Корона для миледи - Брейсвелл Патриция - Страница 95

Схватив его ладонь, она сжала ее, когда схватки возобновились. Его рука, теплая и крепкая, помогла ей пережить еще один приступ.

— Я должна исповедоваться в тяжком грехе, — сказала она едва слышным голосом.

Священнику пришлось поднести ухо к ее рту, чтобы разобрать ее слова.

— Не волнуйтесь, миледи, — сказал он, перекрестив ей губы. — Я уже отпустил все ваши грехи. Нет надобности об этом говорить.

Она с благодарностью улыбнулась. Теперь ей лишь остается молить о прощении своего ребенка, которого она так и не смогла родить, так как, несмотря на все старания Маргот и ее собственную решимость, сил у нее почти не осталось. Она снова закрыла глаза, но сон ее в очередной раз оборвался приступом.

Теперь рядом с ней были Маргот и Уаймарк, и Эмма, вцепившись в их руки, кричала, пытаясь вытолкнуть из себя боль.

— Да, вы должны тужиться, — произнесла Маргот таким же хриплым голосом, как и у нее самой. — Давайте! Уже скоро!

Они стащили ее с кровати и усадили на стул для родов, и из какого-то тайника внутри нее, о существовании которого Эмма даже не подозревала, неожиданно пришли свежие силы. Сжимая руку Уаймарк, она тужилась, поощряемая Маргот. Ей казалось, что время, так долго не двигавшееся с места, теперь полетело, когда она последним невероятным усилием наконец вытолкнула на свет Божий свое дитя. Она услышала плач младенца, и голос Маргот, словно донесшийся откуда-то издалека, вернул Эмму из окутывающего ее тумана бессилия.

— У вас сын.

В следующую минуту Эмме в руки вложили крохотный сверток, издающий пронзительный писк, и она сквозь пелену слез глядела на это маленькое чудо — ребенка. Ей уже несколько раз доводилось видеть новорожденных, но этот был вопиюще мал, как ей показалось. При этом он выглядел достаточно энергичным, краснолицым и яростно вопил из-за того, что его вытолкнули в этот незнакомый ему мир.

— Он выживет? — спросила она озабоченно.

— Он очень маленький, ничего не скажешь, — отозвалась Маргот. — Но легкие у него в порядке, и на вид он вполне здоров. У кормилицы он быстро поправится, миледи.

— Никаких кормилиц, — прошептала Эмма. — Я сама его буду кормить.

Она никому не доверит заботу о собственном сыне, так как все ее будущее завист от него. Он объявлен преемником короля, и врагов у него тьма. Ее задача — защитить его и подготовить к той роли, которую ему предстоит сыграть.

Эмма коснулась макушки младенца легким поцелуем, а затем восхищенно наблюдала, как он, найдя губами ее грудь, принялся сосать.

— Ты самое прекрасное существо из всех, каких я когда-либо видела.

Она вздохнула и поняла, что ее уже переполняет ошеломляющей силы любовь к нему. В свете этой любви Эмма по-иному взглянула на деспотическое требование клятвы в Хедингтоне.

Пока она была беременной и беспомощной, попытка Этельреда ослабить своих предполагаемых врагов, объявив своего будущего сына преемником, представлялась Эмме мечом, приставленным к ее горлу. Но теперь она — мать единственного сына Этельреда, рожденного коронованной супругой. Теперь у нее будет больше власти, чем она могла надеяться, и, вне всякого сомнения, больше, чем Этельред рассчитывал ее дать. Эмма не просила его об этом, и все же семена будущего были вложены в ее ладони. Ее задача теперь — взрастить их ради своего сына.

— Нужно сообщить об этом брату, — сказала Эмма Уаймарк.

Она должна послать ему весточку о том, что у нее родился сын, наследник английского трона. Если она попросит, Ричард пришлет ей еще гвардейцев, солдат, преданных ей лично.

— И оповестите короля о том, что Господь и его жена подарили ему еще одного сына.

Глава 42

Январь 1005 г. Хедингтон, Оксфордшир

В день Богоявления на состоявшейся в Хедингтонском дворце торжественной церемонии королевскому двору в первый раз был показан этелинг Эдвард, сын короля Этельреда II и королевы Эммы. В большом зале дворца толпились епископы и аббаты, самые верные тэны короля, их жены и дети, а также их прислуга. Все сгорали от нетерпения увидеть молодую королеву и ее ребенка, которого Этельред объявил своим преемником.

