Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 61

И он разохался, распричитался. Потом, спохватившись, принялся приглашать к себе в гости. Сейчас он закроет магазин, а дома у него есть бочонок хорошего вина…

Но мы, сославшись на занятость, извинились, распрощались и ушли, оставив старика взволнованным до слез.

О кэй!

В Тегеране мы пятый день. Солнце светит. Теплынь. Воркуют голуби. Шуршат листвой платаны. По утрам над минаретами сияет снежной вершиной гора Демавенд. Экзотично. Красиво. По вечерам по городу тянет запахом жареных каштанов, дынями, апельсинами. Отношение к нам со стороны населения самое предупредительное. Все хорошо, все отлично, но… Ностальгия, наверное, болезнь инфекционная. Наверное, мы подхватили ее от тех ребят, которые стоят на карауле возле наших самолетов. Скучно. Надоело. Скорее бы домой!

Вчера, когда мы проходили с Глушаревым в районе Старого базара, к нам подошел средних лет иранец, приложил руку к груди, извинился за себя и за товарища, сидящего у порога чувячной мастерской, и сказал, что они просят разрешения потрогать рукой… наши сапоги!

Мы с Глушаревым удивленно переглянулись,;но отказать такой просьбе не могли. Пусть потрогают. Нам краснеть за выделку советской кожи не придется.

Мы подошли, поставили ноги на порог. Мастеровые с благоговением притронулись кончиками пальцев к голенищам, поцокали языком: «Ах, ха-ароший русска хром!»

На обед пошли группой, человек пять. Идем по тротуару тихо, вежливо. Встречным уступаем дорогу. По узкой улице мечутся звуки южного города: цоканье копыт нагруженного ослика, журчание воды, текущей по асфальтовым канавкам по обочине дороги, неумолчные страданья голубей, скрип колес, плач ребенка во дворе.

Навстречу нам по противоположной стороне улицы идет, печатая шаг, английский офицер. Чопорный, строгий. Высокий белый воротничок подпирает подбородок: голова чуть-чуть запрокинута назад, надменный взгляд устремлен в пространство. Прошел. Не увидел нас. Не заметил.

- Валяй, валяй! - бормочет про себя Романов.- Скатертью дорога! Невежда.

Через минуту слышим гомон. Из-за угла навстречу, заняв всю проезжую часть улицы, размахивая руками и громко разговаривая, шествует группа американских военных. Увидели нас, засияли улыбками. Старший из них, майор по званию, высокий круглолицый блондин, вежливо взял под козырек и так держал, пока мы, ответив на приветствие, не прошли. А он, обернувшись, и все еще держа руку у головного убора, восхищенно глядел на нас, как на заморское чудо. Несомненно, это была дань успехам наших войск на советско-германском фронте, бьющим фашистских оккупантов один на один, без помощи союзников, которые не очень-то уж торопились открывать второй фронт.

- Хорошие ребята! - сказал кто-то.

- Хорошие, когда спят.,. - проворчал Глушарев. Да, конечно, еще бы! Ребята славные… пока наши в битве с фашизмом таскают для них каштаны из огня.!Кому война, кому прогулка.

По пути нам попался винный магазинчик. За широким стеклом - небольшое помещение. Стойка. За стойкой толстенный иранец, и за его спиной во всю стену - полки, Заставленные всевозможными бутылками.

Зашли. Хозяин, круглый, как луна, сощурил в радо-Устной улыбке заплывшие глаза. Толстыми волосатыми пальцами проворно переставил рюмки, одернул фартук и замер в красноречивой позе готовности.

Мы уставились на полки. О-хо-о! Сколько здесь разных вин! Но местных нет. Английские, французские. Высокие, низкие, пузатые бутылки с радужными этикетками. Выкладывай туманы - пей!

В это время гомон за дверью. Оборачиваемся - американцы! Тот же самый майор и компания. Ввалились. Веселые, шумливые.

- Окэй!

- Окэй!

Майор показывает жестом:

- Выпьем?

- Выпьем. Рузвельт, Сталин!

- О-о-о!…

Американцы польщены. Майор резко повернулся к бармену, небрежно ткнул пальцем по направлению к полкам:

- Виски!

Бармен проворно достал бутылки, вытер ее тряпкой, откупорил. Поставил рюмочки, хрупкие, маленькие, как наперсточки - десять штук. Разлил.

Майор широко улыбнулся, взял рюмочку за тоненькую ножку:

- Плииз!

