По следам М.Р. - Раевский Борис Маркович - Страница 54

Мальчишки посторонились. Теперь Оля сидела на круглой табуретке, а Генька и Витя наперебой давали ей советы.

— Трак-трак! Трак-трак! — стучал станок.

— Этак вы у меня целую фабрику откроете! — засмеялся Александр Борисович.

— Фабрику не фабрику, — сказал Генька, — а приходить будем. По часу постукать — это даже интересно, — и он тайком показал Вите кулак.

Впрочем, зачем тайком — непонятно. Ведь Александр Борисович все равно ничего не видел.

«Болезнь» Николая Филимоновича окончилась точно в назначенный срок.

— Завтра в семь жду вас, — сказал он на перемене.

Витя немедленно вытащил блокнот — опять надо перекраивать график. Все-таки времени никак не хватает. Одно сделаешь, с другим — запарка. Ребята стали помогать, думал — будет полегче. И все равно — никак!

…К Филимонычу шли через Александровский сад. Фонтан уже не работал. Мраморная чаша бассейна вокруг фонтана была наглухо зашита досками. Чтобы снег туда не набивался. Получилась круглая эстрада.

«Как для танцев», — подумала Оля.

Бронзовый верблюд у бюста Пржевальского блестел от дождя, на аллеях — никого.

Шли молча. Мальчишки — прямо по грязи. А Оля осторожно обходила лужи. Вышли к Медному всаднику. И тут Витя решился:

— Вот, послушайте.

— Опять за свое! — скривился Генька. — Пушкин-Лермонтов!

Ну, на Геньку-то Витя и не рассчитывал. Не дорос он до стихов.

А вот Оля… Интересно, что она скажет?.. Но Оля тоже не оправдала Витиных надежд:

— Ой, а повеселей у тебя нет? А то — и осень, и дождик, и к Филимонычу с пустыми руками идем.

Генька расердился. Не на Олю, на Витю:

— Видишь, до чего довел? Теперь и она заныла!

А Витя обрадовался: если от стихов осеннее настроение, значит, они мимо ушей не проходят. Вот и отлично!

На этот раз деревянные шторки над полочками и ящиками на столе Николая Филимоновича были спущены и заперты. Сам Николай Филимонович тоже словно заперт на ключ: сидит, смотрит на ребят, а что он думает — не поймешь.

— Ну, хвастайтесь, — сказал учитель. — Много успели?

Генька хмуро покачал головой. Рассказал, что они сделали за месяц.

Учитель побарабанил пальцами по столу.

— Небогато…

Генька опустил голову. Конечно небогато. Сами знаем. А Филимоныч — хорош… Нет, чтобы утешить. Еще растравляет…

— Да, не густо, — повторил Филимоныч и посмотрел в окно. — А месяц тому назад кто-то говорил… Да я, да мы… Да мигом… И что-то насчет мушкетеров…

Филимоныч все смотрел в окно. Генька сидел совсем в другом углу. Но ему казалось, что глядит учитель именно на него.

Ребята молчали.

«Хоть бы о чем другом заговорил», — тоскливо думал Генька.

Но учитель, не любивший топтаться на месте, нынче не спешил. Глядел в окно, будто его вдруг очень заинтересовали два пухлых сизаря, важно разгуливающих по карнизу. Стучал пальцами по столу. И молчал.

— Выходит, не так-то просто все делается, — наконец сказал он. — Давайте вместе думать.

Ребята оживились. Кажется, гроза кончилась!

Учитель долго расспрашивал их: и о фотографе, и о Кубареве. Только об Александре Борисовиче и о его карточке ничего не спросил.

Генька, наконец, напомнил:

— Мы вот… насчет Витиного отца. Может, и он…

— …имел отношение к пушке? — закончил Филимоныч. — А почему вы, собственно, так решили?

Генька стал объяснять, но Филимоныч снова перебил его:

— Погоди!

Щелкнул ключом, снял с полочки картотеку и стал просматривать карточки.

