Философия бунта - Баталов Эдуард Яковлевич - Страница 48

Вооруженное насилие может приобрести необходимый характер в ходе самого движения масс. До возникновения Парижской Коммуны победа массового движения, могущего возникнуть в тот период, не представлялась необходимой. Вместе с тем существование Парижской Коммуны не предопределяло с самого начала ее поражения, поскольку ее становление было связано с возникновением революционной ситуации, а в недрах самого французского общества в то время уже существовали объективные предпосылки для перехода к новому типу общественных отношений. Поражение Коммуны стало неизбежным лишь тогда, когда она допустила ряд крупных просчетов, которых могла и не допустить.

Поэтому если до возникновения Коммуны К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что применение французским пролетариатом насилия было бы ошибочным, в условиях того времени, то анализируя причины поражения Коммуны, они, напротив, видели ошибку коммунаров в том, что последние были слишком нерешительны и непоследовательны в применении вооруженного насилия. «По-видимому, парижане будут побеждены, – писал Маркс В. Либкнехту 6 апреля 1871 г. – Это их вина, но вина, которая на деле произошла от чрезмерной честности… Они безрассудно не хотели начинать гражданской войны, как будто Тьер не начал ее сам своей попыткой насильственного разоружения Парижа, как будто Национальное собрание, призванное лишь для решения вопроса о войне или мире с пруссаками, не объявило немедленно войну республике!… Чтобы избежать упрека даже в малейшем намерении противозаконно захватить власть, они потеряли драгоценные мгновения на выборы Коммуны, организация которых и т. д. опять-таки потребовала времени…» [190] Эту точку зрения разделял и Энгельс, что можно, в частности, видеть из его письма к К. Терцаги от 14 (15) января 1872 г.: «Я не знаю вещи более авторитарной, чем революция, и, мне кажется, когда посредством бомб и ружейных пуль навязывают свою волю другим, как это происходит во всякой революции, то осуществляется авторитарный акт. Именно недостаток централизации и авторитета стоил жизни Парижской Коммуне. После победы делайте с авторитетом и т. д., что хотите, но для борьбы необходимо соединить все наши силы в один кулак и сконцентрировать их в центральном пункте атаки. А когда мне говорят об авторитете и централизации как о двух вещах, заслуживающих осуждения при любых обстоятельствах, то мне кажется, что те, кто так говорит, либо не знают, что такое революция, либо являются революционерами только на словах» [191].

Диалектика марксистского реалистического подхода к вопросу о применении революционного насилия заключается, следовательно, в том что политик-марксист, сознающий всю полноту лежащей на нем исторической ответственности, не занимает в этом вопросе априорно-догматической позиции. Он стремится предотвратить насилие, которое не носит в данных социально-политических условиях необходимого характера. Но вместе с тем, если массы стихийно поднимаются на борьбу с применением вооруженного насилия, борьбу, формы и динамика которой выражают тенденцию исторического развития в данную эпоху, пролетарский революционер видит свою обязанность в том, чтобы поддержать это движение, попытаться привести его к победе или по крайней мере сделать его «точкой роста» дальнейшей революционной борьбы, воспитать на нем массы, подготовить их к новым битвам [«Маркс умел оценить и то, – отмечал В. И. Ленин, – что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя дальнейшего воспитания этих масс и подготовки их к следующей борьбе» [192]. Причем такая борьба имеет не только чисто воспитательное значение. Сложные социальные системы управляются вероятностными (статистическими) по своему характеру закономерностями, а в таком случае шансы тех или иных движений на успех возрастают с числом попыток.]. Парижская Коммуна в этом отношении явилась классическим примером. Она стала важным этапом подготовки последующих революционных битв пролетариата. «На плечах Коммуны стоим мы все в теперешнем движении», – писал В. И. Ленин тридцать с лишним лет спустя после восстания коммунаров [193]. Вместе с тем опыт Парижской Коммуны дал Марксу, Энгельсу и Ленину исторические основания для ряда важнейших теоретических выводов, касающихся закономерностей общественного развития и революционного процесса; в частности, мероприятия, осуществленные Коммуной, позволили классикам марксизма найти ответ на вопрос, чем должна быть заменена разрушаемая пролетариатом буржуазная государственная машина.

Диалектический подход марксистов к вопросу о применении революционного насилия и о поддержке стихийных антикапиталистических движений, ориентирующихся на немирные методы борьбы, совсем не означает, однако, что марксисты поддерживают ориентацию на вооруженное насилие, взятую любым стихийно вспыхнувшим антикапиталистическим, антиимпериалистическим движением, поддерживают любое движение подобного рода. Тем более это не означает, что марксисты «толкают» на вооруженную борьбу антикапиталистически настроенные массы, когда последние не готовы к ней и когда не созрели еще объективные условия для нее. В этом коренное различие между марксизмом и левым радикализмом.

Отношение К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина к Парижской Коммуне вскрывает диалектику марксистского отношения к революционному насилию применительно к таким движениям, которые не только носили массовый, преимущественно пролетарский характер, не только свидетельствовали о росте организованности пролетариата, о повышении его сознательности, но и осуществляли в ходе борьбы такие мероприятия (что относится прежде всего к слому буржуазной государственной машины), которые реально подрывали систему диктатуры господствующего класса, открывали путь к захвату власти пролетариатом и создавали широкую перспективу для дальнейшего развития революционного процесса.

Поэтому было бы неверно, как это делают некоторые левобуржуазные историки и социологи, проводить параллель между восстанием парижских коммунаров и движением «новых левых», прежде всего майским движением во Франции.

Леворадикальные идеологи, вожди и их сторонники (прежде всего Сартр, Соважо, Жейсмар, Кон-Бендит и др.) обвиняли французских коммунистов в том, что те в поддержку экстремистским группам французского студенчества и интеллигенции не подняли рабочий класс Парижа, Франции на «решительную борьбу», то есть не призвали их к насилию над буржуазным государством, к социалистической революции и тем самым в конце концов – упустили «революционную ситуацию». «Если знамя социализма не развевается над Эйфелевой башней, то виновата в этом коммунистическая партия, которая предала майскую революцию» [Цит. по сб. 194], вынес, например, свой «приговор» Сартр.

Французские коммунисты и в самом деле не призывали пролетариат в мае 1968 г. к свержению правительства и осуществлению социалистической революции. Однако у них были на то веские основания, совершенно игнорируемые леворадикальными идеологами.

Не ставя перед собой задачи дать специальный анализ майских событий, отметим лишь основные моменты, проясняющие суть дела и, в частности, показывающие принципиальное отличие этих событий от Парижской Коммуны.

Во-первых, поднявшееся на борьбу студенчество не представляло собой силы, единой в политическом, социальном и идейном отношении. Если определенная его часть – экстремистское крыло, следовавшая за леворадикальными идеологами, ориентировалась на применение вооруженного насилия, то другая не занимала в этом отношении определенных позиций. Общая цель – ниспровержение «истеблишмента» – оставалась абстрактной, не отлившейся в единые лозунги, единую революционную программу. Здесь не было и тени той целеустремленности, которую проявили парижские коммунары.

Во-вторых, «новые левые» в мае 1968 г., в отличие от коммунаров, не показали себя действенной материальной силой. Они не разрушили, да и не могли разрушить ни одного звена системы диктатуры господствующего класса. Вопреки тому, что потом говорили леворадикальные идеологи, они не расшатали ни одного из институтов власти, не привели к возникновению революционной ситуации ни в самом Париже, ни тем более в провинции.