Корона для миледи - Брейсвелл Патриция - Страница 96

— Это пошатнуло ее репутацию. Она уже не так любима народом, как раньше.

— Народ всегда будет ее любить, — шепнул Вульф, склонившись к ее уху, — пока она молода, красива и мать этелинга.

Эльгива фыркнула.

— Я бы лучше была женой этелинга, чем матерью хныкающего младенца вроде этого.

Она перевела взгляд с Эммы и ее ребенка туда, где по левую руку от короля стоял Этельстан.

— Старший сын короля по-прежнему владеет мечом Оффы, не так ли? До тех пор пока этот символ королевской благосклонности в его руках, он может использовать его, чтобы сплотить вокруг себя соратников, даже тех, кто еще недавно клялся в верности его сводному брату-младенцу.

На этот раз фыркнул отец Эльгивы.

— Меч Оффы может иметь некоторое влияние, но, когда придет время, определять, кому быть следующим королем Англии, будет сильная рука человека, сжимающая этот меч. И ты, девочка, лучше выкинь из головы идею выйти замуж за этелинга, поскольку Этельред не позволит никому из своих сыновей жениться, пока он жив. Король, возможно, глуп, но не настолько. И когда тебе придет время выходить замуж, то решать, за кого именно, буду я, а не ты.

Эльгива прикусила губу, внезапно ощутив тревогу. Если то, что сказал ее отец, правда, значит, ее мечтам о престоле не суждено осуществиться. Она не может ждать смерти Этельреда, чтобы выйти замуж. До этого могут пройти еще долгие годы, и кому она будет нужна, когда станет слишком старой, чтобы родить детей? Она боялась, что у отца вообще никого нет на примете. Он — элдормен Нортумбрии. Единственный по-настоящему выгодный для него союз возможен лишь с сыном короля, а если эта возможность для нее потеряна, то ничего не остается, кроме как… Эльгива метнула на него быстрый взгляд исподтишка. Он ведь не запрет ее в монастыре, правда? Она убьет себя, если он это сделает.

Она снова взглянула на сверкающую золотом Эмму, баюкающую на руках своего младенца, и давняя зависть Эльгивы к королеве вспыхнула с новой силой. В длинном списке лиц, которые однажды сполна хлебнут мести Эльгивы, списке, включающем ее отца, братьев и даже короля с сыновьями, королева Эмма значилась в самом начале.

Стоя в окружении своего семейства, Этельред сдерживал свое нетерпение, пока Вульфстан бубнил слова благословения, казавшегося бесконечным. Пышная церемония была идеей архиепископа, на которую его вдохновила недавняя поездка в Рим, где в раззолоченных палатах Папы Римского он осознал важность ритуала. Безусловно, Вульфстан был прав. Семейству Этельреда было важно явить себя миру в единстве и сплоченности. Однако молитвам вовсе не обязательно длиться так долго.

Он мельком взглянул на младенца, заснувшего на руках у Эммы, единственного члена семьи, который сейчас был действительно доволен жизнью. Остальные лишь делали хорошую мину при плохой игре. Именно этого он от них требовал, и у них не было иного выбора, кроме как подчиниться его воле. Он даже отдал свои распоряжения о том, как они должны быть одеты. Пусть сегодня блещет королева со своим сыном. Что в этом плохого?

Бесспорно, ребенок, которого родила ему Эмма, давал ему в руки сразу два козыря — сына, который напомнил герцогу Нормандскому о его обязанностях перед сестрой, и наследника, чтобы его собственные сыновья беспокоились о своем будущем.

Это уже неплохо. Но он никак не мог предвидеть того, как Эмма будет относиться к своему ребенку. Его предыдущая жена, родив младенца, отдавала его на попечение другим, после чего мало им интересовалась. То, что Эмма решила его выкармливать самостоятельно, тревожило Этельреда. Это привяжет ее к сыну, создаст между ними узы, которые могут впоследствии оказаться опасными. Ему нужно будет отослать ребенка, возможно, в школу одного из крупнейших аббатств, подальше от влияния королевы и ревнивых старших братьев. Может быть, мальчик научится молиться так усердно, что добьется от Бога иного ответа, нежели следующие одна за другой беды.

