Семь грехов куртизанки - Брэдли Селеста - Страница 51

В какой-то момент, когда они лежали без сил, изнуренные и мокрые, Мик стянул маску на лоб и отшвырнул в сторону. Они молча смотрели друг на друга, а потом расхохотались. Но ни с того ни с сего глаза Пайпер наполнились слезами и ее смех превратился во всхлипывания.

— Что такое?

Мик принялся гладить ее лицо.

— Это чудо, — проговорила она, вытирая слезы. — Я никогда не думала, что нам с тобой выпадет второй шанс. Но ты здесь, со мной, и даришь мне столько радости, что иногда трудно поверить, что это не сон.

Мик покачал головой, чувствуя, как у самого на глаза наворачиваются слезы. Господи, он же влюбляется в нее!

— Это ты чудо, моя милая Пайпер, мое прекрасное, талантливое и похотливое создание, которое только начало расправлять крылья. — Он прижался губами к ее лбу. — И я счастливец, потому что мне выпало любоваться твоим полетом.

Пайпер села на постели. Между грудей скопился пот, сердце билось в ушах. Глотнув столько воздуха, сколько было возможно, Пайпер протянула руку и включила ночник.

Она чуть не завизжала. Они находились в незнакомой спальне, обставленной красивой мебелью в георгианском стиле, свечи были в медных подсвечниках. Она лежала в огромной кровати и над головой у нее изящно изгибалась арка балдахина из белого кружева.

— Ой!

Она посмотрела на голого мужчину, лежавшего рядом, и на черную атласную маску на подушке у его щеки. Нет, это не часть ее сна. Этот красивый темноволосый мужчина был настоящим. И он щурился и хлопал ресницами.

— В чем дело? — пробормотал Мик.

— Невидимые оковы, — проговорила Пайпер и закрутила головой, удивляясь собственным словам. Откуда они взялись?

— Что-что?

Пайпер сбросила атласную простыню с нагого тела и побрела в ванную. Сон и явь смешивались и кружились вихрем в ее голове до тех пор, пока она не перестала их различать.

Они с Миком в гостинице к югу от Бостона, где Мик устроил для нее ночь страсти и фантазий. Ладно. Трудно поверить, но эта часть реальна: ночь, полная нежности, сильных ощущений и открытий. И Мик все знает о дневниках Офелии. Он поможет ей с выставкой. Все по-настоящему.

Она уснула в его объятиях, удовлетворенная, согретая, любимая и такая счастливая, какой не была никогда в жизни.

Потом ей приснился сон.

Пайпер включила лампу над зеркалом, чтобы рассмотреть свои запястья. Во сне нежная кожа была истерта до крови. Горло болело от криков. Цепи, веревки — нет! То, что ее связывало, было невидимым, и это еще больше разъяряло.

Во сне она кричала: «Как такое возможно?» Она была голой перед толпой зевак, и грязные пальцы незнакомого, омерзительного вида мужчины трогали ее везде. Его противный смех звенел у нее в ушах. От насмешливых выкриков мужчин — франтов из компании лорда Б., что ли? — она едва не теряла сознания.

Потом обстановка изменилась. Теперь Пайпер была частью толпы, сборища мужчин на рынке рабов в Чарльстоне. Озверевшая толпа наседала, крики становились громче, в зловонном воздухе явно ощущался запах страха.

Но кем в этой сцене была она? Юной Офелией, выставленной на аукцион в загородном поместье на потеху английским садистам? Или той Офелией, что тридцать лет спустя стояла посреди жары и духоты Чарльстонского рынка рабов, доведенная до дурноты нечеловеческим ужасом, который видела перед собой, а потом возмутилась до такой степени, что побежала за конюшни в кабинет хозяина рынка, поднимая юбки и увязая в грязи?

А может, все проще.

Пайпер открыла кран и плеснула в лицо холодной воды. Она повисла над раковиной, переводя дух, позволяя воде стекать со лба и щек.

Что, если сон был о ней, Пайпер Чейз-Пьерпонт, — женщине, которую удерживали невидимые цепи, созданные ею самой?

Она закрыла глаза. Вздохнула. Почувствовала, как вода стекает с лица на голую грудь. И она поклялась себе: никогда в жизни больше не буду преуменьшать то, чем являюсь на самом деле.

Пайпер вздрогнула от прикосновения теплой мужской руки, мозолистой ладони к ее обнаженному плечу.

Из зеркала на нее смотрел Мик. Его губы были сжаты, во взгляде сквозила тревога.

— С тобой все в порядке?