Леди Эльгива, как и подобало дочери могущественного элдормена Нортумбрии, стояла у стола прямо у монаршего престола, с братьями и отцом. Она смотрела на царственную чету, поражаясь показной сплоченности королевского семейства. Она не сомневалась в том, что в этом зале не найдется никого, кто мог бы в нее поверить, но зрелище впечатляло.

Королева стояла по правую руку от короля, а за ней торжественно выстроились три дочери Этельреда. Старшая, Эдит, дерзко взирала на собравшихся в зале вельмож, приподняв одну бровь, словно оценивая каждого из них. Эльфгифа явно скучала, борясь с зевотой. Вульфхильда вертелась на месте, то и дело с любопытством вытягивая шею вперед, чтобы посмотреть на младенца у Эммы на руках.

По левую руку короля стояли шестеро его сыновей, такие же серьезные, как и сами король с королевой, выстроившись по старшинству и положению — Этельстан, Экберт, Эдмунд, Эдрид, Эдвиг и Эдгар. Все они, каждый по-своему, были красивыми парнями. Но всех детей короля, одетых в отороченные соболями неяркие наряды, затмевала королева Эмма, сияющая, словно солнце, в свете пламени факелов.

На ней было узкое платье из золотой парчи, расшитое серебряной нитью и украшенное драгоценными каменьями, обрамляющими вырез у горла и длинные, собранные в складки рукава. Платье тесно охватывало ставшую снова тонкой талию королевы и натягивалось на груди так туго, что Эльгива вдруг осознала: Эмма сама кормит своего ребенка. На голове королевы мерцало длинное бледно-желтое покрывало, а поверх него была надета тонкая золотая корона, усеянная жемчугами. Это был подарок короля, Эльгива не сомневалась. Также он пожаловал Эмме земли — помимо того что он даровал своему новорожденному сыну. И все это будет в распоряжении Эммы.

Эльгива отвела взгляд от короны Эммы и стала разглядывать ребенка — закутанный в одеяло, расшитое золотой нитью, уснувший на руках матери малыш был так мал, что больше напоминал куклу.

— Я думаю, — прошептала Эльгива своему отцу, пока все остальные читали «Отче наш» на латыни, — старшим этелеингам не стоит опасаться этого младенца. Он, похоже, отдаст Богу душу от легкого ветерка.

— Может, он и немощен, — мрачно возразил ей отец, — но у всех нас появилась весомая причина для опасений, так как королева доказала свою способность произвести на свет живого ребенка, к тому же сына. Если она родит Этельреду еще шестерых сыновей, однажды мы проснемся и обнаружим себя втянутыми в междоусобную войну наследников престола. И нам всем тогда придется выбирать, чью сторону принять, и последний из этелингов, оставшийся в живых, станет королем.

— Ну, бесспорно, победит не этот, — сказала Эльгива свистящим шепотом, снова поднимая глаза на крохотного младенца в руках Эммы.

— Вероятно. Но могут появиться и другие дети, и даже больной сын может стать пешкой в этой королевской игре. Многое зависит от того, кого королева сможет привлечь сейчас на свою сторону. Взгляни на нее. Она купается в золоте, и не все оно получено от Этельреда.

Эльгива снова обратила свой взгляд на королеву. При дворе всем было известно, что ее золотое платье — нормандской работы, и это лишь часть того, что прислали из Нормандии несколько месяцев назад, когда королева в первый раз объявила о своей беременности.

— Держу пари, — продолжал Эльфхельм, — Ричард Нормандский настроен видеть сына Эммы на английском троне. Теперь, когда ее ребенок объявлен преемником короля Этельреда, он, скорее всего, пришлет ей еще больше подарков. На золото своего брата королева сможет купить преданность многих.

— Но люди по-прежнему винят ее управляющего за разорение Эксетера, — возразила Эльгива.

Такие разговоры она слыхала от монашек того жалкого монастыря, где ей приходилось ночевать, и, если уж и до монашек дошли эти слухи, значит, об этом судачат повсюду.