Завещание Тициана - Прюдом Ева - Страница 31

— Мой отец был там инкогнито! — вставила Мариетта. — Он затерялся среди команды, чтобы тайком сделать несколько набросков с короля, которые потом пригодились ему в работе над картиной.

Олимпия пропустила это замечание мимо ушей и продолжала свой рассказ:

— С борта «Буцентавра» Генрих Третий впервые увидел при свете дня грандиозное зрелище, которое представлял собой город дожей: дворец, базилика, библиотека, колокольня. «Как бы мне хотелось, чтобы матушка была сейчас со мной!» — воскликнул он, преисполненный восхищения. Словно эхо вторили ему пушки всех галер, стоящих на якоре против Святого Георгия. Зазвонил огромный колокол на площади Святого Марка, а за ним и все колокола города.

Как только новый король Франции ступил на венецианскую землю, для него потянулась вереница нескончаемых празднеств, пиров, балов и торжеств. Олимпия не в силах была перечислить всего и назвала лишь некоторые из них: торжественный банкет в огромном зале Совета Десяти, театральная постановка в исполнении труппы «Ревностные», экскурсия в Адмиралтейство, где в его присутствии за рекордно короткое время было собрано судно, завтрак в герцогском дворце, где столы были декорированы скульптурами из сахара, регата на Большом канале, прогулка по улице Галантерейщиков, торговой артерии города, где король накупил кучу драгоценностей, фехтовальный турнир, на котором свое искусство продемонстрировали лучшие из лучших, сеанс изготовления стекла в печи Мурано, установленной на плоту, бой между жителями районов Кастелло и Святого Николая, вооруженными заточенными тростями, и наконец, кульминация его пребывания в Венеции — грандиозный бал, на котором двести патрицианок с головы до ног в золоте и жемчуге танцевали падовану, пассе-э-меццо, гальярду. Помимо этих официальных празднеств, король испросил разрешения, которое ему было тут же дано, на галантное свидание с куртизанкой Вероникой Франко. Позднее она призналась: «Хотя он явился, скрывая, кто он на самом деле, сердце мое так воспылало, что я едва не лишилась чувств. Поняв, что со мной, он снисходительно принял от меня на память мой эмалевый портрет».

— Написанный моим отцом, — уточнила Мариетта.

По-прежнему не обращая на нее ни малейшего внимания, Олимпия продолжала:

— Однако был еще один визит короля к куртизанке, который держался в большом секрете. Ею была не кто иная, как Атика. По лестнице, приставленной по его просьбе к особняку Ка Фоскари, где он остановился, Валуа несколько раз покидал свое жилище незаметно для всех. И инкогнито добирался до дома египтянки, от которой ему нужны были дипломатические сведения самого секретного свойства. Однако двадцать второго июля поутру его отсутствие было все же замечено слугами-итальянцами. После ночной эскапады на улицу Терпимости он вернулся к себе лишь в середине дня. Между полуночью и полуднем он обговаривал с Атикой детали политического и военного союза Франции и Турции. В последний свой визит он презентовал ей болонку, привезенную из Польши. Возможно, однако, не только болонку, но и некий весьма опасный секрет, за который она и поплатилась. Генрих Третий покинул Венецию двадцать седьмого июля, Атика умерла седьмого августа. Каких-то десять дней… слишком мало, чтобы я могла поверить, что причина ее смерти в чем-то ином…

После этих загадочных слов Виргилий и Мариетта вынуждены были распрощаться с Олимпией. От нее они узнали столько нового и неожиданного, что сразу по горячим следам даже не могли обсуждать все услышанное. И потому молча, погруженные в свои мысли, направились по другому указанному им следу.

Может ли быть более простой адрес, чем адрес Лионелло Зена, проживающего во дворце Зен на набережной Зен в Каннареджо? В двух шагах от дома Тициана. Окна дворца Зен выходили на просторную площадь, окаймленную деревьями и окруженную постройками ордена Крестоносцев. О принадлежности к ордену свидетельствовала эмблема — три латинских креста на трех скалах, — выбитая повсюду: и на церковных стенах, и на монастырских, и на стенах богадельни и часовенки. Перед тем как постучаться во дворец, чей фасад был украшен фресками работы отца Мариетты и Андреа Скьявоне, они зашли в церковь Пресвятой Девы и осмотрели полотна на стенах часовен, поперечного нефа и ризницы: «Вознесение Пресвятой Девы», «Введение Иисуса во Храм» Тинторетто, «Мученичество святого Лаврентия» Тициана. На последней отблески касок, света факелов, кирас, пламени костра и зенитного света рвали темный колорит картины. И темой мучений, и своими мрачными тонами, и следами пальцев художника она напомнила им «Истязание Марсия».

