Политика. Основные понятия - Елишев Сергей Олегович - Страница 28

4. Ценз оседлости. Он представляет собой видоизмененную полисную систему, отделяющую граждан от метеков. С появлением больших государств становится невозможно замкнуться в границах города и так построить законодательство, чтобы лишить человека, который не прожил всю жизнь в одном городе, возможности быть полноправным гражданином своего государства. Однако необходимое условие существования общества гражданского — устойчивость пребывания человека в обществе. Поэтому возникает измененная форма — ценз оседлости, требующий от человека либо рождения в своем избирательном округе, либо жизни в нем на протяжении 15, а то и 20 лет. Двадцатилетний ценз оседлости уже приближается по уровню к возрастному цензу.

Ценз оседлости позволяет сохранить в демократической представительной системе необычайно важный элемент неформальных отношений. Уже отмечалось, что монархия обладает исключительной способностью долгое время сохранять хотя бы частично неформальные отношения государя и подданного. Но и все три правильные формы власти успешно действуют лишь тогда, когда элемент неформальности сохраняется, и бюрократизируются с его утратой.

С увеличением размеров государства прямая демократия сменяется демократией представительной или парламентарной. Фактически эти названия синонимичны. «Парламент» — название представительной системы в Великобритании, однако почти все страны обзаводятся своим национальным названием сословного, а затем и народного представительства. Парламенты появляются в процессе объединения государств и преодоления (в Западной Европе особенно) последствий феодальной раздробленности. Парламент — всегда объединитель. Тем не менее и он действует достаточно успешно, лишь пока сохраняет элемент неформальности отношений, т. е. покуда гражданин избирает лично ему знакомого Павла Петровича, заслуживающего, по его мнению, доверия за деловые и нравственные качества, а не за принадлежность к партии коммунистов или либералов, или к любой другой.

Иными словами, решив голосовать за упомянутого Павла Петровича, я делаю это не из-за того, что его политические убеждения тесно совпадают с моими. Я просто доверяю ему представлять мои интересы в политике, как в суде доверяю представлять мои интересы адвокату. В судебной практике мы считаем это нормальным, но почему-то забываем, что в политической жизни, когда речь идет о демократии, должно быть то же самое. Ведь только при таком избрании Павел Петрович чувствует личную ответственность передо мной — его избирателем, как чувствовал ее один из депутатов Земского собора 1648-1649 годов Гаврила Малышев, два месяца по окончании Собора опасавшийся вернуться в Курск, ибо не выполнил предписаний своих избирателей. Царю даже пришлось выдать ему специальную охранную грамоту. В середине XVII века в России демократично мыслили о долге депутата перед избирателями!

Еще в середине XVIII века видный английский мыслитель Фрэнсис Хатчесон ставил вопрос: «Можно ли считать добропорядочным гражданином члена политической партии?» — и отвечал на него отрицательно, ибо таковой гражданин будет действовать не в интересах общества, а в интересах партии. Партия — всегда часть чего-то (от английского «part» — «часть»). Партия всегда устроена недемократично, и даже западная политология в лице ее виднейших представителей признает, что система политических партий — недемократический институт демократического общества. Более того, с позиций Аристотеля и Полибия, партия — олигархический институт, вмонтированный в демократию, что весьма не желательно. К сожалению, в XX веке этот факт затушевывается спорами о норме и пропорциональности представительства. Всерьез разбирается вопрос, каким образом сделать так, чтобы каждый гражданин имел равный удельный вес на выборах. На деле же граждане более не решают полновластно, как положено демократам, свою судьбу, а используются в качестве электората.

Чем больше избирательный участок, чем больше десятков тысяч граждан избирают депутата, тем меньше шансов, что они будут знать его лично. В этой ситуации единственный способ избежать наличия партий — пренебречь нормами представительства и вернуться, как в XIX веке, к двух, а если потребуется, и к трехстепенным выборам. Они считаются сейчас недостаточно демократичными, тем не менее, президент США избирается именно так. Его избирают выборщики, да и то на «праймериз» (предварительных выборах, в ходе которых выдвигаются кандидаты в депутаты центральных и местных представительных учреждений, кандидаты на пост президента и т. п.), что не идеально демократично. Однако это же можно сделать лучше: избирать выборщиков и доверить им избирать депутатов. Тогда будет сохранен элемент столь драгоценной неформальности, которая ограждает от того, чтобы между избирателем и избираемым протиснулась ловкая шайка (ею и является всякая партия, при любых нормах представительства остающаяся недемократическим элементом демократической системы). Во всех остальных случаях неизбежно движение к охлократии.

Есть огромная разница между гражданами, полновластно решающими свою судьбу и судьбу своего отечества, и толпой, бросающейся от одного стенда с предвыборными обещаниями к другому. Кстати, уже предвыборные обещания сами по себе являются в некотором смысле нарушением демократического полноправия — это тоже покупка голосов избирателей, только в причудливой, не улавливаемой уголовным законодательством форме. Разумеется, это не удел одних охлократий. И в демократиях это тоже бывало, а не только бывает сейчас. Но все же не следует путать гражданина и представителя электората. Не случайно «вождь народа», т. е. тот, кто что-нибудь обещает, греками назван «демагог»!

Власть толпы. «Искажением» демократии является охлократия («власть толпы», по-гречески), действующая в интересах части общества, а именно, социальных низов. Конечно, ни в одном справочнике не упоминается политическая система, которая именовала бы себя «охлократией», впрочем, как и «олигархией» или «тиранией» (в принадлежности к «искажению» никто не спешит признаться). Однако посмотрим на политическую мысль нашего времени. Многие западные политологи, в частности, и провозглашающие конец истории (наподобие Ф. Фукуямы), а вслед за ними и наши социологи и политологи отмечают, что гражданское общество на Западе исчерпало себя и сменяется массовым обществом. Но «массовое общество» — вряд ли вообще допустимый термин, ибо «общество» и «массы» — различные категории.

«Массы» и «общество». Общество — сложная система. Массы — система, предельно упрощенная. По определению С. А. Левицкого, общество стремится к симфонии граждан, а массы — к унисону. Общество признает ранг и воспитывает в согражданах чувство ранга. В демократическом обществе граждан учат уважать демократическую элиту, как, впрочем, и аристократическую, если она есть. Массы категорически лишены чувства ранга, одержимы уравнительной болезнью, рождают американскую поговорку: «Выделяться неприлично», требуют от любого представителя населения «быть, как все» (определение Хуана Ортеги-и-Гассета), и, наконец, руководствуются в политической жизни моральным императивом масс, который весьма точно описал Клайв Льюис: «А я не хуже тебя»! Само собой разумеется, подобный императив — всегда ложь, потому что образованный человек не скажет недоучке, а атлет не скажет слабосильному: «А я не хуже тебя»! Так всегда говорят те, кто хуже, но не желают в этом признаться. Резюмируя, можно сказать, что за «массовым обществом» скрывается определенная подмена — массы, провозглашаемые «обществом».

Даже в сословных обществах и, тем более, в обществах несословных всегда имеет и имело место основное социальное деление на три весьма не равные по размерам категории, как то:

— элита общества, которая может быть аристократической, либо демократической, либо (чаще всего) очень сложной системой, состоящей из элементов аристократической и демократической элит, а также бюрократических кругов;