Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 59

59

West Indian LTD[163]

«Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы…»

Перевод Н. Горской

Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы. Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы, консерваторы и либералы, земледельцы и скотоводы, деньги тратят они, как воду, но денег у них до смешного мало[164]. Здешнее солнце излишне ярко и пылко — пересушило розы, перегрело затылки. Взгляните на нас: модный пиджак прикрывает плечи и набедренная повязка — перед; люди доверчивы и сердечны, в прошлом — рабы, неотесанный сброд, разные дрожжи, разное тесто; Колумб грациозным жестом — во славу Испании! — причислил к Индии этот народ. Здесь много черных, и желтых, и мулатов, и белых. Скажу я лично — мало красок приличных, после актов, контрактов и пактов различных слиняли чернила, разобраться в цвете трудное дело. (Кто мыслит иначе, пусть встанет и выступит смело.) Здесь партии есть, группировки и группы, и ораторы есть — слышите: «В этот период трудный…» Есть банкиры и кулинары, спекулянты и стрекулисты, юристы и журналисты, медики и швейцары. Все есть — мы народ не нищий. А если чего-то нет — поищем и сыщем. Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы. Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы. Ай, островная страна под солнцем жарким и ярким! Быть заповедным пальмовым парком — разве ты не для этого создана? Уголок зеленый на пути кораблей туристских, полно пассажиров, но нет живописцев и нет влюбленных; покинув Таити, Афганистан иль другую страну, кто-то в вашем порту, мимоходом, жует кусок небосвода и запивает ромом голубизну; на побережье английский язык повсюду, сыплются «yes»[165] горохом на блюдо. (Язык чичероне и лизоблюда.) Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы. Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы. Дворянин с Антилл, на тебя я гляжу, смеясь, — ты скачешь мартышкой с ветки на ветку, споткнуться боишься, жалкая марионетка, и все равно попадешь в грязь. Над тобою смеюсь, аристократ белокожий, — видна голубая кровь под легким загаром! — ты славишь свой род с неизменным жаром, кичишься умом и любишь деньги до дрожи. Над тобою смеюсь, одураченный черный, на лимузины ты пялишься, как дурак, и твоя чернота для тебя зазорна, и отдыхает твой мощный кулак. Надо всеми смеюсь: над полицейским и вором, над профессором и студентом, над дворником и президентом. Над целым миром смеюсь, надо всеми смеюсь, без разбора. Над целым миром, который заводит споры вокруг четырех разноцветных, косматых, чванливых, печальных, четырех дикарей у одной кокосовой пальмы.

«Полковники из терракоты…»

Перевод И. Эренбурга

Полковники из терракоты, политиков томный лай, булочки с маслом и кофе. Гитара моя, играй! Чиновники все на месте, берут охотно на чай — двести долларов в месяц. Гитара моя, играй! Янки дают нам кредиты, они купили наш край — родина всего превыше. Гитара моя, играй! Болтают вовсю депутаты, сулят горемыке рай, а за всем этим сахар и сахар… Гитара моя, играй!

«Дрожит тростник безбрежный…»

Перевод О. Савича

Дрожит тростник безбрежный, страшась ножей коротких. Жжет солнце, воздух давит. Надсмотрщики кричат, — как свист бичей их крики. Над смутною толпой работающих нищих встает поющий голос, летит поющий голос, от ярости звеня; так пели дикари, и так поют сегодня: — Срезать бы головы, как стебли, — р-раз, р-раз, р-раз! Спалить бы головы и стебли, чтоб дым до самых туч поднялся, — когда наступит этот час? Клинок в моем ноже — на месте, — р-раэ, р-раа, р-раз! Мой нож в моей руке — на месте, — р-раз, р-раз, р-раз! А надо мной надсмотрщик, — р-раз, р-раз, р-раз! Срезать бы головы, как стебли, спалить бы головы и стебли, чтоб дым до самых туч поднялся, — придет ли час?

«Чтобы заработать на хлеб…»

Перевод О. Савича

Чтобы заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, чтобы заработать на хлеб, трудись до седьмого пота, хочешь того или нет — работай, работай, работай. Сахар из тростника, чтобы кофе послаще было, сахар из тростника, чтобы кофе послаще было. Горче желчи тоска жизнь мою подсластила. Ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю, ни дома нет, ни жены — куда идти, я не знаю. Никто мне не скажет «вы», собак на меня спускают. Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Говорят: «У тебя есть нож, мужчина ты, не чечетка». Я был мужчиной — и что ж? Сижу теперь за решеткой. За решеткой теперь умирай. Что тут дни или годы? Это и есть мой рай, это и есть мой рай — свобода, свобода, свобода.