Выйдя из церкви, они чуть было не столкнулись с монахом ордена Крестоносцев и паломником, которые поддерживали человека об одной ноге, по-видимому, из богадельни. А чуть поодаль заметили молодого человека в железном нарукавнике, играющего с друзьями в мяч. Он обернулся, и Мариетта узнала его:

— Лионелло! А мы к тебе!

Тот весьма удивился. Виргилий с интересом вглядывался в его черты. Прежде всего поражала его красота: прямой нос, огромные светлые глаза, четкий контур губ, кожа что девичья, белокурые волосы, волнами ниспадающие на плечи. Не только лицо, весь его облик вплоть до кончиков пальцев был утончен: совершенная фигура, удлиненные мышцы конечностей. Природная грация сочеталась в нем с достоинством. На какой-то миг Виргилий даже почувствовал укол ревности.

— Вы как раз вовремя. Мы чуть не подрались. Давно пора прекратить игру.

Он жестом показал двум своим партнерам и троим противникам, что партия окончена. Один из них приблизился, Лионелло представил его:

— Вряд ли вы знакомы. Мой друг Зорзи Бонфили.

Предом встрепенулся. Перед ним был не один, а два участника вечера у Атики. Насколько совершенен был Лионелло, настолько безобразен был Зорзи. Мглистый цвет лица, искривленный рот, глаза навыкате, крупный нос, неаккуратная бороденка. Весь он был какой-то угловатый и укороченный. Однако внимание притягивали не его впалая грудь и ляжки некрасивой формы, а левая рука с неподвижными фалангами. Что это: галлюцинация или Зорзи и впрямь похож на старого сатира с полотна Тициана? Понимая, что слишком долго задержался взглядом на его изувеченной руке, Виргилий перевел глаза на его лицо.

— А что, Зорзи — это венецианское имя?

Маленькие злые глазки Зорзи моргнули. За него ответил Лионелло:

— Так на венецианском диалекте звучит имя Джордже, по-французски Жорж. В Венеции буква «Z» в особом почете! Она заменяет «G». Вот, к примеру, евангелист Иоанн по-английски звучит как Джон, по-французски Жан, по-испански Хуан, по-португальски Жоао, а на нашем диалекте — Зан или Зани. — И добавил, откидывая волосы назад: — Раз уж какая-то надобность привела вас ко мне, почему бы нам не устроиться поудобнее? Игра меня утомила.

Он предложил посидеть прямо на берегу у воды, в тени деревьев, но его друг воспротивился:

— Только не там! Вот уже скоро три десятка лет, как Сенат постановил построить здесь набережную, чтобы покончить с этой проклятой топью.

Услышав его злобный голос, Виргилий и Мариетта невольно отшатнулись. Они узнали его, этот голос. Их руки встретились. Каждый получил подтверждение своего первого впечатления. Зорзи Бонфили был одним из тех грабителей в масках, которые рыскали в мастерской Тициана, пока они прятались за «Пьетой». Они постарались никак не выдать себя и дружно заулыбались. Лионелло фамильярно, жестом, не лишенным нежности, обнял друга за плечи. Виргилий перестал улыбаться. В ответ на жест Лионелло Зорзи обнял его за талию. Изумление Виргилия возрастало. Зорзи подметил происшедшую в нем перемену, и некоторое время царило замешательство. Лионелло постарался его рассеять:

— Приглашаю вас к себе!

Он не предложил им осмотреть залы, полные произведений искусства: полотен великих мастеров, римских скульптур, китайских ваз, персидских ковров, арабской посуды и византийских золотых изделий. Однако угостил их белым сухим вином.

— …которое любила императрица Ливия[63].

63

Ливия ( 55 г . до н.э. — 29 г . н.э.) — жена Августа, мать Тиберия. — Примеч. пер.