Стихотворения 1823-1836 - Пушкин Александр Сергеевич - Страница 7

7

VI

Не даром вы приснились мне57 В бою с обритыми главами,С окровавленными мечами,Во рвах, на башне, на стене.Внемлите радостному кличу,О дети пламенных пустынь!Ведите в плен младых рабынь,Делите бранную добычу!Вы победили: слава вам,А малодушным посмеянье!Они на бранное призваньеНе шли, не веря дивным снам.Прельстясь добычей боевою,Теперь в раскаянье своемРекут: возьмите нас с собою;Но вы скажите: не возьмем.Блаженны падшие в сраженье:Теперь они вошли в эдемИ потонули в наслажденьи,Не отравляемом ничем.

VII

Восстань, боязливый:В пещере твоейСвятая лампадаДо утра горит.Сердечной молитвой,Пророк, удалиПечальные мысли,Лукавые сны!До утра молитвуСмиренно твори;Небесную книгуДо утра читай!

VIII

Торгуя совестью пред бледной нищетою,Не сыпь своих даров расчетливой рукою:Щедрота полная угодна небесам.В день грозного суда, подобно ниве тучной,О сеятель благополучный!Сторицею воздаст она твоим трудам.Но если, пожалев трудов земных стяжанья,Вручая нищему скупое подаянье,Сжимаешь ты свою завистливую длань, -Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,Что с камня моет дождь обильный,Исчезнут — господом отверженная дань.

IX

И путник усталый на бога роптал:58 Он жаждой томился и тени алкал.В пустыне блуждая три дня и три ночи,И зноем и пылью тягчимые очиС тоской безнадежной водил он вокруг,И кладез под пальмою видит он вдруг.И к пальме пустынной он бег устремил,И жадно холодной струей освежилГоревшие тяжко язык и зеницы,И лег, и заснул он близ верной ослицы -И многие годы над ним протеклиПо воле владыки небес и земли.Настал пробужденья для путника час;Встает он и слышит неведомый глас:«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»И он отвечает: уж солнце высокоНа утреннем небе сияло вчера;С утра я глубоко проспал до утра.Но голос: "О путник, ты долее спал;Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;Уж пальма истлела, а кладез холодныйИссяк и засохнул в пустыне безводной,Давно занесенный песками степей;И кости белеют ослицы твоей".И горем объятый мгновенный старик,Рыдая, дрожащей главою поник...И чудо в пустыне тогда совершилось:Минувшее в новой красе оживилось;Вновь зыблется пальма тенистой главой;Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.И ветхие кости ослицы встают,И телом оделись, и рев издают;И чувствует путник и силу, и радость;В крови заиграла воскресшая младость;Святые восторги наполнили грудь:И с богом он дале пускается в путь.

* * *

Лизе страшно полюбить.Полно, нет ли тут обмана?Берегитесь — может быть,Эта новая ДианаПритаила нежну страсть -И стыдливыми глазамиИщет робко между вами,Кто бы ей помог упасть.

* * * 59

Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает;На девственных устах улыбка замирает.Давно твоей иглой узоры и цветыНе оживлялися. Безмолвно любишь тыГрустить. О, я знаток в девической печали;Давно глаза мои в душе твоей читали.Любви не утаишь: мы любим, и как нас,Девицы нежные, любовь волнует вас.Счастливы юноши! Но кто, скажи, меж имиКрасавец молодой с очами голубыми,С кудрями черными?.. Краснеешь? Я молчу,Но знаю, знаю все; и если захочу,То назову его. Не он ли вечно бродитВкруг дома твоего и взор к окну возводит?Ты втайне ждешь его. Идет, и ты бежишь,И долго вслед за ним незримая глядишь.Никто на празднике блистательного мая,Меж колесницами роскошными летая,Никто из юношей свободней и смелейНе властвует конем по прихоти своей.

ЧААДАЕВУ 60

К чему холодные сомненья?Я верю: здесь был грозный храм,Где крови жаждущим богамДымились жертвоприношенья;Здесь успокоена былаВражда свирепой Эвмениды:Здесь провозвестница ТавридыНа брата руку занесла;На сих развалинах свершилосьСвятое дружбы торжество,И душ великих божествоСвоим созданьем возгордилось.. . . . . . . . . . . . . . . .Чадаев, помнишь ли былое?Давно ль с восторгом молодымЯ мыслил имя роковое61 Предать развалинам иным?Но в сердце, бурями смиренном,Теперь и лень и тишина,И, в умиленье вдохновенном,На камне, дружбой освященном,Пишу я наши имена.

57

«Недаром вы приснились мне...». — Здесь поэт изображает, по-видимому, ожидаемую им победу его единомышленников, будущих декабристов.

58

И путник усталый на бога pоптал...". — Смысл этого «подражания» в преодолении пессимистического начала, характерного для лирики Пушкина 1823 г. и начала 1824 г.

59

«Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает...». Стихотворение названо было в рукописи «Подражание Андрею Шенье» и представляет собой вольный перевод элегии Шенье «Jeune fille, ton coeur avec nous veut se taire...».

60

Чаадаеву («К чему холодные сомненья?..»). Положение черновика среди рукописей 1824 г., а также непосредственная связь стихотворения с книгой И. М. Муравьева-Апостола «Путешествие по Тавриде» (1823), которую Пушкин прочел «с жадностью» (см. черновой текст «Отрывка из письма к Д.», то есть к Дельвигу — от середины декабря 1824 г.), опровергают пушкинские слова в «Отрывке из письма к Д.», что стихотворение написано в Крыму в 1820 г. Первая часть стихотворения — размышление над развалинами храма Артемиды, который, по преданию, находился у мыса Георгиевского монастыря на южном берегу Крыма (в достоверности этого предания сомневался автор «Путешествия по Тавриде»). С храмом Артемиды связан древнегреческий миф об Оресте, брате Ифигении, жрицы Артемиды в Крыму. Для избавления от преследований богинь мщения Эвменид Орест должен был похитить статую Артемиды из Тавриды (древнегреческое название Крыма). Он отправляется туда со своим другом Пиладом. Царь Тавриды, захватив Ореста, обрекает его в жертву Артемиде. Но Пилад, желая спасти друга, выдает себя за Ореста. Орест отказывается от спасения такою ценою. После этого великодушного спора Ифигения узнает брата, спасает его и бежит с ним в Грецию. От дружбы Ореста и Пилада поэт обращается к своей дружбе с Чаадаевым.

61

Я мыслил имя роковое // Предать развалинам иным — напоминание о стихах: «И на обломках самовластья // Напишут наши имена» («К Чаадаеву» — «Любви, надежды, тихой славы...»; см. т. 1).