Двуллер. Книга о ненависти - Тепляков Сергей Александрович - Страница 29

– Да нет, – сказал Марков. – Не до того мне.

Котенко, истолковав эти слова так, что Марков жалуется на возраст да на болезни, бодро сказал:

– Бросьте, вы еще молодцом! Не стареют душой ветераны, а!

– Да это, Константин Палыч, все слова… – сказал Марков. – Мне уж недолго осталось.

Котенко про себя поморщился: «Вот же стариковские разговоры». Но тут Марков добавил:

– Да и вам ведь недолго.

Котенко оторопело уставился на него.

– Это вы о чем, Николай Степаныч? – наконец, спросил он.

– Да вот, Карташов. Слышали – убит. Уткина попала под автобус, Крейц выпил метилового спирту, а вчера вот Протопопова и Хоркина нашли застреленными. Ничего вам это не говорит? – полюбопытствовал Марков.

– А что мне это должно говорить? – удивился Котенко – он и правда не понимал.

– Да как же… Ведь это мы все, по списку, кто дежурил тогда 29 декабря 1994 года. Было нас тогда восемь, а теперь осталось трое – я, вы, да еще Давыдов… – ответил Марков.

– Ты какое кино вчера смотрел, дед? – резко проговорил Котенко. – «Неуловимых мстителей» что ли повторяли? Или «Ворошиловский стрелок» тебя так возбудил?

– Да уж видать кого-то и возбудил… – усмехнувшись, ответил ему дед.

– Страшные истории перестали пугать меня еще в пионерском лагере, – отчеканил Котенко. – Десять лет с того дня прошло. Чего же нас раньше-то никто не мочил?

Марков усмехнулся и сказал:

– А ты сам подумай. Может, некому было, а?

– А теперь появились мстители что ли?

– Так выходит – подросли. На ком вы тогда душу отводили?

– Я ни на ком… – ответил Котенко, но Марков по глазам видел – начал соображать, кумекать, вспоминать.

– Помнишь, у одного из тех летчиков подарки были. Самолет был – наверняка ведь сыну нес… – сказал Марков, а сам вдруг подумал: «Зачем я его предупреждаю?».

– А зачем ты меня предупреждаешь? – вдруг спросил его и Котенко. И тут Маркова озарило и он, широко улыбнувшись, ответил:

– Да чтобы обосрался. Я ведь тогда говорил – зачем вы это делаете? И ты ведь был начальник, мог наорать, оттащить, пинков надавать. А ты пошел коньяк пить.

Котенко оторопел от этого «обосрался». Он смотрел на старика. Глаза у того были веселые – дед явно наслаждался ситуацией. «Спятил что ли? – подумал Котенко. – Да вроде не похоже».

– Так и тебя прихлопнут! – вдруг прошипел он. Марков усмехнулся, наклонился к Котенко и отчетливо произнес:

– Если есть на мне грех – отвечу… Только разница между нами в том, что я-то не боюсь…

После этого он выпрямился, не отрывая от Котенко улыбающихся глаз. Котенко, разозлившись, кое-как, не глядя на старика, побросал покупки в багажник, сел за руль и уехал. Марков смотрел ему вслед, пока машину можно было различить среди других.

Глава 15

– Здравствуйте, Николай Степанович, я из газеты «Правда края». Хотим вот с вами интервью сделать как с ветераном органов МВД… – проговорила Наташа. Она специально представилась так, без фамилии – а ну как помнит дед фамилию? Дед не обратил на это внимания, заулыбался, пригласил пройти.

– Да не надо разуваться… – говорил Марков.

– Да нет, натопчу… – говорила Наташа.

– А вас как звать-величать-то? – спросил Марков.

– Наташа, – ответила она.

– А по отчеству? – спросил он.

– Да какие у нас, у корреспондентов, отчества? – улыбнулась она. Оба засмеялись.

Наташа выбрала Маркова потому, что Давыдова и Котенко надо было еще искать. По их прежним адресам их не оказалось, а дед – вот он, живет в своей хибарке. Многое было за то, чтобы умер именно он: живет на отшибе, живет один. Обо всем этом Наташа размышляла теперь спокойно. Она даже подшучивала над своими делами. Тут, например, подумала – может, сначала опубликовать про деда статью, а то ведь так и пропало интервью с Протопоповым, зря она его писала. Но эти мысли были так, смеха ради – Наташа понимала, что нельзя в этих местах мелькать часто: жизнь в квартале частных домов была почти деревенская, появление чужого человека было большой новостью и вызывало у других стариков зависть и пересуды – к ним-то давно никто не ездил, разве что внуки, зная, когда у дедов пенсия, приезжали ее выгребать.

