Дебаты под Martini - Бакли Кристофер Тэйлор - Страница 33

– Ваш багаж, сэр? – поинтересовался портье.

Я кинул на него взгляд оленя-застигнутого-светом-фар и жалобно промямлил, что его потеряли в аэропорту.

– Понятно, – произнес он.

Наша ночь сладкой жизни была прервана стуком в дверь, и полицейский из отдела нравов – в подбитых гвоздями ботинках, с дубинкой на поясе – прокричал:

– Мы знаем, что ты там, Бакли! Мы уже сообщили твоим родителям, и директору школы, и во все колледжи, куда ты рассылал заявки.

Много лет спустя, остановившись в великолепном, многозвездочном курортном отеле на Карибах, созданном, чтобы угождать причудам богачей, я разговорился с официантом-разносчиком открытого бара. После пары порций рома с тоником он разоткровенничался и выразил готовность поделиться со мной клубничными историями. Он сказал, что очень многие приезжают сюда с любовницами. Иногда им так здесь нравится, что они возвращаются уже с женами. Чтобы избежать неловкости, отель помечает компьютерную регистрацию таких клиентов буквами НУ, что означает «Не узнавать».

– В прошлом месяце, – хихикнул официант, – один из служащих наделал дел. Он дежурил за стойкой регистрации и сказал гостю, который стоял перед ним со своей женой: «Рады снова вас видеть, мистер Джонс!»

Это теплое и сердечное карибское приветствие превратило запланированную мистером Джонсом неделю в раю в двадцать четыре часа ада. Миссис Джонс потребовала отдельный номер, тот, что стоил несколько тысяч в сутки. И это было только начало финансовых несчастий мистера Джонса. На следующий день она арендовала самый дорогой самолет, чтобы тот доставил ее домой, и улетела обратно в Нью-Йорк, где ее ждал самый дорогой адвокат, специализирующийся на разводах, а это привело к тому, что в итоге состояние мистера Джонса уменьшилось ровно наполовину. Мне захотелось спросить, не прощебетал ли сладким голосом кассир, обращаясь к миссис Джонс, когда та выписывалась: «Надеемся, что вам у нас понравилось!»

Что есть такое в отелях, что побуждает людей потворствовать темным ангелам своей души? В фешенебельном «Шато-Мар-мон» Джон Белуши наглотался и нанюхался наркотиков – и умер. Маргарет Салливан совершила самоубийство в отеле «Тафт» в Нью-Хейвене, – в том самом, где останавливалась моя мать, когда приезжала на встречи выпускников. Такое впечатление, будто в газетах каждый день сообщается, что какая-нибудь рок-звезда или недоумок из Голливуда завалил свой номер в отеле мусором, поджег его или, в некоторых случаях, полностью разгромил. Может, причина тому – отчаянное одиночество, которое они испытывают, оказавшись в гостиничном номере? Достаточно ли это для того, чтобы устраивать пожар или швырять в окно телевизоры?

И тем не менее даже вполне уважаемые, занимающие достойное положение люди выделывают в отелях странные фокусы.

Несколько лет назад я сопровождал тогда еще вице-президента Буша в его поездке по Европе. В свите нас, сопровождающих, было человек восемьдесят – штатных сотрудников и агентов службы безопасности. Всех поселили в отеле «Крийон», одном из самых шикарных отелей в мире, в самом центре Парижа, на площади Согласия. Просто сказка. Я был низшим по рангу спичрайтером, но мой номер выглядел так роскошно, что в нем вполне мог жить какой-нибудь министр, приехавший на обсуждение хартии Лиги наций, которое проходило именно в этом отеле.

Я долго принимал горячий душ в мраморной бесконечности ванной комнаты, потом закрыл воду и потянулся за полотенцем. Полотенца не было. Странно. Я огляделся по сторонам. Ничего и нигде. Даже маленького, размером с носовой платок. Ворча и репетируя свое возмущение на застрявших в памяти обрывках французского, я прошлепал к телефону и дал понять обслуживанию номеров, что это афронт не только для меня, но и для достоинства Соединенных Штатов Америки.

