Работа над ошибками (СИ) - Клюшина Инесса - Страница 90

Дуб поразил меня. Его огромный и мощный ствол в метрах пяти от земли раздваивался, и уже два ствола тянулись раскидистыми ветвями к небу.

Видно было, что дуб старый, даже не очень внимательному и разбирающемуся в этом человеку: несколько крупных веток обломилось, кое-где треснула кора, дупло, образовавшееся в месте, где стволы разрастались, говорило о том, что дерево начинает умирать. Но дуб сдаваться времени не собирался, и нерушимо стоял, смиренно перенося все удары природы.

— Прямо как в «Войне и мире». Эпизод под кодовым названием «встреча с дубом». Если еще увижу и небо Аустерлица, тогда полный набор князя Болконского в постижении истины… — бормочу я.

— Че-го? Вероник, хоре меня пугать!

— М-м…Правильно говорят, меньше знаешь — крепче спишь. Не обращай внимания.

— Это верно. Но жить скучно.

Некоторое время мы, не произнося ни слова, продолжаем идти по тропинке. Жужик бежит рядом со Стасом, не рискуя отлучиться: Стас взял у меня поводок, потому что обалдевший пес, почувствовавший свободу, рвался с поводка. Узнав твердую руку Стаса, он чуть успокоился и, вертя головой изо всех сил, вращая ошалевшими глазами, все же покорно трусит рядом с ним.

— Кто здесь ходит? Этот маршрут популярен?

— Местные. Еще бы не популярен! Прямой путь до Волги. И не заплутаешь — здесь везде на деревьях метки. Гляди, — указывает мне Стас на помеченные синей и красной краской деревья, — не отойдешь от тропы.

— И все равно рюкзак взял?

— Так мало ли че. Мне привычнее.

— Летом, здесь, наверное, виды еще лучше.

— Да. Но зимой свои плюсы, не считаешь?

— Мы в походы ходили только летом, никогда — зимой. Максимум — ранней осенью…

— А в армии не спрашивают, хочешь или нет. Приказали — поехали. Хоть в лес, хоть в болото, хоть к папуасам…Волгу уже видать.

Лес заканчивается обрывистым берегом. Стас останавливается и хватает меня за куртку.

— Притормози, дорогая. Стой здесь, любуйся. Близко к обрыву лучше не подходить.

Белый лед на реке перемежается в середине с серо-синими проталинами, над которыми поднимается белая дымка.

Улыбаюсь и смотрю на Волгу. Жужик не выносит долгого пребывания на одном месте и громко и горестно скулит.

— Будешь носиться в другом месте. Знаю тебя: почуешь свободу, унесешься хрен знает куда, потом лови где угодно! — парирует Стас. Приобнимает меня одной рукой:

— Замерзла?

— Немного, но я бы еще постояла…

— Стой на здоровье! Даже если темнеть будет, придем куда надо, — Стас прижимает меня к себе еще крепче, — теплее?

— Да, спасибо.

Мне уже не до красот зимней Волги, холод сменяется приятным жаром во всем теле. Одновременно сладко и горько: так призрачны, мимолетны и нестабильны сейчас наши отношения. Как лепестки яблонь. Сегодня они — часть цветка, а завтра ветер несет их к земле. Но в этом и вся прелесть. Не зря же японцы несколько дней подряд приходят посидеть в цветущие вишневые сады и смотрят, как распускается и угасает вишневый цвет…

Холодные губы Стаса чуть касаются моей щеки, а когда я поворачиваю лицо к нему, и моих губ.

— Замерзла. Губы ледяные. Согреться не хочешь?

— Как?

— Пробежаться, а? Ты ж у нас великая бегунья! Наблюдал года два за тобой и думал, когда же бегать нормально научишься…

— Я научилась, — возмущаюсь я.

— Научилось она! Даже не знаешь, что сначала разминочку делают. Начинают бежать длинные дистанции не торопясь, а не стартуют, будто от маньяка сваливают.

— Э-э…

Стас целует меня еще раз, но это уже не легкое прикосновение, а долгий и глубокий поцелуй. Жужик нагло тявкает, и Стас отрывается от моих губ.

— Цензура, блин! Бежим!

Мы бежим, взявшись за руки, по утоптанному снегу.

— Дыши носом, — говорит Стас, повернув голову и мельком посмотрев на меня. Через некоторое время я останавливаюсь, и он — тоже.

— Набегалась? — с ласковой усмешкой спрашивает Стас, проводя по моему лицу тыльной стороной ладони.

