Преступление не будет раскрыто - Семенов Анатолий Семенович - Страница 75

Когда подошли к квартире, Екатерина Львовна молча пропустила Марину впереди себя. Марина прошла в свою комнату и положила ребёнка на диван. Она приоткрыла одеяло. Дочка спала.

— Бедненькая малышка, — сказала Марина по-матерински ласково. — Забыл про нас непутёвый папа.

Она прошла в прихожую раздеться. Вернулась в ту же минуту. Села на диван рядом с ребёнком и стала разматывать одеяло и простынку.

— Спит? — спросила Екатерина Львовна, не слышно появившаяся в комнате в своём домашнем халате. Она смотрела на внучку очень грустными глазами, и вид её показался Марине настолько измученным, что она, взглянув на неё, почувствовала невольную жалость к ней. Тут только она заметила, что Екатерина Львовна сильно постарела я похудела за эти дни. «Бог мой! Она как выжатый лимон, — подумала Марина. — Что с ней?» Екатерина Львовна и Марина встретились взглядами. Несколько мгновений молча смотрели друг на дружку: свекровь все с тем же мученическим выражением, невестка — вопросительно. Екатерина Львовна сказала, вздохнув: «Вот так, Мариночка. Такие наши дела», — и, печально склонив голову набок, отвела взгляд на ребёнка. Марина почувствовала неладное.

— Где Вадим? — спросила она.

Екатерина Львовна вместо ответа разрыдалась и беспомощно опустилась на стул.

— Что с ним? — вновь спросила Марина с нескрываемой тревогой в голосе.

— Несчастье, Мариночка… несчастье у нас… большое, — ответила Екатерина Львовна, рыдая. Она вынула платочек из кармана и, вытирая глаза, прибавила, захлёбываясь горем. — Арестовали Вадима…

Марина молча смотрела на свекровь, ожидая объяснений. Екатерина Львовна кое-как объяснила, что произошло, и Марина поняла, в каком положении оказались она и её дочурка.

— Он на это только и был способен, — сказала она, поднявшись с дивана. В сильном возбуждении пройдясь по комнате, добавила: — Пошлый развратник.

Екатерина Львовна, озлобившись, вскочила со стула.

— Ну, знаешь? — вскричала она. — Он твой муж!

— Муж! — с горькой иронией подхватила Марина. — О чём только думал этот муж…

— Он не умышленно это сделал. Дикая случайность. Он не виноват.

— Конечно! Виноват всегда кто угодно, только не он!

— Он порядочнее тебя! — громко сказала Екатерина Львовна, ткнув на Марину пальцем и, резко повернувшись, хотела выйти.

— Порядочные люди не сидят по тюрьмам, а воспитывают своих детей! — бросила ей вслед Марина.

Вдруг дверь в комнату открылась и вошёл Георгий Антонович. Лицо его было сурово. Шляпа сдвинута назад, пальто распахнуто.

— Что вы подняли базар? — сказал он грубо и бросил взгляд на диван, на котором лежал ребёнок, кряхтя и перебирая кривыми ножками.

Марина вспомнила, что Надо кормить дочь и взяла её себе на руки.

— Что произошло? — спросил Георгий Антонович, обращаясь к жене.

— Я не знала, что она такая людоедка, — ответила Екатерина Львовна, впившись ненавидящими глазами в невестку, севшую с ребёнком на дивам спиной к ним и вынимавшую грудь из лифчика.

— Перестань, — сказал Георгий Антонович. — Не можешь разговаривать по-человечески, выйди.

— Что с нею говорить! За такие слова её следовало бы вышвырнуть отсюда вон. Жаль ребёнка.

— Я сама уйду, — ответила Марина, не меняя пренебрежительной к хозяевам позы. — Завтра же уеду в Красноярск. — Она повернулась к ним лицом: — Во всяком случае с вами жить не собираюсь.

— Успокойтесь, — сказал Георгий Антонович. — Не справляйте панихиду раньше времени. — Повернувшись к выходу, кивнул жене. Она поплелась за ним в прихожую.

— Что это значит? — спросила Екатерина Львовна, когда он снимал пальто и шляпу.