Через несколько минут горничная принесла мне полотенце, и не подумав извиниться. Одно-единственное, совсем небольшое: его едва хватило на то, чтобы осушить укромные части тела. Всё это в отеле, славящемся на весь мир огромными пушистыми махровыми банными халатами с монограммой.

Так и не вытершись толком, я сел и стал размышлять, удастся ли мне вставить едкое замечание насчет нехватки полотенец в отеле «Крийон» в речь вице-президента о размещении «Першингов». Но по мере того как процессия из мокрых и злых сотрудников Белого дома проходила через комнату для персонала, становилось ясно, что всех без исключения представителей вице-президентской свиты постигла такая же горькая участь. Это была вовсе не случайная небрежность.

Наконец мы выяснили, что месяц назад в «Крийоне» останавливался со своим штатом государственный секретарь Джордж Шульц. В лучших традициях добрососедских отношений с союзниками они прихватили на память украшенные монограммами банные халаты, полотенца и другие впитывающие воду сувениры. «В самом деле, – заметил один из моих коллег, чью шею украшали клочки туалетной бумаги, – просто чудо, что они не проделали то же самое с портьерами».

Если не считать этого инцидента, «Крийон» – это отель, который делает кочевую жизнь вполне сносной, даже приятной. Может быть, если бы О'Нил выбрал своим последним пристанищем именно его, ему не было бы так тяжело, хотя тогда его последние слова оказались бы не такими выразительными. «Где эти чертовы полотенца?» – совсем не тот эффект.

Красотки

Моя мать – символ моды

До четырнадцати лет я понятия не имел, что моя мать чем-то отличается от других матерей. Но однажды в понедельник после родительского дня в школе-интернате, где я учился, один из старшеклассников, стоя в группе товарищей, обратился ко мне:

– Эй, Бакли, твоя мать – мировой кадр.

Я стоял с горящим лицом, стараясь сообразить, как мне нужно реагировать. В школе «Взыгравший гормон» при Портсмутском аббатстве в 1967 учебном году для особы женского пола не было более лестной оценки, чем «мировой кадр». Но когда это выражение относилось к чьей-то матери, в нем появлялся грязный смысл. Ожесточенная схватка закончилась через пять секунд, я лежал на лопатках, прижатый к полу, а мой противник, наступив коленом мне на грудь, объяснил, что он имел в виду стиль ее одежды.

Позже от телефонистки на школьном коммутаторе я получил еще одно доказательство того, что моя мать не похожа на других. Эта толстая, болтливая тетка, которая регулярно внимательно прочитывала великосветскую хронику в колонке «Новости от Сьюзи» в «Ньюс», вдруг завопила, когда я пытался выбраться из переполненной комнаты, где выдавали почту:

– Твоя мамуля вчера посетила шикарную вечеринку в честь Уолтера Крон-кайта. И на ней было платье от Ива Сен-Лорана! Оно, должно быть, обошлось ей в целое состояние!

Примерно тогда в жизнь нашей семьи вошла фраза «Великолепная и сногсшибательная». Обычно моя мать произносила ее, возвращаясь после работы в саду, – грязная, в джинсах и черной футболке, без косметики и с забранными назад волосами.

– Это уж чересчур для великолепной и сногсшибательной миссис Бакли – обращалась она к гостям.

– Откуда появилась эта фраза? – спросил я ее несколько недель тому назад. Мы как раз обедали в дорогом итальянском ресторане в верхнем Ист-Сайде. На ней был умопомрачительный бежевый костюм от Оскара де ла Ренты, светлые чулки, туфли цвета слоновой кости, модные золотые браслеты и серьги. Она была накрашена, а ее волосы были только что уложены.

Мать этого не помнила, но могла сказать наверняка, что не из ежедневника «Женская одежда», профессионального журнала, который славился не только своим красиво выполненным названием на обложке, но и тем, что много писал о ней в течение последней четверти века. (Заголовок 1977 года: «Неповторимая Пат Бакли»; заголовок 1985 года: «Могущество Пат»). В 1975 году, два года спустя после того, как она составила список наиболее стильно одевающихся людей, в «Таймс» появился заголовок: «Стильная Патриция Бакли более чем довольна ролью домохозяйки».

– Язык под соусом несъедобен, – заметила она.