— Да, — выдыхаю я, переводя дыхание.

— Не стой на месте после бега. Пойдем.

Не-ет, товарищи. Зимние пробежки, когда холодный воздух попадает в легкие, не мое. И не понимаю, почему в таком восторге Стас.

Он останавливается на краю леса, снимает с плеч рюкзак.

— Никогда не пила горячий чай в зимнем лесу? Обалденное ощущение! Всего год отслужил по первому контракту в Поволжье. На юге зимы были хорошие! Здесь — похолоднее намного. Кое у кого из наших были термосы. Чай с сахаром и лимоном в поля — вообще дело. Конечно, пить надо аккуратно — зима, все такое, но оно того стоило…

— Вы жили в полях?

— Ну, как в полях? В полях — так называли просто. На природе, в учебных центрах. Лес, горы, поля, болота — что попадется. Зимой или осенью если — зимних палатках, с печкой… Месяц, может два… — Стас наливает мне дымящегося чая в съемную крышку термоса, — попробуй.

Отпиваю глоток. Да, чай согревает, и пить его очень приятно, но еще приятнее — смотреть в серые глаза Стаса, в которых не плещется постоянная насмешка.

Его язык больше не изрекает колких фраз, к которым, впрочем, у меня уже выработался неплохой иммунитет.

«С любым хулиганами можно договориться», — золотое правило Розы Андреевны. Неужели я смогла договориться с моим?

Протягиваю кружку Стасу, он наливает немного чая себе и выпивает — медленно, смакуя каждый глоток.

— Обожаю так делать. Неправильно, может быть, но здорово.

Стас мне доверяет. Ниточка его доверия тонкая-тонкая: я чувствую ее стеклянную хрупкость наработанным учительским чутьем, но ее протягивают именно мне.

И последним человеком я буду, если начну вспоминать былые обиды и не возьмусь за второй конец.

— Нальешь еще?

— Конечно, — Стас щедро плескает мне чая в кружку, — только сейчас пойдем домой. Станет жарко, вспотеешь, и надо, чтобы не простыть, в тепло.

— Ты специально приберег чай на конец похода? Продумал все, — смотрю восхищенно на Стаса.

— Я ж не в первый раз здесь в лесу гуляю. Пойдем потихоньку, как допьешь.

— Ага, — растягивая удовольствие, пью очень медленно. Смотрю на деревья вокруг, на небо, только-только начинающее темнеть, и чувствую, как Ты проходишь близко-близко и, словно перышком, прикасаешься к моей душе.

Я так счастлива, Отче. В белом холодном лесу, отчужденном от всего мира высокими стволами деревьев, счастлива здесь и сейчас, позабыв о прошлом, не думая о будущем.

Просто идти рядом со Стасом, беспечно шагая по снежному ковру, смотреть в Твое безграничное серое небо, не ощущая холода. Без страха и сомнений, каждой клеточкой посылать в полутьму чувство любви к Тебе — огромной любви и благодарности.

Все не зря. Каждый мой шаг — через Тебя, и каждый мой вздох — с Тобой.

Слезы выступают на глазах. Когда не можешь вынести красоты, которую невозможно охватить и вместить твоей душе, именно они помогают удержаться на грани.

Я почти не чувствую своего тела — словно меня нет, словно я совсем невесома. И нет ничего: ни моей жизни, ни суетливых желаний и эгоистичных чаяний. Эти мгновения дарят самое дорогое, что бы я могла найти в жизни — ощущение Твоего присутствия во всем.

Стас молчит, лишь берет меня за руку. Наверное, заметил на моих глазах слезы, но ничего не скажет о них. И не будет смеяться и подкалывать меня. Почему-то я в этом уверена.

Когда перебежки отпущенного с поводка Жужика от дерева к дереву отвлекают внимание Стаса, незаметно вытираю слезинки. Чувства такой силы не бывают продолжительными — долго не вынесешь, постепенно они затухают, и остается лишь воспоминание о них. Но даже воспоминание ценно.

— Иди сюда, Жужка! — зовет Стас пса, и тот, повиливая хвостом, бежит ко мне и Стасу…

Первым делом Стас приказал одеться в сухое.

Переодевшись, я разогрела на небольшой Стасовой кухоньке курицу, пирожки и блины. Стас заявил после ужина, что объелся и, довольный, изрек:

— А вообще-то я хотел еще баню предложить.

— Завтра, — кивнула я. Сегодня слишком много праздника.