Огненный дождь - Субботин Денис Викторович - Страница 31

– Идти в бронях! – опередил его Лютень. – Заставы во все стороны выставить на три-четыре перестрела! Я не желаю попадать в засаду.

Уже попали! От головы колонны, где, вопреки всем законам, двигался с дружиной сам Лютень – дорога была суха и пыль поднималась высоко, душила – хорошо было видно как из-за ближайшего раменья[58] вымахал отряд конницы. Сотни четыре всадников, даже чуть меньше… Туры передовой сторожи. Вот только…

– Почему так мало? – тревожно спросил князь, привставая в стременах. – Почему так мало, Ивещей?!

Воевода, в отличии от него, размышлять долго не стал, а просто набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал погромче иной трубы:

– Тревога!

Поперхнувшись на первом такте, его приказ повторил серебряным пением турьего рога княжий отрок.

– Ивещей, бери тысячу, выдвигайся вперёд, – придя в себя, уже командовал князь Лютень. – Поспешай, пока изгон следом не показался!

– Навряд ли, – покачал тот головой. – На изгон у базиликанцев сил не хватит… Конных. Скорее, Рудослав, сгоряча на пехоту нарвавшись, с лёту в атаку пошёл. Его, разумеется, кувырнули, намяли как следует бока… Вот и драпает теперь! А конница… Ну, может, номадская и есть… немного. Так что нам – номады?!

Тем не менее, приказ князя Ивещей выполнил. В нём был смысл, безразлично – есть погоня или нет. А через четверть часа – даже меньше, к князю подскакал забрызганный грязью, утомлённый бешеной скачкой сотник. Отсалютовал, доложил ревущим голосом:

– Сотник Бугай[59], княже! За раменьем нарвались на засаду – тыщи четыре пехоты, да конницы сабель пятьсот. Не номады – базиликанцы! И два «василика» имеют! Стоят в боевых порядках!

– И воевода Рудослав, конечно, в атаку пошёл, – обречённо сказал Лютень.

– Воевода Рудослав с вящей сотней отход прикрывает, – быстро перебил его Бугай. – Нам на рысях отходить велел, чтоб, значит, предупредить! Ну, мы и отошли… Только по приказу, княже!

Поспешное пояснение сотника вызвано было боязнью, что кто-то усмотрит в этом быстром отходе – испуг, трусость… Как будто у Туров в войске мог задержаться хоть один не только трус – просто осторожный! При таком-то воеводе, каков Рудослав.

Тут и Рудослав с сотней показался. Вернее, сотни уже не было – десятков семь-восемь – уже хорошо. Сразу за родянами, преследуя их по пятам, из-за раменья вымахали базиликанцы и у Лютеня не осталось сомнений – ала тяжёлой конницы. Как раз пять сотен всадников…

– Трубач, атаку! – резко приказал он, опуская наличь[60]. – Воеводе Ивещею приказ – атаковать с забега[61]! Слава Роду!

За его спиной тысяча дружинников разом откликнулась на боевой клич, этот клич тысячеголосо подхватило железо, добываемое из ножен… А впереди тысяча Ивещея уже набирала ход. И, услышав сигнал рога – приказ к атаке, разом заворачивали коней дружинники-туры. Чтобы быть первыми подле своего вожа[62]. Чтобы даже не заподозрили в трусости…

Ала базиликанской конницы вряд ли состояла из ветеранов. Сколько-то, наверное, было… они первыми завернули коней, сразу поняв – их не ждёт успех. Остальные, в основном – молодые воины, радостно заорали и бросили коней навстречу. Четыре сотни против двадцати пяти…

Столкновение, пока с равным количеством туров, случилось в перестреле от леса. Страшный лязг, взвившийся к Коло рёв сотен глоток, визг коней и звон оружия… А потом Лютень перестал вслушиваться, пригнувшись к холке коня и удерживая копьё у колена – чтобы сразу же вонзить его во врага.

Врубились.

