Непознанная Россия - Грэхем Стивен - Страница 7

~

Глава 6

ПРОПОВЕДЬ О КОНЦЕ СВЕТА

Наутро Khosaika подшучивала над Наташей, спрашивая, видела ли та своего будущего мужа. Прислуге было только шестнадцать лет, но замужество уже приближалось. Скорее всего, мужа она и желала видеть, потому что в здешних краях нет никакой радости оставаться незамужней. Наташа уже задумывается о собственном хозяйстве, ворча по поводу необходимости работать в чужих людях. Вопрос Khosaika ее сконфузил, и та сказала: "Мы пойдем сегодня на праздник; может, кто тебя пригласит".

Настал праздник Иванова дня, великий день выхода на улицу, gulanie, как это здесь называется, и многие холостяки в этот день ищут себе жен. В Кехте молодые люди прохаживались мимо разодетых девушек, выбирая, какая из них им больше подходит. Приближалось время жатвы, и было очень выгодным заиметь жену. Тем более год обещал выдаться очень хорошим, а чем больше рук в поле, тем богаче урожай.

"Только будьте поосторожнее, — сказала Khosaika. — Мы-то мирные и честные, никогда и дверей на ночь не запираем, а там каждый третий — вор да колдун. Мы ложимся в восемь часов вечера и встаем в два утра, а они там шляются по улицам и пьют, как будто в городе на бульваре, до полуночи. И встают, когда солнце уж высоко стоит. Все там язычники да Raskolniki, а прошлым летом из леса вышел человек, так он заставлял людей вешаться, вот какой чародей. На нашем берегу кехтинских не уважают".

Удивительно, почему это люди, живущие на разных берегах реки, обычно не любят друг друга. Ни одна граница так не разделяет, как река, из-за рек вспыхнула не одна война. И, разумеется, в Кехте говорили о бобровских еще похуже.

Поскольку нынешний праздник был кехтинским, я переправился через реку вместе с семьей, направлявшейся навестить родственников. Дул свежий ветер и мы поставили двойной парус; впереди лодки сидела женщина, правившая веслом — на речных лодках здесь не бывает руля — а парочка детей вычерпывала берестяными мисками воду из лодки, та отчаянно текла. Я сидел на "носу", закутавшись в теплое пальто и смотрел, как мы боремся с волнами.

There was a storm on the Dwina ; it was no longer a calmly rippling river, but a wild ocean full of crested waves. We rose to the height of high waves and then fell with a rush into the undulations between. The water splashed over us. The exciting waves with the big white backs, the children called sheep, barani, and we counted the little waves in between.

В Кехте я зашел к священнику, но он оказался на поле, и когда я вышел за деревню, то столкнулся с возвращающейся процессией с хоругвями, крестами и иконами. Молитвы об урожае уже вознесли. Я, было, разочаровался, но тут началось гуляние и пение. На кладбище причитали и рыдали над могилами деревенские девушки, таким образом они умиротворяли усопших, как бы им соболезнуя — то древний северный обычай. После этого они пошли по деревенской улице, где к ним присоединилось вдвое больше народу, продолжая причитать и распевая купальные песни. Никогда прежде я не слышал такого неприятного визгливого звучания, выдаваемого за пение.

Молодые люди зажгли Ивановы костры, пережиток поклонения огню, и принялись прыгать через костер. Однако, Кехта выполняла все обряды как-то равнодушно. Водка заняла теперь место других развлечений, одни лишь женщины оделись в самые яркие наряды, гуляли и пели, а когда устали гулять, уселись в длинный ряд на сосновые бревна у изб и пели дальше. Прошел мимо шатающийся пьяный солдат, потом трое застенчивых парнишек, подвывавших песне и хихикавших; затем еще трое-четверо, сопровождавших молодого человека с гармонью, играть на которой он не умел, потому что Архангельская губерния самая немузыкальная в России; потом еще один шатающийся пьяница. После по поводу одного из застенчивых пареньков с некоторыми девушками поговорит svakh. svakh — человек, устраивающий браки. Считается, что желающему жениться молодому человеку неделикатно спросить девушку самому, а ухаживание — вообще неслыханная и непонятная вещь.

