет желание окончательно разоблачить его как коммуниста-заговорщика.

После этого разговора Покровский немножко успокоился. Повернувшись к полковнику Сиволапу, он сказал:

— Под вашу личную ответственность, полковник... Предупреждаю, господин полковник, вы отвечаете головой. У меня в этом отношении тоже есть небольшой опыт. Берегите голову, полковник, она еще будет нужна... России.

Полковник Сиволап козырнул и стремительно вышел из кабинета. Вскоре он был в мрачном особняке, который временно был превращен в место заключения тех, кто оказывался в лапах Покровского.

В подвальном помещении сейчас находились двое арестованных — Христо Балев и Василий Захаров. Как и всех прежних обитателей темных камер в этом подвале, двух друзей ждала неминуемая смерть.

* * *

В уютном будуаре сидели двое. Молодая красивая женщина, озаренная таинственным светом зеленой лампы, томно пела: «Утро туманное, утро седое...»