Пайпер смущенно улыбнулась. Она взяла полотенце для рук и вытерла лицо.

— До меня наконец дошло, Мик, — сказала она.

Он покачал головой, ожидая подробностей, к примеру, о чем, черт побери! она говорит.

— Прости. Выставка. Центральный образ для истории Офелии.

Пайпер повернулась лицом к Мику. Она обвила руками его шею, а он обхватил ее ягодицы, приподнял и усадил на край раковины. Как будто ничего естественнее и придумать было нельзя, Пайпер раздвинула бедра и привлекла его ближе, скрестив лодыжки на его накачанном заде.

— Мне приснился сон. Такой похожий на явь, — сказала она. — И теперь я знаю, что делать с выставкой по Офелии. Я понимаю, что у меня заканчивается время и по сути нет бюджета, но, думаю, и выбора у меня нет…

— Подожди. Не успеваю за мыслью.

— Мне нужно в Чарльстон, Мик. В Южную Калифорнию. Я должна увидеть это собственными глазами.

Мик смахнул с ее лба прядь мокрых волос и нежно улыбнулся ей.

— Я по-прежнему не понимаю, любимая.

Она кивнула.

— Сюжетная линия в дневниках Офелии Харрингтон, ее борьба против порабощения людей в любом виде. Она не позволила продать себя как рабыню человеку, которого не любила, верно?

На лице Мика появилась кривая усмешка.

— И этот отказ привел ее к стезе куртизанки.

— Да, и к аукциону секс-рабов. Думаю, это навсегда изменило ее. — Пайпер быстро чмокнула Мика. — Но только в 1856 году Офелия начала свой крестовый поход против рабства. С первой публичной речью она выступила после возвращения с рынка рабов в Чарльстоне. Теперь там музей. Мне нужно увидеть его.

— Тогда поедем.

Пайпер удивленно рассмеялась.

Мик навалился на нее, и она почувствовала, как его возбужденный член нащупывает вход в ее тело.

— Позволь преподнести тебе эту поездку в качестве подарка на день рождения, ведь он был совсем недавно.

Первым побуждением Пайпер было сказать «нет», но она сдержалась. Ей нравилось, когда мужчина был с ней щедрым. Это заставляло ее чувствовать себя особенной.

— Ты бы правда поехал со мной?

— Конечно. Устроим себе прогулку на выходных, развеемся. — Он озадаченно улыбнулся ей. — Я планирую пройти с тобой каждый шаг этого пути, Пайпер.

Слова Мика прозвучали так искренне и нежно, что у той потеплело на сердце. Он будет со мной. Он обещал.

Пайпер остановила на Мике испытующий взгляд. Ее губы раскрылись. Она была на грани того, чтобы задать ему самый главный вопрос: Почему? Почему ты ввязываешься в эту чехарду? Ты влюбляешься в меня?

Но промолчала. Она не Офелия. Она Пайпер. Новая, улучшенная версия, конечно, но все равно Пайпер.

Девушка улыбнулась Мику.

— Спасибо. Ты меня очень порадовал.

— Хорошо. Мне нравится тебя радовать.

С лукавой улыбкой Мик скользнул внутрь ее тела, завладевая ее губами и заглушая крик удивления и удовольствия. Не успела Пайпер понять, что происходит, как он подхватил ее на руки, по-прежнему оставаясь внутри нее, и понес на их растерзанную кровать.

Глава двадцать третья

Капитан только что объявил, что они совершили посадку в Чарльстоне, а Пайпер все не могла оторваться от ноутбука. Она работала почти всю дорогу, даже во время пересадки в Вашингтоне. Насколько мог судить Мик, она делала для себя пометки, составляла списки и по сто раз правила чертежи зала.

Мик дал ей такую возможность и сам использовал время, чтобы подогнать собственные дела, но замечал, что с каждым днем она все больше сосредотачивается на выставке и все меньше обращает внимание на него. Он понимал, что это обратная сторона медали. Он большой мальчик. Переживет.

Однако он стал частенько задумываться о старом добром мистере Харрингтоне, ангелоподобном муже Офелии. Как рассказывала Пайпер, этот парень всегда поддерживал жену в ее борьбе против рабства и за женские права, даже когда она стала объектом насмешек, его бизнес оказался в опасности, его мужественность под вопросом, а его семья под угрозой смерти. По словам Пайпер, Офелия как-то написала в письме подруге, что зашла к мужу и предложила остановиться, если хочет. В ответ он поцеловал ее и сказал, что с таким же успехом мог бы попросить ее перестать дышать.