Последнее искушение Христа (др. перевод) - Казандзакис Никос - Страница 19

Мысли его блуждали, но он продолжал быстро идти вперед. Он бежал от распутницы Магдалины к Богу, от креста к Раю, от отца и матери к далеким землям и морям, к тысячелетнему белому, желтому и черному человечеству. Ему никогда не доводилось пересекать границы Израиля, но с самого раннего детства стоило ему закрыть глаза в скромной родительской лачуге, и мысль его, словно ручной сокол с золотыми колокольцами, ликуя от счастья, летела с материка на материк, пересекая океаны. Он забывал о своем теле, вырывался из него, возносясь к небесам, — а этого-то он и желал более всего.

Сын Марии шел все дальше и дальше. Извилистая тропа петляла по виноградникам и, наконец, вывела его к сливовой роще. Он следовал за тропой, как следуют за струящимся потоком, за печальной и монотонной песней погонщика верблюдов. Ему казалось, что он идет будто во сне, не касаясь ногами земли. Приветствуя его, оливы качали своими ветвями, сгибавшимися под тяжестью плодов. Поблескивали, клонясь к земле, крупные кисти винограда.

— Шолом! Мир тебе! — нежно улыбаясь, говорили встречавшиеся ему девушки в белых платках.

Временами, когда вокруг никого не было видно, он снова слышал за спиной тяжелую поступь; как-то бронзовый всполох мелькнул в воздухе и исчез со зловещим хохотом. Но сын Марии набрался терпения. Он приближался к спасению — скоро он увидит озеро, а дальше, за его лазурными водами, — обитель, словно соколиное гнездо, прилепившееся к скалам.

Воображение обгоняло его, и он с трудом поспевал за ним, как вдруг, пораженный, остановился. Перед ним в ложбине, окруженная финиковыми пальмами, раскинулась Магдала. Душа его требовала повернуть, обойти, но ноги сами уверенным шагом вели его к благоухающему приюту его двоюродной сестры Магдалины, к дому, хозяйка которого обречена гореть в геенне огненной.

— Нет, не хочу, не хочу! — в ужасе повторял он, но тело отказывалось повиноваться ему и, словно собака, почуявшая дичь, было глухо к его мольбам.

— Не пойду! — снова решил он, но не остановился. Он уже различал чистые белые домики и старинный колодец с мраморными стенками. До его слуха доносился лай собак, кудахтанье кур, смех женщин. «Я должен увидеть ее, должен увидеть ее! — услышал он вкрадчивый голос в своем сердце. — Это необходимо! Господь направил сюда мои ноги, Господь, а не я, — потому что я должен увидеть ее, упасть к ее ногам и молить о прощении. Ведь это я виноват, я! Прежде чем уйти от мира и надеть белые одежды, я должен получить ее прощение. Иначе мне не удастся спастись. Господи, благодарю Тебя, что Ты привел меня туда, куда я не хотел идти!»

Счастье охватило его, и, потуже затянув ремень, он начал спускаться к Магдале.

Стадо верблюдов расположилось вокруг колодца. Сытые и умиротворенные, они лениво пережевывали свою жвачку. Видно, они пришли из далеких благоухающих земель, так как воздух вокруг был пропитан ароматами пряностей.

Иисус остановился у колодца. Старуха, набиравшая воду, протянула ему кувшин, и он напился. Он хотел было спросить ее, дома ли Мария, но устыдился. «Господь привел меня к ее дому, — подумал он, — я должен верить — она будет дома».

И он тронулся вниз вдоль тенистой улочки. Селенье было полно приезжих — одни в длинных белых головных уборах бедуинов, другие — в дорогих индийских кашемировых шалях. Из открывшейся двери появилась толстозадая матрона с пробивающимися черными усиками, которая разразилась хохотом при виде Иисуса.

— Ну и ну! — воскликнула она. — Добро пожаловать, плотник. Значит, ты тоже решил поклониться нашей святыне, а? — и, не прекращая смеяться, она захлопнула дверь.

Сын Марии залился краской и собрал все свое мужество. «Я должен, я должен, — повторял он. — Я должен пасть ей в ноги и вымолить прощение».

Он ускорил шаги. Ее дом стоял в гранатовом саду в другом конце деревни — он хорошо его помнил: зеленые одностворчатые ворота, украшенные двумя переплетавшимися змейками — черной и белой, они были нарисованы одним из возлюбленных Магдалины — бедуином, а выше была изображена большая желтая ящерица с растопыренными, словно на распятии, конечностями.

