Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 64

Я стремительно вошел в комнату Лидии – вроде бы здесь ничего не изменилось, но все в одночасье стало чужим. Дом покинула его душа, и теперь оставались только мертвые стены и предметы, которые должны были вскоре сгореть в огне, – старый мир рушился, распадался, но я все же верил, что однажды вернусь и начну все заново.

Лидия сидела у окна. На фоне светлого прямоугольника ее фигурка казалась особенно беззащитной и маленькой. Услышав мои шаги, она обернулась:

– Я готова, Влад. Мы уезжаем сейчас?

– Да.

Она подошла ко мне, взяла за руки. У Лидии были мягкие теплые ладони, такие домашние, уютные – они возвращали меня в тот мир, который казался безвозвратно утерянным. Глядя в ее глаза, я чувствовал себя подлецом. Мало того, что я предал любящую женщину, но еще и вел себя как последний трус, не решаясь сказать правду. Она не знала о предстоящем постриге, она все еще верила мне… Может быть, к лучшему. Только Господь ведает, сколько кому из нас отмерено лет, но я отчетливо сознавал, как мало у меня шансов вернуться живым из этого похода. Зачем же причинять боль раньше времени? Возможно, Лидии предстоит рыдать над телом убитого мужа, а не оплакивать горькую долю брошенной жены в монастырской келье.

Я осторожно высвободил свои ладони из ладоней женщины.

– Нам пора, Лидия.

– Конечно, хорошо… – она пыталась выглядеть спокойной, но едва сдерживала слезы. – Влад, я буду молиться за тебя. Молить о том, чтобы Господь защитил тебя и даровал победу. Между нами всякое случалось, но знай, муж мой, я всегда любила тебя, с самой первой нашей встречи, и всегда буду любить. Нас ничто не разлучит. Мои молитвы защитят тебя. Когда тебе будет трудно, Влад, всегда вспоминай обо мне, моя любовь оградит тебя от беды.

– Хорошо. Я так и сделаю, – я улыбнулся. – И ты береги себя. А главное – Влада. Он – наше будущее, продолжение наших жизней. Позови его.

Мальчик вошел почти сразу – он находился где-то поблизости. Когда я увидел сына, то почти не узнал его. Последнее время, готовясь к войне, я почти не виделся с семьей, и за эти несколько месяцев Влад очень повзрослел. Война делает детей взрослыми, и этот маленький человек уже расстался с детством, и большими серьезными глазами смотрел в будущее. Я наклонился, крепко обнял сына:

– Разлука будет недолгой. Я обязательно вернусь за тобой. Я не брошу тебя, что бы ни случилось!

– Отец, почему я не могу идти с вами?

– Из тебя получится отличный воин, но со временем. А пока мне будет спокойней, если ты будешь находиться в безопасном месте.

Я снова обнял его, словно хотел своим телом защитить ребенка. Маленький, теплый, такой беззащитный… Его было жалко до слез, но сейчас я не имел права на чувства – привязанности делали слабее. А я знал, что должен пожертвовать всем, не жалеть никого и ничего, не оглядываться и не сожалеть, – только так можно было рассчитывать на победу.

– Я приду за тобой. Клянусь. Что бы ни случилось, я тебя не брошу. А теперь идите. Пора. Да хранит вас Господь.

Влад вышел из комнаты первым, и я был благодарен ему за то, что он не стал затягивать прощание. Я не стал провожать семью. Только из окна наблюдал за тем, как они сели в повозку и выехали за пределы дворца.

Меня ждали. Сегодня войско должно было отправиться в поход, и княжеская дружина вместе с ополченцами уже собрались под стенами Тырговиште. Закончив все дела во дворце, я поспешно сел в седло и поскакал к войску. Мое появление было встречено приветственными криками и бряцаньем оружия. Натянув поводья и заставив скакуна перейти на шаг, я медленно двинулся вдоль шеренги ополченцев. Среди них были и старики-крестьяне, никогда прежде не бравшие в руки оружия, и ясноглазые мальчишки, чуть старше моего Влада.