– И о чем будем говорить? – спросил Марков, выставив на стол чай, печенье и варенье. Он-то не знал, и сердце не подсказало, что в образе этой девчушки пришла к нему его судьба.

– Обо всем, – ответила Наташа, выкладывая на стол диктофон. – О вашей жизни, о жизни вокруг вас. О вашей службе…

Она начала задавать вопросы. Он отвечал. Через какое-то время он понял, что впервые смотрит на свою жизнь чужими глазами, и поразился, как много есть того, о чем ему стыдно рассказать. «Эк примяла нас жизнь»…

– подумал он. Начал было поминать добрым словом советскую власть с ее колбасой за 2.20 (теперь-то казалось, что она и правда была в магазинах), да с отпусками на югах, но споткнулся – вспомнил про велосипедиста, и подумал, что главное не в колбасе. «И тогда правды не было, и сейчас нет… – подумал он.

– Но откуда же ей взяться, если люди ее не говорят, поступают мимо правды?». Эти мысли сбили его. Он задумался и уже не знал, о чем говорить.

– Что-то не так? – спросила Наташа.

– Да… – махнул рукою дед. – Я же старичок, начну, а про что говорил – забываю…

Они разговаривали так еще полчаса. Наташа пила чай, дед потчевал ее вареньем, рассказывал рецепты, сетовал, что померла жена – она, мол, была на рецепты знаток, кладезь.

– А последние годы перед пенсией где служили? – спросила она.

– Да в вытрезвителе водителем… – ответил он. – Такая была работа… Привезем пьяных, а они от нас убегают, в соседние дома стучатся, просят спрятать…

Он говорил это автоматически, но в душе вдруг тоненько и тоскливо что-то зазвенело.

– А вот я слышала, что как-то раз в вашу смену мужиков сильно избили и вас чуть не засудили… – вдруг сказала девчонка и деда поразило, как изменились ее еще мгновение назад детские глаза: из голубых они стали стальными. Сердце Маркова екнуло. Наступила тишина.

– Ты, что ли? – наконец, проговорил Марков, не сводя с нее глаз. – Карташов, Уткина, Крейц, Протопопов, Хоркин – это все ты?!

Она медленно, глядя на него в упор, кивнула. Она рассказала ему все: как умер отец, как они жили после его смерти, глотая слезы каждый новый год, как спивался брат, и как недавно остановилось от горя и тоски мамино сердце. Потом она рассказала, как убила Карташова, как напоила метиловым спиртом Крейца, как хрипела Уткина под колесами автобуса, и как Протопопов, увидев пистолет, обмочил диван.

Марков слушал все это молча. Только подумал: «Натерпелась девка. А убьет нас всех – легче ли станет?».

– За мной пришла? – спросил он, когда она замолчала.

Она кивнула.

– А я-то думал, пацан будет… – сказал он. – У твоего отца в пакете была сборная модель какого-то самолета. Так что я думал, что будет пацан.

– Я за него… – усмехнувшись побелевшими губами, сказала Наташа.

– Меня ведь даже суд не признал бы убийцей… – сказал вдруг Марков. – Я же пытался за отца твоего заступиться.

– Ну так и заступался бы – взял бы пистолет и отогнал бы уродов… – жестко сказала Наташа. – Вызвал бы других ментов. Мог спасти?

– Мог… – подумав, кивнул Марков.

– А чего же?

– Есть за тобой правда… – сказал Марков. – Только много ли? А у остальных дети, матери – им каково будет?

– Не тяжелее, чем нам. Переживут.

– Всю жизнь я прожил по принципу «Моя хата с краю», и вот ты теперь за это пришла меня убивать… – задумчиво проговорил Марков. – Ладно, я тебя освобожу.

Он встал, вышел в другую комнату и вдруг вернулся оттуда с ружьем. Наташа выхватила из сумочки пистолет, но Марков сказал:

– Стой. Не суетись.

Потом он сел на кровать, застеленную стеганым одеялом, снял с правой ноги носок, приспособил ружье под грудь, а большой палец ноги – на спуск.

– Прости меня… – сказал он Наташе, глядевшей на него во все глаза. – Уходить будешь – протри все и стаканы помой. И вот еще что: я тут виделся с Котенко. У него охранное агентство «Нат Пинкертон». Он тебя искать будет. Учти.