Затемненная серебром - Соловьева Алла Александровна - Страница 78

– Макс, ты отличный парень, – наконец выдавила я, – но я не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь по-настоящему. Ты ведь знаешь почему.

Его лицо исказилось от боли.

– Знаю! Вижу, как он высасывает твою жизнь по каплям и одним своим появлением уничтожил мою! – сквозь зубы процедил Макс. – Я слишком долго ждал, мечтая, что ты сама обратишь на меня внимание, но ты влюбилась в него. – Фадеев снова прижался к моим губам, словно желая вытеснить своим поцелуем Елизара из моей жизни. Я вздрогнула. Макс отстранился, на лице вновь проступила боль. – Ты не нужна ему, но очень нужна мне. Забудь его, забияка!

– Не могу, – хрипло прошептала я.

Макс безжизненно опустил голову мне на грудь. Машинально я погладила его волосы рукой, стараясь утешить, хотя и понимала, что это невозможно. Возлюбленный имеет абсолютную власть над любящим и часто становится тираном, неважно, осознанно или бессознательно. Моим жестоким ангелом стал Елизар. Я стала деспотом по отношению к Максу. Но ведь я этого не хотела! Фадеев стал теплой звездочкой, обогревающей холодную планету моей души, а теперь, совсем как страшная комета, я уничтожаю его, сжигая дотла. Знаю, как это больно, ведь точно так же сгораю сама. Я погладила Макса по щеке.

– Дай мне шанс, – глухо, униженно прошептал он, точно так же, как я просила Елизара. Даже слова почти те же. – Я вытесню его из твоего сердца. – Макс поднял голову. – Я верлаф, как и ты, и смогу сделать тебя счастливой. Даже мракаур согласен с этим!

Фадеев резко замер, будто последние слова не хотел говорить. На лице проступил страх, желание вернуть слова обратно, чтобы я не услышала их.

Повернув голову, я коснулась щекой снега. Совсем не холодный: мягкий, пушистый, как сахарная вата, и, кажется, теплее, чем моя щека.

– Согласен, что я буду счастлива с тобой? – едва слышно спросила я. Хотя можно было и не спрашивать: по глазам Макса и по его последующему молчанию легко догадаться, что да.

Бывает ли у боли предел? Грань или край, когда она переполнит и выплеснется наружу, заставив тебя почувствовать облегчение, а потом утихнет. Только предела нет, она плещется, как безбрежный океан, топя надломленную душу, поглощая, засасывая, как зыбкая трясина, и это длится до тех пор, пока она не сломает тебя полностью. И лишь потом она дарует если не целительное забвение, то полнейшее опустошение, когда уже все равно, больно или нет.

Как же хотелось потерять сознание, чтобы хоть на время отключить боль, но оно не уходило. Мерзкий металлический привкус во рту вызвал тошноту. Макс оговорился случайно, но они с Тагашевым беседовали обо мне, скорее всего, сегодня, когда Фадеев получал наивысшее соизволение на отмену тренировки. Вроде бы Елизар не сказал ничего плохого, а всего лишь пожелал счастья… только с другим! Упираясь в грудь Фадеева ладонями, я начала подниматься. Макс мгновенно встал и подал мне руку, но я даже не увидела ее.

– Тебе больно, – прошептал он.

– Да! – хрипло, истерично рассмеялась я, будто напало неудержимое горькое веселье на грани безумия, за которым хочется скрыть надсадный крик, рвущийся из груди.

Как же жесток Елизар. Только какое он имеет право обращаться так со мной? Словно я забытая на чердаке запыленная вещь, которую доломать и выбросить вроде бы жалко, но можно ее отдать, вдруг кому-то пригодится. Больно, обидно и унизительно, но, возможно, напрасно я сопротивляюсь? Может, Макс тот, кто избавит меня от губительных чувств, медленно уничтожающих мою душу? Вдруг он тот, с кем я смогу забыться? Я ведь не мазохист. Зачем упиваться болью, когда стоит протянуть руку – и, возможно, я действительно обрету счастье. Если быть до конца честной и откровенной к себе, мне ведь нравится Макс – добрый, любящий и не причиняющий страданий. Интересно, как это – быть по-настоящему любимой? Резко вскинув голову, я посмотрела на Макса. Лицо совсем безжизненное, руки сжаты в кулаки настолько сильно, что побелели пальцы. Ему так же больно, как и мне. Может, хотя бы его смогу уберечь от страданий? Он ведь дорог мне. Я сделала робкий шаг к нему, а потом, как в омут, бросилась в его объятия. Фадеев мгновенно нашел мои губы, поняв все без слов…

– Я люблю тебя, забияка, – покрывая поцелуями мое лицо, шептал он.

