Обыкновенное мужество (повести) - Грудинин Олег Георгиевич - Страница 4

— Ракитин, зайди в радиорубку, там комсорг приехал. Хочет с тобой познакомиться. Ты сейчас на вахте?

— Так точно, товарищ нанятая.

— Ну, ничего. Всем на палубе сейчас делать нечего, твои дружки справятся без тебя. Ребята они ловкие. Только вот не могу понять, что за люди…

Я молчал.

— Ну ладно, иди!

— Товарищ капитан… — вдруг решился я.

— Хорошо, иди! Мне сейчас некогда, а тебя комсорг ждет…

— Есть, товарищ капитан, идти.

Эх, зря тогда капитан не выслушал меня!

Радиорубка в какой уже раз поразила меня обилием сложных приборов, проводов, соединений. Худенький, высокий, белобрысый паренек в кителе поднялся мне навстречу.

— Ракитин? Здравствуй.

— Здравствуйте, — я пожал протянутую руку. — Это вы меня звали?

— Звал. Садись. И брось меня на «вы» величать. Ты не комсомолец?

— Нет.

— Почему?

В моей памяти промелькнула ехидная улыбка Коськи Никиенко.

— Недорос еще…

— Та-ак, — паренек огорченно хлопнул себя ладонями по коленям. — А я-то думал у вас на пароходе комсомольскую организацию создать!

— Комсомольскую организацию? — Я рассмеялся. — Из меня, что ли, одного комсомольская организация получится?

— Зачем из тебя? Можно было бы еще двух комсомольцев к вам привести. Хотя бы кочегаров. Вот и организация. Да и пополнение для роста вашей комсомольской организации у вас на «Адмирале Нахимове» имеется.

Я нахмурился.

— Ты чего такой злой? Послушай, — вдруг рассмеялся комсорг и сказал, не дожидаясь моего ответа: — Ты же не знаешь, как меня зовут! Ну, брат, удивляйся. Зовут меня Иннокентий третий.

Я действительно удивился: очень не шло к нему столь напыщенное имя.

— Вот, считай! — комсорг стал загибать пальцы. — Дед у меня был Иннокентий — это раз. Отец тоже Иннокентий — это два. Ну и я Иннокентий. Значит, третий! Факт?

Я рассмеялся и почувствовал вдруг симпатию к этому пареньку.

— Ну, вот и хорошо! — улыбнулся комсорг. — А то сидел как сыч. Верно, вступай к нам в комсомол. Капитан о тебе дает хорошие отзывы. Ты не сердись, что я раньше не пришел с тобой познакомиться. Я в отпуске был, а потом на недельном семинаре учился…

Расстались мы с Кешей — так звали комсорга — приятелями.

«Вот если бы Коська такой же был, — подумал я, уходя из радиорубки на свою вахту, — я бы уж давно был комсомольцем!»

Я пообещал Иннокентию подумать о вступлении в комсомол.

«Вот разоблачу шайку, — решил я, — тогда с чистой совестью и вступлю».

На палубе меня остановил Николай:

— О чем с тобой этот тип говорил?

— Да так, ни о чем, — я попробовал обойти Николая, не хотелось разговаривать с ним сейчас.

Николай стал в проходе и загородил мне дорогу.

Справа и слева от него в рост человека возвышались ящики с медикаментами, крытые брезентом.

— Иди-ка ты лучше на нос, Чижик! Сверни швартовы. На корме без тебя обойдутся.

Оттолкнув Николая, я пошел на корму. Николай громко свистнул. По корме кто-то забегал, грохоча о металлическую палубу коваными каблуками. Прямо перед моим носом в проход неожиданно свалился ящик с медикаментами. Я поднял ящик наверх и закрыл его от моросившего дождя брезентом. Громко под гребным винтом бурлила вода, пенился след парохода. Вдалеке на волнах покачивалась одинокая лодка, а рядом с ней плавал похожий на буек небольшой предмет.

Уходя с кормы, я заметил сбоку на поручнях мокрый конец швартового каната. Вода еще капала с него. Почему бы это! И что за «буек» рядом с лодкой? К чему он привязан?

Я посмотрел назад по ходу нашего судна. Лодки уже не было видно. Ее спрятала вечерняя мгла.

Глава шестая. «Спасите наши души»

Из Кронштадта мы выходили ночью. Нам дали задание: дотащить до Ленинграда большой железобетонный дебаркадер — плавучую пристань.

В заливе начинало штормить. Капитан сердился:

— Как я дотащу в такую погоду эту бандуру?!