Он заплутал, остановился и, стыдясь спросить дорогу, вернулся к тому месту, откуда начинал свой путь. Время двигалось к полудню, Иисус присел в тени оливы передохнуть. Мимо прошествовал богатый торговец, черноглазый, с черной курчавой бородой. Пальцы его были унизаны кольцами. Сын Марии последовал за ним. «Должно быть, это один из ангелов Господних, — думал Иисус, идя за ним и любуясь благородной красотой его молодого тела и дорогим кашемировым платком, украшенным диковинными птицами и цветами, который был накинут на его плечи. — Наверняка это один из ангелов Господних, спустившихся, чтобы указать мне путь».

Приезжий безошибочно миновал все перекрестки, и вскоре впереди замаячили зеленые ворота с двумя переплетенными змейками. У входа перед жаровней с крабами на высокой табуретке сидела старая карга, тут же лежали жареные тыквенные семечки, нежный сладкий горошек в двух деревянных тарелках и мясные шарики, обсыпанные перцем, которыми она торговала.

Нагнувшись, провожатый Иисуса подал старухе серебряную монету и вошел внутрь. Сын Марии последовал за ним.

Во дворе, расположившись друг за другом, скрестив ноги, сопели четыре торговца: два старика с накрашенными ресницами и ногтями и два чернобородых мужчины. Взгляды всех были устремлены на маленькую дверь комнаты Марии. Она была закрыта. То и дело из-за нее доносились вскрики, смех, стоны — поклонники, тут же умолкая, начинали сопеть и ерзать. Давно уже вошедший к ней бедуин все еще не выходил, а сидящие во дворе, как старые, так и молодые, спешили. Юный индус занял место в очереди, за ним сел сын Марии.

В середине двора росло огромное гранатовое дерево, усыпанное плодами, а по бокам ворот высились два кипариса: мужской — с прямым, как меч, стволом, и женский — с раскидистыми ветвями. На гранате висела богато украшенная клетка с куропаткой, птица прыгала вверх и вниз, чистила перышки и что-то щебетала.

Поклонники жевали финики и мускатные орехи для освежения дыхания, и беседовали друг с другом, чтобы скоротать время. Обернувшись, они дружелюбно поприветствовали молодого индуса и бросили пренебрежительный взгляд на бедно одетого сына Марии. Старик, сидевший первым, вздохнул.

— Ни с чем не сравнятся мои страдания, — промолвил он. — Как тягостно сидеть перед закрытой дверью рая!

Молодой купец, чьи ноги были украшены золотыми обручами, рассмеялся.

— Я вожу пряности с Евфрата к Великому морю. Видите эту куропатку? Так вот, я собираюсь купить Марию за корабль корицы и перца, посадить ее в золотую клетку и увезти. Так что, мои сластолюбивые друзья, сегодня вы получите последний поцелуй.

— Спасибо, что сказал, мой ясноглазый, — перебил его второй старик с седой бородой и потемневшими от корицы руками. — Тем дороже нам будет этот поцелуй.

Юный индус прикрыл глаза и начал медленно раскачиваться, шевеля губами, словно произнося молитву. Еще не вступив ногой в рай, он уже погрузился в вечное блаженство. До него доносилось кудахтанье куропатки, смех и стоны из-за двери, он слышал, как старуха у ворот высыпала живых крабов на жаровню и они запрыгали по горячим угольям.

«Это — рай, — думал он, уносимый волнами вечного покоя. — В этом беспробудном сне, который мы называем жизнью, я грежу о рае. И другого нет. А теперь я могу уходить, ибо большего счастья не бывает».

Толстый мужчина в зеленом тюрбане, сидевший перед ним, толкнул его коленом и рассмеялся:

— Ну что, принц, что говорит твой Бог обо всем этом?

— О чем? — открыл глаза индус.

— О том, что ты видишь перед собой, — о мужчинах, женщинах, крабах, любви…

— Что все это сон.

— Тогда, ребята, осторожнее, — вмешался старик с белоснежной бородой, перебиравший длинные янтарные четки, — смотрите, как бы не проснуться!

Маленькая дверь распахнулась, и из нее медленно вышел бедуин. Губы его опухли. Следующий по очереди старик вскочил, как двадцатилетний юнец, и бросился к двери.