Он сердито сверкнул глазами на бормочущего Вульфстана, который, видимо, истолковал его взгляд правильно, поскольку тут же громким голосом подытожил свою проповедь.

Когда гости расселись за праздничными столами, король окинул собравшихся придворных с неким подобием удовлетворения на лице. Сейчас его подданные радовались тому, что набьют свои желудки за его столом.

Даже воинственный упрямец Эльфхельм из Нортумбрии молча согласился на все предложения короля на заседании витенагемота. Разруха, которую принесли с собой викинги летом и осенью, будет забыта к следующей весне, и этот недавно появившийся на свет младенец Эдвард, посвященный своему мученику дяде, вполне может стать символом возрождения Англии.

Этельред уселся перед блюдом с мясом, но, подняв кубок, чтобы присоединиться к здравице в честь королевы и новорожденного сына, ощутил, как его руку пронзает холод, а сердце вдруг болезненно обмерло. С тревогой поставив кубок на стол, он увидел, как на некотором отдалении перед ним воздух, будто водную гладь, взволновала рябь, из которой к нему стал приближаться его брат, и каждая рана на его теле зияла окровавленной пастью.

«Значит, он все еще меня преследует», — подумал король, прижав ладонь к груди, чтобы унять гулко бьющееся сердце. Безумием с его стороны было верить в то, что он может заключить сделку с покойником.

Заставив себя взглянуть в пылающие глаза брата, король тихо проклял порабощающий его страх. Теперь ему стало совершенно ясно, что убиенный Эдвард никогда не удовлетворится ни золотой ракой, ни даже посвященным ему сыном короля. «Око за око», — говорится в Библии. Корона за корону. Его брат и его Бог требуют от него виры, и на меньшее не согласны. Не будет ни прощения, ни мира, пока он не откажется от власти, которая не должна ему принадлежать.

И этого он никогда не сделает.

Он никогда не отдаст корону — ни своим сыновьям, ни королю викингов, который жаждет его уничтожить. Он будет сопротивляться до последнего вдоха, и какой бы ужас не вселял в него подлый дух мертвого брата, он будет сопротивляться и ему тоже.

С искаженным лицом король уставился в сверкающие глаза призрака и возликовал, когда привидение отвело взгляд, будто отступая перед его неповиновением.

Но затем он в испуге осознал, что мученически умерщвленный Эдвард обратил свой лик на этелингов, на каждого по очереди. И в этом яростном взгляде можно было прочесть приговор, злой рок, нависший над сыновьями короля. Этельред видел это, знал, что это значит, и ощущал, как его душу пронзает черное отчаяние и жестокая жгучая ярость.

Этельстан, вытерпев испытание церемонией, а затем трапезой в тесном кругу со своим отцом, покинул стол сразу же, как только позволил этикет. Он прошел в дальний угол зала, как только королевский сказитель начал свою песнь, привлекая к себе внимание гостей. Ему нужно было подумать.

Тщательно подготовленная демонстрация сплоченности семьи, которой потребовал отец, вызвала у него крайнюю досаду. Хотелось бы ему знать, какие планы зреют в голове отца по поводу его детей и королевства. Он сомневался в способности отца предвидеть будущее. А в последнее время он стал сомневаться и в королеве.

Он взглянул на нее из своего полутемного угла. Ее младенец проснулся, но вместо того, чтобы передать его няньке, Эмма продолжала держать его на руках. Она выглядела с ним, как Мадонна с новорожденным Христом, и то, с какой любовью она смотрела на своего сына, уязвило Этельстана в самое сердце. Когда-то именно так она смотрела на него. Но это уже в прошлом. То, что Эмма испытывала к нему раньше, теперь смыто приливом материнской любви к Эдварду. Только слепой не заметил бы, что ее дитя заменило ей весь белый свет. Есть ли такой мужчина, который мог бы претендовать на место в ее сердце, когда оно заполнено любовью к сыну — сыну, который мог быть его собственным?

Господи помилуй, он все еще ее любил. Он обещал себе вырвать ее из своего сердца, но, похоже, он вожделеет мать еще больше, чем когда-то бездетную жену. Нежность, которую немногим было позволено увидеть, теперь была открыта всем, кто имел глаза.