Георгий Антонович снова позвал её кивком головы в свою комнату. Там он, усевшись в кресло и усадив её напротив себя, прежде сделал упрёк, что она напрасно поссорилась с Мариной, которая теперь может испортить дело. Дело же состояло в следующем. Сослуживцы Георгия Антоновича по тресту узнали, что стряслось в семье Пономарёвых, и однажды несколько человек, для которых управляющий был особенно уважаемым человеком, пришли к нему в кабинет и заявили о своём желании помочь вызволить Вадима из неволи или на худой конец смягчить ему наказание. Георгию Антоновичу был неприятен этот разговор, и он попросил оставить его в покое. Они, однако же, не ушли и стали убеждать его, что Вадим не злоумышленник, а жертва случая, и следовательно, можно добиваться взятия его на поруки. На первый взгляд затея бесперспективная. Даже дикая. Ну а если поглубже разобраться. Вникнуть в суть. Можно чего-нибудь и добиться. Логика у сострадальцев проста: дворника всё равно не воскресишь. Так зачем же ещё и коверкать жизнь молодому человеку? Ведь он же действительно не злоумышленник. И не имеет ничего общего с преступным миром. Он жертва идиотского случая. Зачем его губить? Зачем губить чудесную молодую семью? Сострадальцы, руководствуясь гуманной логикой, твёрдо решили поднять на это дело весь коллектив треста и коллектив конструкторского бюро завода, где работал Вадим. Заявили, что если потребуется, дойдут до Верховного Совета. Дань уважения, отданная Георгию Антоновичу в столь трудное для него время, тронула его очень, но он тем не менее стал категорически отказываться от этой затеи и просил всех не беспокоиться, хотя сам в душе был не против испробовать этот шаг. Люди понимали его и, уходя из кабинета, сказали, что их долг помочь ему, и они это сделают. И дело завернулось не на шутку. Уже на другой день кто-то из трестовских был у следователя и узнал от него, что Вадим во всём признался и глубоко раскаивается в содеянном. Это было на пользу. Кто-то пошёл на место работы Вадима и там упросил председателя профкома провести собрание. Собрание тоже руководствовалось гуманной логикой и просило выдать Вадима на поруки. Целый коллектив, руководимый отцом Вадима, поддерживал эту просьбу, сочинив на имя прокурора бумагу, в которой усиленно были выделены места, касающиеся трезвого поведения, образованности, интеллигентности, честности, порядочности всего семейства Пономарёвых, уважения и авторитета отца, а также того, что Вадим недавно лишь сам стал отцом и тяжело переживает оторванность свою от семьи. Под бумагой поставили свои имена многие работники треста. С выпиской протокола собрания и этой бумагой несколько человек, близких Георгию Антоновичу товарищей по работе, ходили к прокурору, который дал санкцию на арест Вадима. Тот сказал что не отменит своего решения и делегация, возмутившись, пошла жаловаться на бюрократа редактору областной газеты. Редактор внимательно выслушал всех, попросил написать коллективное письмо в редакцию и пообещал подключить журналиста. Обо всём этом и рассказал Георгий Антонович жене, ещё раз упрекнув её в том, что она напрасно поссорилась с Мариной, так как журналист может нагрянуть с беседой к ним. А от позиции его в этом вопросе очень многое может зависеть.

— Нашли время ругаться, — сказал с упрёком Георгий Антонович. — Надо помириться с нею и ко всему её подготовить.

Екатерина Львовна, слушая, всё время молчала и тут не стала оправдываться, а только безнадёжно махнула рукой. Она спросила мужа, как скоро будет отправлено письмо в редакцию. Георгий Антонович ответил, что его заместитель по хозяйственной части, организовавший всю эту заваруху, сказал ему, что сегодня будто бы это письмо было передано лично им в руки редактору.

— А будет польза от этого? — спросила Екатерина Львовна.

— Трудно сказать, — отвечал Георгий Антонович озабоченно. — Если не помогут, то боюсь, как бы не было хуже.

— Так отказаться надо! — воскликнула Екатерина Львовна, вдруг испугавшись.

— Я разговаривал с прокурором области, — сказал Георгий Антонович. — Среди форм защиты есть такая выгодно привлечь к делу общественное мнение. Это последний шанс. Иначе — суд.

Екатерина Львовна ахнула, и закусив губу, страдальчески прикрыла глаза и закачала головой.