— Дотащите, — увещевал его начальник Кронштадтского причала. — Потихонечку, полегонечку, дотащите за милую душу.

— Шторм! А тут целый дом, парусить будет! — волновался капитан.

— Ничего. Ветерок меньше шести баллов — и тебе в лоб. Остойчивее пойдешь. Давай, давай! Ни пуха тебе, ни пера! Шести футов под килем!

В заливе волна была не такая добрая, как под прикрытием острова. Здесь она хлестала и окатывала палубу.

Сменившись с вахты и переодевшись в сухое, я пошел к радисту. Это был старый моряк торгового флота, плавал он уже около тридцати лет и знал много интересных историй. Сначала — по моей просьбе, как обычно, — он объяснил мне назначение радиоаппаратуры и принципы ее действия, затем рассказал несколько случаев из своей жизни.

— Вот эта рука, — вытянул он свою узкую, нервную руку, — шесть раз давала сигнал «SOS».

Мне стало смешно.

— Глупые люди были в старину. Тела надо спасать, а не души какие-то!

Радист усмехнулся:

— Молод ты еще. Сколько тебе сейчас, а?

— Семнадцатый.

— Да-а, это годы! Ну, желаю тебе никогда не подавать этого сигнала. А теперь… знаешь, иди спать. Поздно уже.

— До свида…

Короткие резкие звонки оборвали мои слова. Радист тревожно сказал:

— Сигнал «Все наверх!». Беги на свое место! — и кинулся к аппарату, стал вертеть ручки настройки.

Мое место было на мостике около капитана. Когда я взлетел туда, капитан, стараясь переселить шум ветра, кричал старшему помощнику, стоявшему вахту:

— Не успеем дойти!.. Затонет!.. Железобетонная посудина!.. Тяжелая!.. Да и пробоина, кажись, большая! Пластырь не подвести сейчас!.. Сторожа с дебаркадера снял? И как ты недосмотрел? Сходи туда. А я здесь, на мостике…

Ветер хлестал в лицо солоноватой водяной пылью. Пароход вздрагивал, как норовистый конь. Чувствовалось, с каким напряжением он вытягивает огромную баржу-пристань.

— Минут через двадцать затонет! — крикнул старпом, взбегая по трапу. — На буксирном тросе… только и держится!.. Вода подошла почти к палубе дебаркадера!

— Даем сигнал бедствия! — решил капитан. — Самим теперь не справиться! Если дебаркадер совсем набок пойдет, пароход перевернуть может! Тяжесть какая! — и, нагнувшись над столиком справа от рулевого, он бистро стал писать на бланке радиограммы координаты.

— Может, отпустим буксирный трос? — спросил старпом, посмотрев на креномер. — Беды бы не случилось. А? Товарищ командир?

Только сейчас я почувствовал, что палуба под ногами стоит косо.

— Нельзя! — голос капитана вдруг стал хриплым. — Доставать потом будет трудно. На самом фарватере затонет. Кораблям путь преградит. Правее руля! Ракитин, радисту радиограмму. Бегом!

Едва увидев меня в дверях рубки, радист включил передатчик. В полутьме зеленоватым тревожным светом замигала лампочка, коротко, сухо защелкал ключ, губы радиста медленно зашевелились, выговаривая: «SOS! SOS! SOS! Я «Адмирал Нахимов», терплю бедствие, координаты…»

Тихо прикрыв за собой дверь, я вышел из рубки. Крен под ногами увеличился. Ветер ревел. Волны грохотали. Струи воды стекали по палубе, ноги скользили. Хватаясь за поручни, я взобрался на капитанский мостик.

— Ракитин, беги в корму! Узнай, что там… — приказал капитан.

И снова, хватаясь за поручни, я бежал, поскальзываясь, едва не палая. Но вот поручни кончились. Впереди скользкая траповая площадка. Я уловил момент, когда стих порыв ветра, и побежал через площадку. Боковым зрением я увидел, как большой деревянный рундук с такелажным имуществом сорвался с креплений. Миг… и тяжелый удар по ногам сбросил меня в воду.

Наверное, я очень ненадолго потерял сознание, потому что, когда пришел в себя, увидел, что барахтаюсь в кипящих волнах всего метрах в пятидесяти от парохода. Ветер быстро относил меня в сторону. Я успел уже наглотаться воды. Брызги и горькая пена мешали дыханию. Ботинки, вдруг ставшие пудовыми, тянули ноги вниз.