Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 26

26

Смерть героя

Хотя на щите пробитом кровь полыхает, как зарево, хотя не закончен меча его стремительный взмах, но мрак необоримый уже проникает в глаза его, и мужественная песня оборвалась на устах. На суку двое воронов со взорами ненасытными расправили сильные крылья, что мертвенно черны, и ночь встрепенувшихся крыльев глаза, как день, слепит ему, и к бледному горизонту уносятся вещуны.

Меч

Меч кровавый, меч разбитый… Конь небесный красной гривой день-деньской метет его, запылившийся, как идол, высоко в горах забытый, как поверженное божество.

Вороны

В смертоносном лязге стали и в безумных кликах воинов слышно карканье и виден круг неспешного полета: двое неземных посланцев, двое вещих черных воронов к богу на плечи садятся и нашептывают что-то.

Странствующая Венера

I За судном легкокрылым следую наудачу; слышу, как ветры рыдают в снастях корабельных, вижу, как чайки садятся на мачту. Рыбы на киль, со скрежетом режущий волны, тусклые взоры уставили; их чешуя от солнца на мелкие части дробится; белая пена вскипает под черными их хвостами. Слежу беспокойно, как скалы скрываются за горизонтом. Блуждает взор мой в бескрайнем царстве водном. II Странствующая Венера, ты — сладострастия стражница. Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец. Странствующая Венера… Он грезил с тобою вместе, быть может. За белокурой Венерой он быстрый корабль вел вдоль берегов, седых от туманов и инея. На бронзу его загара с надеждой взирали глаза ее серо-синие. За черной Венерой корабль он вел вдоль выжженной солнцем пустыни, и легкие, как теня, эбеновые руки шею его обхватали. Странствующая Венера, на берегу его ждешь ты. Может быть, баядерой ты обернуться хочешь? Искусна ли ты в любви? Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец. III Всплыли в тиши одиночества мечты в виденья зыбкие, и контуры ах таинственные вычерчиваются в дымке.

Мимолетное

Однажды ветер ветку с куста цветущей розы сорвал, унес в болото и прямо в омут бросил. Вмиг расступилась волны, и трепетную розу болото засосало в голодную утробу. Лишь листья над водою остались плавать сиро, покрывшись илом черным и став чернее ила. Но в час, когда таится весь мир во сне глубоком, струится запах розы над мертвенным болотом.

ФРАНЦ ТАМАЙО[74]

Баллада о Кларибели

Перевод М. Квятковской

В этот вечер тревоги неясной, Кларибель, под зарей холодной и красной, Кларибель, снова я люблю тебя страстно, хотя все мне твердит: — Напрасно! — Кларибель! Подхватило ветра дыханье, Кларибель, твое имя, словно рыданье, Кларибель, но напрасно мое ожиданье — не сойдемся мы на свиданье, Кларибель! Этим голосом кличет разлука, Кларибель! Нет печальней, хрустальней звука, Кларибель! В нем тоски терпеливая мука, неразлучности нашей порука, Кларибель! Горы круты, бездонны пучины, Кларибель! Перейду ль я речные стремнины, Кларибель? Одолею ль морей глубины, доберусь ли до снежной вершины, Кларибель? Время шло, и о том, что было, Кларибель, ты, наверное, позабыла, Кларибель! Но мечта — упрямая сила: верю я — ты меня любила, Кларибель! Горький хлеб мне дарован судьбою, Кларибель, — это память о нас с тобою, Кларибель! Неразумное и дорогое, наше прошлое вечно со мною, Кларибель! В самоцветах то утро мне снится, Кларибель, — ты пришла, моя чаровница, Кларибель! Милый идол, дитя и царица, снег и роза, звезда и зарница, Кларибель! Где-то птица исходит песней — «Кларибель!» Ты прелестна, нельзя быть прелестней, Кларибель! И в руладах певуньи безвестной слышен плач и смех твой чудесный, Кларибель! Ты звенишь, как напев затаенный, Кларибель, моей жизни, тобой потрясенной, Кларибель; бьет из раны, тобой нанесенной, яркий свет и мед благовонный, Кларибель! Речь моя — ручей аромата, Кларибель, — в ней гвоздика, и мускус, и мята, Кларибель, стойкой миррой она богата, ей неведом урон и утрата, Кларибель! Только злая колдунья-беда, — Кларибель! — выжгла в сердце: — Ушла навсегда Кларибель! — Для меня никогда, никогда не взойдет моей жизни звезда — Кларибель…