– Только не торопи меня, Макс, – прошептала я. – Дай мне время увидеть в тебе парня.

Глава 24

Экзамен на прочность

Елизар не один. Я почувствовала это сразу, как только мы с Максом спустились со ступенек академии. Очередная тренировка приблизилась незаметно. Совсем другая тренировочная площадка – где-то позади академии, и с Тагашевым – Марк. Ориентируясь на их силу, я повела Макса через лабиринт из живых изгородей, засыпанных снегом, вглядываясь в сгущающуюся синевой темноту и прислушиваясь к биению сердца и скрипу снега под ботинками для трансформации. Перед узким проходом на тренировочную площадку я замешкалась, но Макс решительно потащил меня вперед. Вцепившись в его руку, набрала в грудь побольше воздуха и ступила на дорожку.

Настороженно оглядываясь, я остановилась. Даже не подозревала, что в академии есть такая площадка, хотя слышала, что городских имитаций в академии много. Левую часть большой площадки занимает автозаправочная станция, ярко освещенная фонарями, с небольшим магазинчиком, по виду – настоящая. Справа – красные ящики с песком, небольшая клумба с кустами остролиста, проглядывающего сквозь снег красными ягодами, и пара автомобилей, а возле самого входа еще одна машина – старая синяя «хонда» поблескивающая тусклым перламутром краски. Через всю площадку голубоватой в свете фонарей заснеженной лентой извивается дорога, ведущая к заправке.

Заглянув в салон, я увидела ключи в замке зажигания. Фадеев напрягся, с силой сжимая мне пальцы. Мы переглянулись. В глазах Макса заплескалось нескрываемое беспокойство.

– Что это? – сглотнув слюну, прошептала я.

– Надеюсь, не то, о чем я думаю, – вздохнул Макс и повел меня в глубь площадки.

Елизар и Марк стояли возле белых дверей залитого светом магазинчика. Внутри просматривались витрины, яркие коробки, банки и пакеты. Магазинчик также выглядел настоящим. Увидев Тагашева, я прильнула к Максу, будто кто-то мог меня оторвать. Сильная рука успокоила, и я посмотрела на Елизара. Красивое непроницаемое лицо озарено ровной улыбкой. Конечно, ему все равно, с Максом я или нет.

– Здравствуй, маленькая кошка, – поздоровался он.

Макс ответил на рукопожатие Марка и довольно холодно кивнул Тагашеву.

– Привет, – поздоровалась я, встревоженно разглядывая заправку и тщательно избегая глаз Елизара. – Сегодня мы тренируемся здесь?

– Да. Что-то вроде небольшого экзамена. Скоро у тебя начинается практика, и я должен знать, чему ты научилась за это время.

Я украдкой бросила взгляд: он улыбается. Впрочем, как все это время. Иногда мне казалось, что он переживает за сказанные в дождливый вечер грубые слова: виноватое выражение лица, проскальзывающее смущение, тщательно скрываемое за улыбкой, но извинений я не дождалась.

– Звучит устрашающе, – натянуто сказала я. – И что же я должна делать?

– Приехать на заправку, – улыбнулся Марк. Нагнувшись, он скатал комок снега и с силой запустил его в «хонду». Послышался глухой звук прогнувшегося металла.

Я недоуменно посмотрела на него, но поняла, что больше мне ничего не скажут.

– Марк, что ты здесь делаешь? – спросил Макс.

– Принимаю экзамен, – неопределенно пожал плечами Ланбин.

– И когда мне приехать на заправку? – холодея и не ожидая ничего хорошего, спросила я.

– Начнем через пару минут. – Тагашев отошел на несколько шагов, внимательно наблюдая за мной и Максом.

На миг синие и сапфировые глаза скрестились. Странно, что беззвучно: удар холодного металла о лед теоретически должен был произвести хоть какой-то звук. Фадеев, криво улыбнувшись парням, повел меня к «хонде» с теперь уже круглой, от удара снежка, отметиной на передней пассажирской двери.