Я зашел в избу, попросил поставить самовар. Я назвал дом избой по привычке, а на самом деле то был большой двухэтажный дом. Сидя у окна на верхнем этаже, я наблюдал за улицей. Пока я пил чай, появились дети одиннадцати-двенадцати лет и стали играть в шары, используя толстую палку в качестве биты и сосновый кубарь как мяч. Монотонное визгливое пение и гулянье продолжались, хотя время от времени одна-две молодые женщины присоединялись к игре в шары. Окна всех изб были широко раскрыты — старшие разделяли веселье молодых, сидя вокруг самовара или бутылки. Я решил, что праздника с меня хватит, позаимствовал лодку и поплыл по мелкой речушке Кехте вдоль лугов к старообрядческой обители, где год назад происходили весьма странные события.

Прошлым летом в Кехте образовалась новая секта, секта самоубийц. Прибывший бог знает откуда проповедник начал провозглашать проповеди с призывом к совершению самоубийства. По рассказам, то был высокий человек средних лет, необычного вида, темноватый, с пристальным взором. Одет он был в старые лохмотья, с клочковатой, неровно постриженной бородой. Явился он прямо из леса и давал понять, что пришел пешком из Сибири, где ему было откровение от Бога. Какое-то время проповедник постился и молился в старом лесном скиту, бывшем когда-то убежищем староверов. Он обладал всеми чертами святости, которые чтут мужики. Тело его было исполосовано и изъязвлено тяжелыми веригами и цепями, вросшими в плоть за период пустынничества. Цепи он сбросил, когда Господь приказал ему идти и проповедовать Конец света. Пусть его миссия и не была истинной, но сам-то он очевидно был свят. Подготовившись постом и молитвой, пустынник начал проповедовать в окружающих деревнях. Доктрина его состояла в том, что на Ильин день, 20 июля, мир должен придти к концу, и для того, чтобы избежать вечного проклятия, необходимо освободить свою душу из тела еще до наступления этого ужасного дня. Поначалу люди насмехались над его идеей, но он проповедовал с такой искренностью, с такой неутомимой, неослабной энергией, казался таким святым, что постепенно стал добиваться успеха. Его приходили слушать большие толпы мужиков. Их умы будоражил столь краткий срок, десять-двенадцать дней, исполнения предсказания пророка, ведь обычно обещания святых и попов исполняются не так быстро. Возможно, ужасная дерзость его риторики гипнотизировала их простые натуры, все его "Повесьтесь, утопитесь, зарежьтесь, застрелитесь, Бог все примет. Коли ваши жены и дети не понимают вас, уберите их первыми — Бог любит, когда жертву приносят с веселием".

Исключительный ужас овладел деревнями. Люди, вряд ли склонные к самоубийству, начали верить, что приходит последний день, начали приводить свои дела в порядок, прощали друг друга, бросали работу и вместо нее молились, плакали, всячески уничижали себя. Уверовавших становилось все больше и, наконец, когда души окончательно созрели, был назначен Судный день. Пророк приказал всем собраться на берегу озера неподалеку от старообрядческого скита ночью 19 июля — то был канун Конца света.

На берегу тихого озера Слободского собралась громадная толпа, и там, где расщепленная молнией сосна нависает над водой, пророк сказал свою последнюю проповедь. Он снова повторил все, что говорил прежде, разглагольствовал, убеждал, молился. Крестьяне в неистовстве кричали, мотали головами, крестились, бросались на землю и целовали ее, а проповедник время от времени делал паузу, чтобы дать чувствам проникнуть поглубже. Пустынник молился перед священными древними иконами староверов, затем просил у толпы прощенья и сам прощал ее, простил свою мать за то, что выносила его, отца за то, что зачал его, простил все человечество и попросил прощения у Бога.

Достав веревку, он заявил о своем намерении повеситься, заклиная людей последовать его примеру.

"Мне умереть нетрудно, — говорил проповедник, — я покажу вам путь".

Крестьянин, которому он сказал, что делать, закрепил веревку на обугленной сосне, что нависала над водой; и на глазах всего народа святой человек просунул голову в петлю и повис на сосне. Женщины рыдали, мужчины плакали и бросались на землю; те, кто сидел в лодках, бросались в воду, чтобы утопиться, другие же смотрели в бледное облачное небо, чтобы не пропустить миг, когда оно отверзнется.