Тысяча отборных дружинников-медведей, могучих и яростных, атаковала лавой, потому не смяла, а вобрала в себя вражеский отряд. И на каждого базиликанского клибанария оказалось по три-четыре гардара. В таких условиях продержаться долго, до подхода подмоги, могли бы только ветераны. Они-то как раз и удрали ещё до боя. Сопливых юниоров[63] резали как скот, почти без сопротивления. Пока из-за леса, равняя строй под аквиллум[64], не выдвинулись те самые сорок сотен пехоты – вернее, тридцать шесть. Шесть полных когорт из десяти – три пятых арифмы. И – два аспида, как базиликанцы именовали огнемёт на колёсах, жуткую машину, выжигающую всё на своём пути на двадцать-тридцать шагов.

– Атака! – услышал Лютень яростный рык Рудослава, и пять неполных сотен воинов-туров разом ринулись вперёд.

– Безмозглый дурень! – выругался князь. – Что там Ивещей?!

Ивещей выполнял приказ. Атаковал. В левое крыло, где стояла, кажется, только набранная когорта – вексиллум[65], знак когорты, был обычным, не золочёным и не серебряным. Впрочем, паники в рядах базиликанцев князь не заметил. Как и положено по Стратегикону, две передние центурии составили стену из скутумов, ощетинились копьями-гастами. А остальные встретили родянскую конницу шквалом пилумов в упор. Лютень сцепил зубы и закрыл глаза, чтобы не видеть как посыпались под этими копьями его люди и кони… Впрочем, уши он закрыть не мог.

2. Ярослав. Тысяча Ивещея. Сражение у Сальма. 28 день месяца Серпеня

Ярославова сотня, как и положено первой среди равных, во главе строя. Именно она попала под первую, самую густую тучу вражеских дротиков. Что обидно, особого вреда от них не было, но попадая в щит, они так оттягивали руки, что воины раскрывались. И уж тут в дело вступали многочисленные велиты[66] базиликанцев… Не прошло и пары мгновений, а за спиной у Ярослава и самого воеводы Ивещея, шедшего во главе, ряды поредели. Пока не сильно, но ведь самое главное препятствие – фаланга тяжёлых щитоносцев, гастатов-принципов. Хорошо вооружённые и защищённые от вражеского нападения, они способны были на долгое время стать непроходимой преградой для любого войска. А длинные копья, выдвинутые за линию щитов на три-пять локтей… М-да…

– Слава! – заорал Ярослав, вздымая над головой сулицу и почти в упор швыряя её в смазанное розовое пятно – чьё-то лицо. Попал, нет, он не видел – резко разворачивая коня, уходил из-под ответного удара, от острых рожнов копий…

Первая сотня метала сулицы и била из луков вся. И вторая. И третья – тоже… Четвёртую сотню вёл сотник Берсень, немолодой и свирепый воин. Его дружинники, сбив плотный клин, атаковали в лоб… как и было задумано с самого начала – в разреженный предыдущими сотнями центр фаланги, на копья и скутумы ещё живых, но уже усомнившихся в своей способности устоять.

Следом, подпирая сотню Берсеня, ринулись остальные шесть сотен. Им пришлось атаковать уже по трупам, по выбитым из сёдел, но ещё живым сородичам. Они прошли, и фаланга была взломана в единый час. Велитов частью потоптали конями, частью взяли в мечи… Дольше всех держались шесть десятков триариев, вставших вокруг вексиллума и отчаянно оборонявшихся. Этих выбивали стрелами, порядком опустошив тулы.

Два десятка базиликанцев ещё оставались живы, когда Ивещей скомандовал отход. Подчинились ему нехотя… А потом – хвалили предусмотрительного воеводу, который в последний момент вывел конницу из-под огненного дыхания «аспидов» и слитного удара двух отборных – под серебряными вексиллумами когорт.

– Стрелами! – хрипато орал воевода, находясь уже вне боя, а возле себя придержав две сотни – последний свой резерв. – Стрелами их, гадов!

Ну, восемь – не восемь, а шесть сотен лучников у него было. Шесть сотен лучников – страшная сила, которой вполне достаточно, чтобы смять любое сопротивление. Ибо это – тридцать шесть сотен стрел одновременно в воздухе. Туча! Дождь, уязвляющий железом!