«Саперная рота Мухина… Так… Лето сорок второго… До пятого августа на передовой, затем отведена в полковые тылы для пополнения. С десятого сентября снова на переднем крае»… Ясно? Почти весь август исключается. Так что ваш вариант отпадает. И потом: почему вы хотите притянуть все к «Большой Берте»? Был у нас, помнится, разговор о четком логическом мышлении…

Витя покраснел…

Николай Филимонович замолчал. Потирал переносицу. Думал.

— А почему ты считаешь, — повернулся он к Геньке, — что только Кубарев мог знать о задании?

— Так на снимке же… всего две фамилии… А об Окулове у Евсея Львовича ничего нет.

Учитель задумался. Походил по комнате. Снова сел.

— А у Кубарева вы об Окулове спрашивали?

Генька хлопнул себя по лбу:

— Ох, раззява!

Учитель покачал головой:

— Вот видите! И вообще из Кубарева можно бы выжать побольше. Не сходить ли к нему еще раз?

И Геньке снова вспомнилось правило Филимоныча. — «Источник надо исчерпать до дна».

…Кубарева мальчишки встретили у ворот гаража. Василий Дмитриевич помахал им из кабины огромного грузовика.

— Опять дела? — он притормозил машину. — Недосуг нынче, парни. Разве что по дороге покалякаем? Тогда сыпьте в кабину.

Ребята мигом очутились рядом с ним. Генька сразу уставился на приборы и рычаги. Разговор пришлось вести Вите.

— Мы хотели спросить… Кроме вас… кто еще на снимке?

Кубарев настороженно повернул огромную голову. Потом так внимательно стал рассматривать дорогу, что Витя невольно тоже начал приглядываться: может, там что-нибудь особенное. Нет, ничего интересного: улица как улица. Наконец, Кубарев опять заговорил, и уж совсем непонятно:

— Вот оно что… Поди, знай… До коего дозволено, а откудова нельзя?.. Хотя, конечно, майору видней…

Витя насупился. О чем это он? Может, он тоже вроде Бортового? Контуженный? Витя решил уточнить вопрос:

— У фотографа записаны две фамилии… Вы и Окулов… Сержант Окулов А. И… Вы его знаете?

— Окулов? У нас такого не водилось. Это, видать, из тех…

Витька насторожился.

— Из каких?

— Ну, которых мы встречали. Из физкультурного института… Они в глубинку ходили… Ну, в глубинную разведку. И про немцев все знали наскрозь. Боевые были парни!

Генька мигом забыл о приборах. Вот оно: то самое! Боевые парни! Герои! И не один!

— Как же их найти? — воскликнул он. Василий Дмитриевич вздохнул:

— Побило их всех потом…

— Когда потом?

Неожиданно Кубарев рассердился:

— Когда! Когда! Это уж к вашей карточке касательства не имеет. И вообще… Заболтался я с вами. Прокатились — и привет!

Он резко затормозил.

Вылезая из кабины, Витя задал последний вопрос:

— Неужели их всех?.. До одного… Побило?

— Говорили — всех. А так ли… — Кубарев пожал плечами.

Глава IX

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Оля смотрела на Тишку и глазам своим не верила.

Полгода, всего полгода они не виделись. Но как изменился Тишка!

Неужели это тот самый угрюмый, как сыч, парнишка, который — подумать только! — до пятого класса даже в кино — и то ни разу не был? Грех, мол. Тот затюканный Тишка, который и рот-то почти не раскрывал: не сболтнуть бы чего?!

А теперь перед Олей сидел совсем другой паренек. Неторопливо и обстоятельно рассказывал о своем интернате.

Было часов шесть вечера. А ребят на свой день рождения Оля звала к семи. Тишка что-то спутал и пришел первым. Впрочем, оно и лучше. Потом, когда все соберутся, какой уж разговор?!

Оля рассказала Тишке о «Большой Берте». Многое он уже знал: поздними вечерами, когда воспитанники готовились ко сну, тайком пробирался в пустую канцелярию и по телефону досыта беседовал с Генькой.