Философия бунта - Баталов Эдуард Яковлевич - Страница 47

Марксист ориентирует массы на вооруженное насилие лишь в том случае, когда такое насилие является, с его точки зрения (как выразителя точки зрения партии), исторически необходимым, т. е. когда оно подготовлено всем предшествующим ходом общественного развития.

При этом необходимость (реалистичность) и ненеобходимость (утопичность) того или иного массового социального акта может быть выявлена лишь путем конкретного анализа, учитывающего наличную расстановку классовых сил, тенденций ее изменения и т. п. Если результатом такого анализа явился вывод, что в данных условиях «насилие не может дать никаких результатов» (Ленин), тогда марксист обязан удерживать массы от применения вооруженного насилия даже перед лицом «обвинений» в «догматизме» и «отступничестве», которые не преминет бросить ему в лицо «левый» революционер. Само собой разумеется, если ситуация изменилась, марксист обязан учесть новые факторы и пересмотреть свою прежнюю оценку целесообразности применения насилия в новых условиях.

Но может возникнуть и более сложная ситуация, когда подавляемые классы (группы) поднимаются на борьбу (в том числе и вооруженную) в условиях, которые, с точки зрения марксиста, не дают реальной надежды на успех, и когда эта борьба не представляется оправданной логикой всего предшествующего общественного развития. Какой подход в этих условиях может быть признан реалистическим с марксистской точки зрения?

По-видимому, и в данном случае не может быть – и в этом проявляется отношение к политике как к искусству – единого рецепта, действительного для всех времен и народов. Учитывая все «за» и «против», марксист может, если увидит в зарождающемся движении угрозу самому существованию революционных сил, попытаться предотвратить преждевременное выступление, когда оно не приняло еще широкого характера, не захватило массы, не стало необратимым.

Но если стихийное стремление масс ниспровергнуть капиталистическое господство вылилось в широкое движение, то марксист выступает в поддержку этого движения. В революционно-историческом творчестве последнее слово принадлежит в конечном счете самим массам [Как замечает в связи с критикой волюнтаристской позиции Р. Дебре X. Унсуэта, «нам не может быть чуждой та или иная форма насилия, если она отвечает достигнутому массами уровню революционного развития, является результатом их собственного опыта, политической революционной работы и обострения политических и экономических условий их жизни. И, с другой стороны, нам чужда любая форма насилия, изолирующая нас от масс, преследующая цель навязать этим массам извне какой-то конкретный метод действия» [184]], и если их жизненный опыт и обстоятельства, в которые они поставлены господствующими классами, толкают их на применение немирных методов в борьбе за освобождение, марксист неминуемо становится участником этого движения. Он вносит в массовую революционную стихию элемент организованности, сознательности (леворадикал увидит в этом, конечно, не что иное, как попытку «установления контроля над массами»), что необходимо для доведения до победы движения, которое, может быть, как показывал предварительный анализ, не имело шансов на успех. И это не отступление от реализма, а проявление его сложного и противоречивого характера, отличающего марксистскую диалектику от плоско-позитивистского «оперирования фактами».

Пример такого диалектического подхода к массовым движениям мы видим в отношении К. Маркса к Парижской Коммуне. Накануне восстания парижских коммунаров Маркс, как известно, считал бесперспективным в существовавших тогда условиях вооруженное выступление пролетариата [«Маркс в сентябре 1870 года, за полгода до Коммуны, прямо предупредил французских рабочих: восстание будет безумием, сказал он в известном адресе Интернационала) [185]]. Но если в сентябре 1870 г., когда еще можно было предотвратить «безумие», Маркс предостерегал французских трудящихся от преждевременного выступления, то в апреле 1871 г., он нисколько не изменяя своему реализму, но «видя народное, массовое движение, относится к нему с величайшим вниманием участника великих событий, знаменующих шаг вперед во всемирно-историческом революционном движении» [185].

Причину поддержки К. Марксом парижских коммунаров, «штурмовавших небо», никоим образом нельзя объяснить боязнью революционера утратить «свой престиж», потерять лицо в глазах трудящихся и отсюда готовностью поддерживать любое массовое движение. Речь идет, как уже отмечалось, о движениях, развивающихся в русле прогрессивных тенденций общественной истории и заслуживающих поддержки по той причине, что, во-первых, они представляют собой проявление исторической инициативы масс, момент исторического творчества [«Рабочий класс. – читаем мы в работе К Маркса «Гражданская война во Франции», – не ждал чудес от Коммуны. Он не думает осуществлять par decret du peuple (no декрету народа. – Ред.) готовые и законченные утопии. Он знает, что для того чтобы добиться своего освобождения и вместе с тем достигнуть той высшей формы, к которой неудержимо стремится современное общество в силу собственного своего экономического развития, ему придется выдержать продолжительную борьбу, пережить целый ряд исторических процессов, которые совершенно изменят и обстоятельства и людей. Рабочему классу предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые уже развились в недрах старого разрушающегося буржуазного общества» [186]], как воспитывающего сами массы, так и расчищающего дорогу для грядущих побед (даже в том случае, если они не побеждают сами), во-вторых, если мы не мистифицируем необходимость, т. е. не подходим к исторической необходимости с телеологической точки зрения, то мы не можем с полной уверенностью определить потенции того или иного широкого массового движения до тех пор, пока они не проявились в конкретной исторической практике.

К. Маркс, пишет В. И. Ленин, анализируя причины поддержки им Парижской Коммуны, «понимает, что попытка учесть наперед шансы с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педантством. Он выше всего ставит то, что рабочий класс геройски, самоотверженно, инициативно творит мировую историю. Маркс смотрел на эту историю с точки зрения тех, кто ее творит, не имея возможности наперед непогрешимо учесть шансы…» [187].

В. И. Ленин обращает внимание на «суровую отповедь» К. Маркса Л. Кугельману, который «ответил Марксу, видимо, какими-то выражениями сомнения, указаниями на безнадежность дела, на реализм в противоположность романтике…» [188]. Отповедь Маркса, о которой говорит Ленин, хорошо известна. «Творить мировую историю, – писал Маркс, – было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо-благоприятных шансов. С другой стороны, история носила бы очень мистический характер, если бы «случайности» не играли никакой роли. Эти случайности входят, конечно, и сами составной частью в общий ход развития, уравновешиваясь другими случайностями. Но ускорение и замедление в сильной степени зависят от этих «случайностей» [189].

К. Маркс выражает здесь суть важного положения материалистической диалектики. В социальной жизни необходимость как тенденция, как закон существует в логически «очищенном», «готовом» виде лишь в голове теоретика, идеально. В эмпирическом историческом процессе, конечные продукты которого не могут быть заранее предвидимы и наперед рассчитаны с математической точностью, случайность выступает как форма существования и созидания необходимости. Случайность стихийно возникшего массового движения не является чем-то внешним по отношению к истории, она сама история, она сама, как замечает Маркс, входит «составной частью в общий ход развития».

Если при этом учесть, что в общественной истории социальное движение как структурно-целостный феномен неповторимо и что вместе с тем невозможно предугадать с «непогрешимой точностью», какое из «случайных» социальных движений содержит в себе действительные революционные потенции, т. е. может непосредственно привести к успеху, то отсюда следует необходимость использования любого социально-прогрессивного движения, в том числе и «утопического», коль скоро оно уже возникло и стало необратимым.