Поднимаем в полной тишине. Майор из вежливости ждет, что скажу я, а может быть, хитрит, зная, что именно я скажу? А мне только этого и надо! Хитри, хитри, майор, у меня свой план!

Оглядываю американцев, поднимаю рюмку над головой:

- За дружбу!

- О-о-о!!…

Понято без переводчиков. Чувствую, что попал в са-мое-самое!

И тут наш взгляд упал на две стойки с белыми стеклянными шарами. На шарах по-английски надпись: «Бар», и вниз, под двухэтажный дом из красного туфа, - ступеньки в подвальное помещение, откуда лились приглушенные звуки джаза.

Вообще- то не любитель ресторанов: у меня к ним предубеждение. Слишком дорогое удовольствие, если идешь за свои «кровные». Ну, а если за «бешеные» -тогда другое дело! Но у меня никогда «бешеных» денег не водилось. Профессия не та! Не тот характер.

Мы переглянулись. Чуть-чуть поколебались (хватит ли наших туманов?), однако есть-то надо!

- Ладно, ребята, пошли!

Спустились в небольшой вестибюль. Направо - вешалка и негр-швейцар в золотых галунах. Налево - за широкими портьерами - вход в ресторан. Джазовый оркестр играет какое-то танго. Красиво играет, хорошо.

Швейцар с широкой радостной улыбкой принял наши фуражки: что-то быстро заговорил, пробежал вперед, раздвинул портьеры:

- Плииз!

Мы вошли. Танго оборвалось. Оркестранты, сидящие слева на подмостках, вытянув шеи, с нескрываемым интересом уставились на нас. Я кивком головы поздоровался с ними. В ответ засияли улыбки.

Дирижер, словно собираясь взлететь, взмахнул руками, и трубы, флейты, саксофоны, грянули «Катюшу»!

- Здорово! Вот это да! - отметил Белоус.

Небольшой зал на пять-шесть столов, высокая длинная стойка с батареей бутылок и рюмок, человек десять посетителей, в основном американские военные.

Среднего роста, седой, но подвижный бармен с черными проникновенными глазами влетел в зал, блеснув перстнями, приложил в почтительном поклоне руки к груди:

- О-о-о! Ита нам ба-алшая честь! Прахадите, пажал-ста, гаспада афицер! Пажалста!

Сам придвинул недостающий стул, усадил. И уже стоит официант - сама готовность! Большущие глаза, лохматые ресницы. Продувная бестия! Бармен спросил:

- Что прикажете? - И посыпал разными мудреными названиями.

У меня похолодело под ложечкой: «Хватит ли наших денежек?»

Остановились на каком-то труднопроизносимом супе и рыбе в соусе. Пить? Нет, пить не будем.

Бармен понимающе кивнул. Да, да, конечно, русские, это такие странные люди!

Музыка ласкала слух. Звучали наши родные мотивы: Дунаевский, Шостакович, Соловьев-Седой, Чайковский. Подали суп с мудреным названием. Это был крепкий бульон с разбитым в тарелку сырым яйцом, белок которого сваривался на наших глазах. Романов поморщился:

- Борща бы.

Хлеба - кот наплакал: несколько тоненьких ломтиков.

Шепотом говорю:

- Ребята, на хлеб не наваливайтесь, чтобы досталось всем, а добавки просить неприлично.

- Понима-а-ем, заграни-ица, - вздохнул Белоус.

Бульон оказался вкусным и сытным. Мы доканчивали каждый свою порцию, когда к нам подошел американский офицер. Щелкнул каблуками, мотнул головой и в поклоне что-то спросил.

Мы непонимающе переглянулись. Военный улыбнулся и обратился к бармену.

- О-о-о! - сказал бармен, выходя из-за стойки. -

Американский офицер просит у вас разрешения сыграть танго. Он хочет танцевать со своей подругой.

- Танго-о-о?! - удивился я. - Так пусть обращается к оркестру.

- О-о-о, нэт! - сказал бармен. - Оркестр в вашу честь играйт только советска музыка. Все остальной - с ваш разрешений.

Я бросил взгляд на капельмейстера. Он выжидатель-.но смотрел в нашу сторону.

- Окэй! - сказал я и утвердительно кивнул головой.

Нам было неловко. Если бы не этот офицер, мы так бы и не знали, какой чести были удостоены. А погордиться лишний раз за родину, ей-ей, было не грех!