Возможно, со стороны ополченцы казались жалкой толпой, но я знал скрытую силу этих людей и рассчитывал на них, быть может, даже больше, чем на свое обученное, прекрасно натренированное войско. Такие же простые крестьяне, вооруженные распрямленными косами и самодельными мечами, обратили в бегство султана Мехмеда под Белградом, развеяв миф о несокрушимости Османской империи. Эти люди были не способны на предательство – они защищали свои семьи, своих детей и матерей, и никакие посулы, никакие интриги не могли толкнуть их на измену. С этими людьми можно было победить.

– Братья, – мой голос нарушил напряженную тишину, – для всех нас настал час суровых испытаний. Безжалостный враг на пороге. Он пришел, чтобы уничтожить нас, а уцелевших – превратить в рабов. Но этому не бывать! Ради наших детей, ради могил отцов, ради святой матери Церкви, мы пойдем в смертный бой и будем сражаться до конца. И мы одолеем неверных! Пусть цена победы окажется очень высока, но умереть за Родину не страшно! Ни одна капля крови не прольется впустую! Мы вышвырнем врага с родной земли, мы защитим тех, кто нам дорог! Бог с нами, и мы победим!

Тишину сменили громогласные крики. Прозвучали слова команды, я пришпорил коня и поскакал вперед, сделав первый шаг по той дороге, которая могла привести к победе или к смерти.

Волны ласкали берег, раз за разом накрывая влажный песок и тихонько отступая назад. Их слабый плеск отчетливо слышался в глубокой, неестественной тишине ночи. Ни шороха, ни огонька… Но это безмолвие не могло обмануть никого. Люди, затаившиеся по обе стороны Дуная, знали, что скоро затишье обернется бурей и многим из них не суждено будет увидеть рассвет.

Сопровождавшие турецкую армию на всем пути следования лазутчики регулярно докладывали о маршруте султана, и я был достаточно точно осведомлен, где именно он собирается форсировать Дунай. Это должно было произойти в районе болгарского Видина – города, не уничтоженного во время зимнего похода. В ожидании вторжения, валашские войска расположились на другом берегу реки, рядом с крепостью Турну, и теперь главной задачей моих разведчиков стало – вычислить точное место переправы. Во время форсирования Дуная войска султана будут наиболее уязвимы, и я намеревался с максимальной выгодой использовать эту ситуацию, нанеся им значительный урон. При других обстоятельствах лобовое столкновение с османской армией стало бы равносильно самоубийству, но в данный момент преимущество было на нашей стороне.

Люди Драгомира хорошо знали свое дело, точно указав район высадки неприятеля, куда я в спешном порядке направил свои передовые отряды. Переправа должна была начаться глубокой ночью, под покровом тайны и темноты. Если бы султану удалось достичь желаемого, незаметно перебросив через Дунай авангард своей армии, это обернулось бы для меня серьезными проблемами, однако я не сомневался, что сорву его планы. Затаившаяся на берегу отборная валашская дружина приготовилась к встрече незваных гостей.

Хотя было очень темно, и ни одна искорка не теплилась во мраке ночи, гладь Дуная отражала свет звезд, выдавая присутствие врагов. Со своего наблюдательного поста я четко видел черные пятна на реке – баржи, на которых переправлялись янычары – главная ударная сила войска султана Мехмеда. Перед янычарами стояла сложная задача закрепиться на нашей стороне Дуная и подготовить проход для остальных турецких сил. Они поспешно и бесшумно выбирались на берег, перетаскивая большие деревянные щиты и легкие орудия, тут же, не медля, начали рыть укрепления.

Особым образом повторенный крик совы подтвердил начало переправы. Настало время действовать. Перекрестившись, я надел шлем и вскочил в седло. Тишину нарушило бряцанье стали и приглушенные голоса, а в следующий миг по моей команде сотни стрел засвистели в воздухе, обрывая жизни плывших по воде и столпившихся на прибрежной полосе янычар. Стрельба почти в полной темноте, наугад, не могла быть прицельной, но все равно дала неплохие результаты благодаря своей интенсивности. На берегу возникло замешательство, темная масса людей метнулась к воде, но затем, сориентировавшись в ситуации, янычары ринулись на сушу, надеясь, что сумрак сделает их неуязвимыми.